Элисон Уэйр - Опасное наследство
— А что, если его используют другие? — задумчиво проговорила Мэтти. — Такое уже бывало, миледи, вы же знаете.
— Но неужели люди и вправду предпочтут беднягу Уорика, слабоумного одиннадцатилетнего мальчика, Генриху Тюдору, человеку зрелому и опытному в государственных делах?
— Людям не нравится, когда прав тот, у кого больше прав, — веско заявила Мэтти.
— Не думаю, что людей это волнует, пока нет войны и налоги не слишком обременительны, — ответила Кейт.
Она чувствовала себя усталой: беременность поглощала все ее силы. Кейт в последнее время, казалось, только и делала, что отдыхала. А Уильям так волновался за будущего ребенка, что не возражал.
Он стал по отношению к ней более добрым, не таким непримиримым, как раньше. Да и свекровь тоже смягчилась: между женщинами возродилось что-то похожее на их прежние доверительные отношения. Вернулась к ней и Элизабет, искавшая ее дружбу. Время — великий целитель, думала Кейт, и эта беременность принесла определенные радости. Но больше всего на свете ей по-прежнему хотелось еще раз увидеть лицо Джона.
Наступило и прошло Рождество, на сей раз более веселое, чем в прошлом году. Потом потянулись тоскливые недели января, когда земля была покрыта снегом, а крестьяне сидели по домам, поглощая свои припасы, и с нетерпением ожидали февраля, а с ним — Пахотного понедельника.[74]
В конце февраля пришло еще одно письмо из Харпендена. Кэт, казалось, была встревожена. Она писала, что король лишил Елизавету Вудвиль ее земель, и вдовствующая королева, получив небольшую пенсию, удалилась в монастырь Бермондси. Почему, недоумевала Кейт, что такого сделала Елизавета Вудвиль, отчего король лишил ее доходов? Только прошлой осенью она стала крестной матерью принца Артура. Кейт вновь подумала о судьбе принцев. Не было ли это угрозой, предупреждением со стороны Генриха, чтобы свекровь держала рот на замке?
Но и это было еще не все. Вот что ее мать писала дальше:
«Всем заправляет леди Маргарита. Король оказался не слишком верным мужем. Неприязнь Генриха к дому Йорков находит отражение не только в его политике, но также и в его личных покоях и в супружеской постели. Он вовсе не питает особой любви к королеве. Говорят, что Елизавета ведет несчастную и безрадостную жизнь, и уж она совершенно точно не выглядит счастливой женщиной. Народ любит ее, потому что бедняжка лишена всякой власти и находится в подчинении у леди Маргариты, все возрастающее влияние которой вызывает возмущение».
Неужели Елизавете Йорк тоже известно слишком много? Неужели Генрих Тюдор держит ее в золотой клетке, потому что догадывается: его жена владеет опасным знанием о судьбе или местонахождении братьев?
Вдовствующая графиня, которая принесла ей письмо, стояла рядом, и Кейт показала свекрови послание.
— Меня печалит, что Генрих не любит королеву, — сказала Анна. — Ничего подобного не случилось бы, возьми он в жены нашу Мод. Правда, Мод не принесла бы ему корону.
— Странно, что он так плохо относится к жене и теще, — заметила Кейт. — Он словно бы не доверяет им.
— Ну, Генрих еще в детстве отличался подозрительностью, — ударилась в воспоминания графиня. — Он рос, когда шла гражданская война, и чувствовал себя пешкой в игре королей. И вполне естественно, что сейчас он заранее принимает меры безопасности. В конечном счете и королева, и ее мать принадлежат дому Йорков, и обе были замешаны в большой политике во время прошлого правления. Как вам известно, ваш отец, король Ричард, одно время собирался жениться на Елизавете Йорк, и она, насколько мне известно, сама горячо стремилась к этому. Но когда он внезапно отказался от этого плана, любовь Елизаветы словно бы обернулась ненавистью. Нет сомнений, что она чувствовала себя оскорбленной. Ходили разговоры, будто она даже затеяла заговор в пользу Генриха. Это мне Уильям говорил.
Кейт слушала в ужасе. Для нее это было новостью. Неудивительно, что Генрих Тюдор держал королеву под замком: он, вероятно, хорошо знал о ее интригах и о том, что она пылала страстью к королю Ричарду.
Когда ребенок начал шевелиться у нее во чреве, пришло еще одно письмо от Кэт. Она сообщала, что атмосфера при дворе напряженная, потому что в Ирландии объявился молодой человек, который называет себя графом Уориком и законным королем Англии.
