Ярослав Питерский - Падшие в небеса. 1997
Он ее обнимал и не знал, что делать дальше. Он не знал, как поступить, что говорить и нужно ли было в этот момент, что-то вообще говорить?
Но главное, что в этот момент понял Вилор, что он вовсе не один на этом свете!
На этой земле.
В ЭТОМ ГОРОДЕ И ДАЖЕ ТУТ, В ТЮРЬМЕ!
Он не один, его любят и ждут, надеются на него и хотят, что бы он жил счастливо!
Что бы он был свободен! Он понял в эти секунды, что он нужен людям, упасть и не многим, но нужен! И нельзя нарушить их веру в добро, и нельзя пренебречь их верой в него и верой в будущее!
«Лидия умерла. Лидия всегда будет со мной в воспоминаниях! Лидия умерла, но все ли кончилось? Все ли нужно закончить вместе с ее смертью?! Когда я умру, ведь тоже ничего не закончится, более того, мало кто вообще заметит, что я умер и это не трагедия, это лишь горе для нескольких людей! Но это горе можно отодвинуть, это горе можно предотвратить! Когда я умру,… а зачем? Зачем я должен умереть? Лидия она бы не одобрила этого,… А, эта девочка, а мой дед кому будет хорошо, если я окончательно исчезну, как личность, как человек исчезну? Нет,… я не могу,… не могу» – Вилор зажмурился от своих мыслей.
В голове все перемещалось, радость боль и страдание. Мучения физические и нравственные. Этот винегрет бурлил в голове и заставлял, как не странно, заставлял жить,… жить… жить…
– Я так долго была без тебя! Так долго! Я так долго искала тебя! – бормотала Виктория.
Ее трясло от напряжения, Вилор это чувствовал, он посмотрел на деда, который стоял рядом и тяжело вздохнул. Старик печально улыбался, Щукин увидел в этой улыбке какую-то не злую, совсем безобидную зависть. Старик завидовал ему.
Он завидовал, что он молод!
Он завидовал, что Вилора, так любит молодая красивая женщина!
Старик завидовал, что у внука все еще впереди, пол жизни еще точно впереди!
«Человек стал старым и понимает, что совсем скоро придется неизбежно умирать, он понимает и может быть чувствует это. Как, наверное, это страшно вот так каждый дед вставать, когда тебя уже восемьдесят и думать, что может быть это последнее утро на земле? Как это, наверное, тяжело?! Господи, неужели и я тоже вынужден буду пережить это? А хочу ли я этого? Вот так дождаться старости? А вообще я нужен буду, кому ни будь в этой самой старости. Кому? Лидия ее нет, кому я нужен?!.. Нет, наверное, нужен! Нужен!»
Вилор сильнее сжал девушку, Виктория, словно довольная, такими крепкими объятиями, простонала:
– Какой ты горячий, какой ты горячий! Вилор я так люблю тебя! Я так люблю тебя!
Щукин стоял и не мог пошевелиться. Он боялся потревожить девушку.
Она вздрогнула и словно, почувствовав это, подняла голову и посмотрев в глаза Вилору. Она смотрела так пристально и в тоже время нежно, что он невольно грустно улыбнулся.
Виктория потянулась к нему, она приподнялась на носки и поцеловала его в щеку. Затем в другую.
Он стоял и ждал.
Ее губы были горячие словно угли.
Он почувствовал ее дыхание.
Словно почувствовал ее жизнь, хрупкую и такую беззащитную.
«Наверное, такая же точно, такая же жизнь была и у Лидии. Наверное, точно такая же хрупкая и беззащитная. Как она уходила из ее тела?! Как?! Как она уходит из человека? Как?! Страшно, но жизнь – вот так же, была в теле Лидии и ушла из нее. Осталось просто неживое тело. Совсем холодное и бесчувственное тело! Страшно! Зачем нужно просто тело?! Но почему человек, во время жизни другого человека, любит лишь его тело?! Тело его это образ?! Почему человек не любит душу?! Жизнь другого человека?! Он не замечает этого?! Он не знает об этом, нет, знает, но не хочет это видеть, как я! Я же в Лидии видел лишь красивую женщину, ее тело и не видел ее душу, ее жизнь!» – Вилор вдруг понял, он в это мгновение думает о таких вещах, о которых при обычной жизни никогда бы не подумал.
– Андрон Кузьмич, как я понял, эта девушка, что вы привели это ваша внучка? – Иван Васильевич Рябчиков был немного растерян.
Когда он волновался, то непроизвольно, как-то странно похохатывал и это, всегда его выдавало перед собеседником, по крайней мере, перед тем человеком, который знал его не один день. Рябчиков старался подавить в себе этот мерзкий нервный смех, но от этого его гримасы становились совсем смешными.
– Ты Иван хочешь меня, что-то спросить, но не решаешься? – мрачно заметил Маленький.
Они сидели в пустом кабинете напротив друг друга и словно сговорившись, смотрели в зарешеченное окно.
– Да, мне честно говоря, интересно, вернее не понятно, вы. Всегда вот такой правильный и строгий в этот раз попросили меня устроить вам свидание с этим вот Щукиным… и привели свою внучку… зачем? Мне немного не понятно…
– Не понятно,… мне и самому не понятно,… – загадочно выдохнул Маленький.
– То есть как это? Андрон Кузьмич? Зачем вы это делаете? Неужели вам так нужен этот человек?
Андрону Кузьмич посмотрел на Рябчикова и улыбнулся. Он вдруг понял, что видел за свою жизнь, как стареет человек,… нет не в зеркало, а на конкретном примере…
Рябчиков…
Он вспомнил его совсем мальчишкой двадцатилетнему пареньком в том далеком пятьдесят третьем году. Когда Маленький впервые столкнулся с молодым надзирателем тюрьмы с сержантскими нашивками на погонах. Почему-то тогда, в пятьдесят третьем, он очень захотел познакомиться с этим озорным, как показалось майору МГБ Маленькому, солдатом контролером. Может быть, он в солдате срочнике Рябчикове, увидел самого себя,… вспомнил, каков был он сам, попав первый раз в тюрьму в качестве стажера следователя в далеком тридцать седьмом?!
Так это или нет, но за эти сорок четыре года Маленький проследил всю жизнь этого человека. Более того, участвовал в ее становлении и изменении. Солдат срочник преобразовался в старшину сверхсрочника, а затем и в лейтенанта внутренней службы, который с особым рвением нес нелегкую ношу своих обязанностей в коридорах красноярской тюрьмы.
Рябчиков – смешной толстенький человек с милой фамилией, вот так, стал надзирателем и оперативным работником тюремной системы.
Рябчиков…
Иван Васильевич стал Маленькому близким человеком, потому, что именно через него Маленький долгое время знал, что на самом деле происходит в тюрьме, «кто и за что сидит и кого и за что выпускают».
А тогда, тогда в марте пятьдесят третьего… Маленький был просто испуган, испуган переменами и нависшей над ним пропастью.
Казалось все кончено!
Казалось, умер «хозяин» и все пойдет под откос!
Казалось, пятого марта могла остановиться жизнь в стране…
Иосиф Виссарионович, который был богом на земле. Мудрым и беспощадным добрым и лукавым, он, он должен был жить вечно, но что-то случилось с миром, тогда в марте пятьдесят третьего, коль всемогущий и бессмертный лидер и вождь банально умер от инсульта на своей госдаче.
