Татьяна Устинова - Одна тень на двоих
— Почему ты говоришь в нос? Ты что, простыла?
— Нет.
— Замерзла?
— Нет.
— Я же тебе говорил, чтобы ты не лезла в снег! Ты никогда меня не слушаешься, а потом…
— Нет.
— Что — нет? — удивился Данилов.
— Все — нет. Остановись. Ты меня утомляешь. Рассказывай лучше про дом. Мы остановились на привязке к местности.
Данилов посмотрел на нее как-то странно.
— Когда дом развернут, это как-то… гармоничнее. По крайней мере, мне так показалось.
— Тебе бы пирамиды строить, Данилов, — пробормотала Марта. — А там что? Лес?
— Участок очень большой. Чуть подальше будут два корта, летний и крытый, но отсюда не видно. Их еще нет, только место под них размечено. Детская площадка, лужайка для семейных праздников…
— Ого!
— И еще домик садовника. Но он совсем далеко.
— А конюшня? — спросила Марта. Совершенно неожиданно масштабы строительства начали ее раздражать. Как представителя масс. — Где конюшня с чистокровными текинскими жеребцами?
— Нет здесь никакой конюшни, — пробормотал Данилов сердито.
— Как же так?! — поразилась Марта. — Разве лошади Тимофея Кольцова не должны участвовать в Зимнем кубке в Челтенхеме? Цвета жокея — желтый и черный. Владелец лошади получает кубок, тренер — портсигар, а наездник — кукиш с маслом! Как это они не догадались, твои Кольцовы?! Скаковые лошади сейчас — самое престижное дело. И очень, о-о-очень модное. Ты бы им подсказал. — Тут она замолчала в надежде, что все-таки вывела его из себя.
Не тут-то было.
— Парк будет планировать ландшафтный дизайнер, я только сказал Катерине, что тут хорошо бы посадить две шаровидных сосны, — продолжил Данилов как ни в чем не бывало, — вот прямо тут, — он потопал ногой в щегольском ботинке по мерзлой земле, — именно с этой стороны, чтобы не было никакой симметрии. Как ты думаешь?
— Здорово, — искренне сказала Марта, — правда здорово, Данилов, ты не обращай на меня внимания.
— Я и не обращаю. Двери стеклянные. Я их заказал в Гусь-Хрустальном, там делают отличное стекло, между прочим, даже лучше, чем в Венеции. Собирались оттуда везти, а я договорился с Евгением Васильевичем…
И он замолчал, так и не рассказав Марте про неизвестного Евгения Васильевича.
— Что? Что такое, Данилов?!
Одна дверь из очень толстого, бронебойного, как почему-то подумалось Марте, стекла была приоткрыта. Из-за толщины стекла было не разглядеть, что за ней происходит, но, очевидно, Данилов разглядел.
— Подожди здесь.
— Что случилось?!
— Подожди здесь, — повторил он, — я посмотрю.
Он потянул на себя толстую дверь, еще не отмытую от многочисленных пальцев и какой-то строительной дряни. Дверь открылась легко и беззвучно, как будто вовсе и не была тяжелой.
Марта вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что происходит внутри. Плечо Данилова загораживало ей обзор, она оттолкнула его рукой и все-таки увидела.
Голове стало холодно, и волосы будто зашевелились на затылке.
— Господи боже мой, — пробормотала Марта. За толстой стеклянной дверью, беззвучно и легко повернувшейся на металлических шарнирах, царил хаос. Как будто смерч прошел. Марта никогда раньше не видела такого полного и первобытного хаоса и не знала, что бывают смерчи, которые хозяйничают в домах.
— Не ходи за мной, — приказал Данилов, — стой там!
Как же!.. Будет она стоять!..
Какие-то доски были кучей навалены на плиточном полу, залитом вязкими языками разноцветной краски. Языки затекали друг на друга, ползли по полу, поглощали плитку и алмазные россыпи битого стекла. Осколков было так много, что казалось, будто когда-то весь дом сплошь состоял из стекла. Отдельно были свалены двери в разорванной целлофановой пленке и тоже залиты чем-то похожим то ли на бетон, то ли на известь. Искромсанная гобеленовая обивка свисала отвратительными клочьями. Белые стены сплошь были в артиллерийских выбоинах и нагло ухмыляющихся кляксах краски. Полированное дерево лестницы, которой особенно гордился Данилов, было процарапано, вспахано, как будто граблями, неровные белые борозды шли с самого верха.
И еще запах краски. Густой и тяжелый, он как будто со всей силы обрушился Марте на голову.
— Что это такое? — Она спрятала нос в рукав, испугавшись, что ее вырвет. — Что здесь было, Данилов?
Он оглянулся, как будто забыл о ней и внезапно вспомнил.
— На кухне целый склад растворителей, — сказал он сквозь зубы, — я должен посмотреть. Пожара бы не было.
— Что? — переспросила Марта испуганно. Звук, который оба услышали одновременно, был очень тихим и странным, как будто засипела в трубе вода.
Засипела и смолкла. Это был непонятный звук, но Марте вдруг стало так страшно, что она схватила Данилова за рукав.
— Давай вызовем милицию. Прямо сейчас. Не ходи никуда. Давай я позвоню.
Данилов дернул руку и вытащил у нее рукав. Звук повторился, Марта сильно вздрогнула, оглянулась и посмотрела на Данилова испуганно.
— Ты слышал, Андрей? Что это?
— Не знаю. Я должен посмотреть. Не ходи за мной, слышишь? Стой тут!
Обходя битое стекло и масляные разноцветные языки краски, уже почти доползшие до его ботинок, Данилов вдоль стены двинулся в сторону кухни.
По сторонам он старался не смотреть. Он не знал, что с ним будет, если он увидит свой драгоценный дом изуродованным, грязным, источающим тяжкую химическую вонь, в царапинах, язвах и клочьях изрезанного гобелена, который привезли из Англии и только три дня назад закончили прибивать и потом со всех сторон закрывали пленкой — чтобы не испачкать случайно!
На кухне было совсем плохо.
Кухня была полностью отделана, и мебель, которую Данилов нарисовал вместе со стенами и полом, — по его идее, неотделимая именно от этого места, — давно смонтировали, расставили и так же тщательно укрыли мягкой тканью и пленкой.
Теперь ткань была сорвана, изрезана, словно в припадке истерического буйства, и безобразными кучами валялась на полу. Дверцы оторваны с мясом и сложены шалашиком, как будто приготовлены к костру. Светлое дерево выжжено растворителями. Едкие капли падали на пол, в осколки бутылок и куски выбитой мозаики. Шкафы зияли пустыми внутренностями, как выпотрошенные трупы.
Данилову стало трудно дышать. Как когда-то на сцене перед пустым зрительным залом.
Истерик. Тряпка.
Под ногами хрустело стекло, которое он давил.
Тот звук больше не повторялся, и он остановился, прислушиваясь.
— Данилов, что там?! — издалека крикнула Марта. Голос у нее был испуганный.
Он должен отправить ее домой. Здесь оставаться нельзя.