«Но он никак не может быть тем, за кого себя выдает, потому что король Генрих на один день забрал графа Уорика из Тауэра и возил его по улицам Лондона, дабы доказать народу: тот, другой молодой человек — самозванец. Мы с Джеймсом были в Лондоне и специально ходили посмотреть на Уорика. Могу сказать, что это действительно был он».
Два дня спустя во время обеда Уильям вдруг встал со своего места и призвал всех к тишине. Когда гомон прислуги стих, хозяин заговорил мрачным голосом:
— Я получил предписание от Тайного совета. — Он скользнул холодным взглядом по Кейт, прежде чем продолжить: — Мне велено подготовить этот замок к возможному вторжению. Посему все вы — рыцари, вассалы, сквайры, даже слуги — должны быть в боевой готовности. Граф Линкольн бежал из королевства и, как сообщается, нашел убежище у своей тетушки герцогини Маргариты Бургундской во Фландрии. Он подозревается в том, что, вступив в изменнический заговор против короля, подстрекал и обучал ирландского самозванца, чье настоящее имя Ламберт Симнел. Тут все ясно как божий день, — продолжал Уильям. — Дом Линкольна находится в Ювелме, совсем недалеко от Оксфорда, откуда и пошел заговор Симнела. Нет сомнений, что его душой и вдохновителем был Линкольн. Однако, невзирая на то что король недавно явил народу графа Уорика, находятся еще невежественные глупцы, которые верят, что Симнел и есть юный Уорик. Таким образом, мы должны подготовиться и быть начеку на тот случай, если предатель Линкольн соберет армию во Фландрии и привезет Симнела из Ирландии, чтобы поддержать претензии самозванца.
Уильям сел и уставился на побледневшую как полотно Кейт.
— Теперь ты видишь, к какому благородному джентльмену проявляла благосклонность, — проворчал он. — Так что пора тебе забыть про прежние глупости, потому что можешь не сомневаться: с мятежником Линкольном непременно разберутся, как он того заслуживает.
Катерина
Май 1562 года, лондонский Тауэр
Сэра Эдварда Уорнера вызвали ко двору; он покинул Тауэр сразу после завтрака. Вызвать его могли по целому ряду причин, но я, конечно, спрашиваю себя, не касается ли это меня и Неда. После тех мучительных допросов, что проводил архиепископ Паркер три месяца назад, когда я мельком снова видела любимого (нас везли на разных лодках вверх по Темзе, а потом допрашивали по отдельности, задавая все те же вопросы, что и прежде), у меня ни дня не было спокойного — я все волновалась, что же станется с нами обоими. Уж конечно, нам не предъявят обвинений в измене! Будь у Елизаветы такие планы, она бы сделала это уже давным-давно. И за все время я ни разу ни от кого не слышала применительно к нам слово «измена» — все крутится исключительно вокруг нашего брака. Полным ходом идут поиски священника, свидетелей, всевозможных доказательств. Но что, если они на основании этого расследования наш брак объявят изменой? Что тогда будет с нами обоими? И с нашим несчастным мальчиком? И опять я вспоминаю судьбу принцев.
Терзаемая этими невеселыми мыслями, я к моменту возвращения сэра Эдварда уже чуть жива от страха, а когда вижу его мрачное лицо, то чувствую, что сейчас упаду в обморок.
— Успокойтесь, миледи, — говорит он. — Сядьте, прошу вас. Никакие опасности вам не грозят, но известия для вас неприятные. Со мной беседовала лично ее королевское величество.
У меня перехватывает дыхание в предчувствии чего-то ужасного. Сэр Эдвард смотрит на меня сочувственным взглядом:
— Ее величество приказала мне сообщить вам следующее: архиепископ Кентерберийский пришел к выводу, что, при отсутствии каких-либо документов и свидетелей, ваш брак с лордом Хартфордом не может быть признан действительным, а посему ваша плотская связь объявляется незаконной и заслуживающей наказания. Я сожалею, но долг обязывает меня сообщить, что епископ Кентерберийский осудил вас и лорда Хартфорда за прелюбодеяние и что вы оба приговорены к заключению в Тауэре по указанию ее величества. — Лейтенант замолкает, и по выражению его лица ясно, что он предпочел бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте.
Какая чудовищная несправедливость! Я с трудом верю своим ушам.
— Но нас обвенчали! — кричу я. — Я не блудница, поверьте мне. Перед Господом клянусь, сэр Эдвард, нас обвенчали по закону, а отсутствие доказательств — всего лишь недоразумение, а не наша вина. Почему они не хотят нам верить?
