Татьяна Корсакова - Алое на черном (сборник)
– Воздуха… – Ефимкин глаз наливался кровью, того и гляди лопнет. – Все расскажу, только пусти!
Ярость требовала выхода, но разум уговаривал повременить с расправой. Ефимка знал то, чего не знали они с дедом.
– Говори. – Митя ослабил хватку. Ефимка закашлялся. – Все рассказывай, и посмей только сбрехать.
– Расскажу! – Ефимка мелко-мелко затряс головой. – Вот те крест – расскажу!
– Нет на тебе креста, ты такой же, как твой хозяин. Это же ты его тогда с дерева снял?
– Я. Да только ты ведь не понимаешь… не знаешь, как оно было…
– Вот ты мне и расскажи.
Прежде, чем заговорить, Ефимка пристально всматривался в Митино лицо, и взгляд его из испуганного делался удивленным.
– А ведь ты не тот, за кого себя выдаешь. – Тонкие губы расползлись в гаденькой ухмылке. – И как же не догадался до сих пор никто! Наверное, из-за рожи твоей обожженной…
Митя медленно занес кулак…
– Погоди! – Ефимка перестал лыбиться. – Никому не скажу. Только отпусти!
– Не расскажешь, – пришел Митин черед улыбаться.
– Я не хотел. Он меня заставил. – Ефимка взвизгнул громко, по-бабьи. – Сказал, что золотишко нужно в лесу припрятать, что так надежнее.
– А моя мама? Зачем он повез ее в лес?
– Не рассказывал он про то! Говорил что-то непонятное, про переселение душ. Заставил меня и еще двоих гроб выкопать, в котором его мать похоронили, бормотал про скорую встречу. Золото мы все в тот гроб пересыпали. Получилось очень много, почти до краев.
– А потом?
– А потом он солдат отпустил, сказал, что дальше мы с ним сами. Я слышал волчий вой, слышал, как они кричали… Солдаты. Думал – все, конец, меня он тоже не отпустит, а он взял и отпустил. Велел ждать его у затона, с места не сходить. Я и ждал. Пожар видел, а, веришь, даже шелохнуться не мог. Утром он так и не пришел. Я прождал до обеда и вернулся в отряд. Вечером снарядили поиски и нашли… Это ведь ты его! – Ефимка не спрашивал, он утверждал.
Митя не стал отвечать.
– Наверное, Лешак помог. Сам бы ты с ним не справился… Значит, снять его мы тогда с дерева не смогли, земля вокруг еще горела. Решили утром вернуться, а ночью он сам ко мне пришел. – Ефимка замолчал, выпучил глаз. – Во сне. Да вот только мне до сих пор кажется, что это не сон был, а явь. Велел в лес идти. Я пошел. Иду – волков боюсь, а его боюсь еще больше. Снял с дерева, положил на землю, чувствую – земля под ногами шевелится, а в голове голос: «Не бойся, Ефимка, я тебя за службу отблагодарю». Когда гроб из-под земли появился, я уже знал, что делать. Сгрузил в него то, что осталось от Чуда, золотишка прихватил.
– Дальше что? – Темнело, подлую Ефимкину рожу в наступающих сумерках было не разглядеть.
– Все… Гроб снова под землю ушел… Сам.
– Врешь! – Он шкурой чувствовал, что врет, каким-то особенным чутьем. – Убью!
– Он сказал, что через тринадцать лет вернется, что дело у него тут осталось.
– Какое дело?
– Не знаю, я о другом подумал…
– Подумал, что сможешь добраться до золота?
– А ты умный. Сказывается, видать, дворянская кровь. Только вот промахнулся я, – Ефимка кивнул на валяющуюся в сторонке лопату, – просчитался! Он вчера приходил. Ведь так? А я вчера весь вечер был на партсобрании, а потом до самого утра пил за родину, за партию с тестем и дружком его, чекистом. А чекиста, сам понимаешь, не пошлешь. Если велел пить, будешь пить. И свидетелей у меня полно, если захочешь проверить. – Ефимка говорил торопливо, заискивающе. – Так что не мог я твою девку убить, не было меня здесь. Я сегодня вот пришел. – Он понизил голос до шепота. – Слышь, парень, а давай мы его прямо сейчас откопаем! Я место запомнил. Там золота на десять жизней хватит, поделим по-братски.
– По-братски, говоришь… – Митя сжал кулаки.
– А хочешь, большую часть себе возьми, мне не жалко.
– Сволочь ты, Ефимка… – Митя встал на ноги, всмотрелся в стремительно чернеющее небо. – Не хочется руки об тебя марать…
Бушевавшая в сердце ярость куда-то исчезла, уступив место смертельной усталости. Он не станет смотреть на этого гада, он будет смотреть на звезды. Машенька очень любила звезды… А деньги… Митя достал из кармана золотую монетку, подбросил в воздух. Монетка сверкнула маленькой звездочкой, упала рядом с Ефимкой… Деньги ничего не значат…
– Если кому-нибудь про меня расскажешь, убью.
– Никогда! Богом клянусь! – Ефимка не удержался, подобрал монетку, сжал в кулаке, спросил шепотом: – Так ты тоже знаешь, где клад?
– Вон пошел! – Ярость, уже почти стихшая, подкатила душной волной, выплеснулась из Митиного сердца, закружилась пепельным смерчем, поднимая испуганно орущего Ефимку все выше и выше над землей.
– Отпусти! Смилуйся! У меня жена, ребенок. Их пожалей! А хочешь, тебе служить буду? Так же, как Чуду, твоему отцу!
– Отцу?..
Смерч обрушил Ефимку обратно на землю, он взвыл от боли.
– Чудо мне сам говорил, что ты его сын. Что знак у тебя есть на теле особенный, как листок клевера. Что ты в его волчью породу пошел и сила в тебе есть. Учить тебя собирался. А ты не знал?..
Он не знал… Как много он, оказывается, не знал: ни про людей, ни про нелюдей, ни про самого себя. Сотворенный им смерч – лучшее тому доказательство. И родимое пятно в виде трилистника на руке…
– Уходи, – сказал Митя устало, – с глаз долой, пока не передумал, и помни, что я тебе сказал. Убью… Моей силы хватит.
А ему тоже пора, ему предстоит долгий разговор с дедом…
Ксанка
То, что она сделала этой ночью, было за гранью разумного. Это и неправильно, и опасно. Ей требовалось лишь опоить Дэна и забрать медальон. Наверное, она бы так и поступила, если бы в каком-то отчаянно-сумасшедшем порыве не коснулась его щеки. Если бы он не открыл глаза, не позвал ее по имени. Даже одурманенный гарь-травой, беспомощный, как ребенок, он думал о ней, искал ее в своих видениях. Ее, девочку, которую давным-давно должен был забыть, выбросить из памяти и из сердца. Не выбросил?.. Не забыл?..
Ей нельзя было к нему прикасаться. Нельзя было допускать, чтобы еще одна ночь вышла из-под контроля. А она не смогла. И теперь его смутные догадки обрели под собой почву, а это очень плохо. На сей раз никто не должен ей помешать. На сей раз никто не должен пострадать самой темной ночью. На сей раз все зависит только от нее. Вот только медальон она так и не нашла. Еще вчера утром видела его на шее Дэна, а этой ночью медальон пропал, лишая ее надежды…
