Патриция Гэфни - Лили
Впервые в жизни взяв на руки сына, Лили тотчас же позабыла свои страхи, позабыла обо всем на свете, захваченная удивительным переживанием. Она уже обожала сына.
– Взгляни на него, Дэв! Нет, ты только посмотри! У него твои волосы. Подбородок, мне кажется, мой. Не знаю, чей это носик, но он чудесный!
Очарованная, Лили кончиком пальца коснулась носа ребенка, а потом сбросила меха, чтобы открыть грудь.
– Он уже проголодался! Да, мой маленький! Сейчас, сейчас! Вот так… Ты посмотри, он уже все умеет! Это так…
У нее не хватило слов, и она блаженно закрыла глаза. Чарли тем временем принялся мирно посасывать молоко из ее груди. Девять месяцев это крохотное существо обитало в ее утробе, а теперь она кормила его своим телом. Просто невероятно! Постигая великую гармонию природы. Лили не могла вдоволь налюбоваться совершенством дарованного ей чуда.
Чарли уснул прямо с открытым ртом, подняв к лицу сжатые в кулачки ручонки.
– Радость моя, – ворковала над ним Лили, целуя пушистую макушку.
Он крепко зажмурился, причмокнул губками и заснул еще крепче. Она поудобнее устроила его у себя на сгибе локтя и подоткнула муслиновую простынку.
– Начался отлив.
Лили подняла взгляд. Дэвон стоял в полумраке, там, куда не доставал теплый свет фонаря, и казался смутной, едва различимой тенью на фоне тьмы, сгущавшейся за его спиной.
– Который сейчас час, как ты думаешь?
– Ранний.
– Подойди поближе, Дэв, я тебя не вижу.
– Нас, наверное, искали всю ночь; перед рассветом я видел фонари на вершине утеса. Я сейчас поднимусь туда. Лили. Ты побудешь одна? Я скоро вернусь.
Она кивнула, вглядываясь в мутный сумрак.
– Но сначала я должен кое-что тебе сказать, – продолжал Дэвон.
Ей хотелось прикоснуться к нему, но он казался замкнутым и далеким.
– Я тебя не вижу, – повторила Лили. Он помедлил, но все-таки вошел в очерченный фонарем световой круг. Она приглашающим жестом похлопала по меховому одеялу рядом с собой. После странной, напряженной паузы Дэвон подошел ближе и сел рядом с нею. Лили чувствовала себя такой счастливой, такой довольной и умиротворенной, что его мрачная серьезность удивила ее.
– Я принял решение, – сказал Дэвон. Тревожное чувство заставило ее крепче прижать к себе младенца.
– Ты говоришь о Чарли? – спросила Лили, чувствуя, как кровь обжигающей волной приливает к лицу. Дэвон недоуменно нахмурился, и она пояснила:
– Я дала ему имя уже давным-давно. Так звали моего отца.
На мгновенье его глаза вспыхнули светом, он даже выдавил из себя слабую улыбку.
– Хорошее имя. Жаль, что я не был знаком с твоим отцом.
Решив оставить подробности на потом. Лили заставила себя задать главный вопрос:
– Так что за решение ты принял?
Дэвон ответил не сразу, и ее вновь охватил страх, а вслед за ним и гнев. Какая неслыханная жестокость: сообщить ей об этом прямо сейчас, когда она слишком слаба, чтобы оказать сопротивление, слишком…
– Я причинил тебе много зла. Лили. Я был несправедлив к тебе со дня нашей первой встречи. Ты была права насчет меня: с самого начала я хотел соблазнить тебя, не думая о последствиях. Ты дала мне все, а я взамен предложил тебе денег. А потом расщедрился и заменил простую плату за услуги “содержанием”.
– Я сама сделала выбор, – тихо поправила его Лили. – Ты не принуждал меня ни к чему такому, чего бы я сама не хотела.
– Это не правда. Но мы оба знаем, что это еще не самое худшее. – Он заставил себя сказать все до конца:
– Я думал, что ты стреляла в Клея, что ты пыталась убить его ради денег. Я верил в это. Теперь мне самому это кажется невероятным, просто непостижимым. Чудовищным. Я подошел так близко к последней грани… к тому, чтобы убить тебя своими руками. – Его лицо было искажено страданием, но он упрямо продолжал говорить:
– Ты хотела выйти замуж за честного человека, а я не дал. Угрозами и обманом заставил тебя покориться. Я обошелся с тобою самым гнусным, самым подлым образом. Позаботился о том, чтобы ты была опозорена и унижена публично, на глазах у всех, а потом ушел и оставил тебя одну, бросил на произвол судьбы, прекрасно понимая, чем это грозит…
Дэвон умолк. Лили начала плакать. Смотреть на нес он больше не мог, но страшный список своих преступлений должен был огласить до конца.
– Если бы доктор Марш не объяснил мне все, я не стал бы тебя искать и ты погибла бы на болотах вместе с Габриэлем.
Он отвернулся и заговорил, обращаясь куда-то в темноту:
– Лили, я должен… я считаю, что должен искупить свою вину.
Слезы неудержимо наворачивались ей на глаза, а руки были заняты. Пришлось вытирать их запястьями.
– Что ты хочешь сказать, Дэв?
– Теперь у меня появилась возможность исправить то зло, что я тебе причинил.
В его тихом голосе зазвучала железная решимость:
– Этот ребенок. Лили. Мой сын. Я отдаю его тебе. Он твой. Иди с ним куда хочешь, я не стану тебя удерживать. Ты в безопасности. Клянусь тебе.
Она судорожно прижимала к груди ребенка. Он принял ее молчание за знак согласия, но через минуту понял, что хочет знать наверняка.
– Долг оплачен. Лили? Этого довольно? Лили не могла говорить, она лишь кивнула и уложила Чарли на постель сбоку от себя, а лотом едва слышно прошептала:
– Да, этого довольно.
– Вот и хорошо.
Дэвон поднялся на ноги, в его голосе послышалась обреченность:
– Дело сделано.
Бросив взгляд через ее плечо на спящего младенца, он попытался улыбнуться.
– Все будет хорошо. Лили, с тобой все будет в порядке. Я понял, что все мы в этом мире получаем то, чего заслуживаем.
С этими словами он повернулся и нетвердым шагом удалился, словно растворившись во тьме.
Как только смолкли его тяжелые шаги, наступила полная тишина, нарушаемая лишь прерывистым шепотом моря да тихим, неглубоким дыханием спящего ребенка. Лили обвела глазами темную пещеру, словно ища опоры в ее мощных гранитных стенах. Она беспокойно задвигалась, чувствуя, как тяжело стучит в висках кровь, с каким трудом, замирая после каждого удара, бьется сердце. Ей пришлось крепко зажмуриться, подавляя в себе чувство злого торжества, голос темного, чуждого милосердию ветхозаветного возмездия, твердивший: “Да, это справедливо, пусть Дэвон понесет не меньшую утрату, чем та, что пришлась на мою долю. Теперь мы квиты”.
"Будь великодушна, Лили, прости того, кто так тебя обидел”.
В глубокой тишине высокий надтреснутый голос слышался так ясно, будто Меро находилась рядом с нею в пещере. Лили даже показалось, что она видит свою дорогую благодетельницу, видит, как та, раздувая морщинистые щеки, покуривает трубку и щурится на огонь.
«Смягчи свое сердце, дитя мое»
