Светлана Демидова - Рубиновая верность
В каком бы укромном уголке школьного здания я ни находилась, везде натыкалась на внимательный взгляд светлых Цыпиных глаз и каждый раз раздраженно поводила плечами. И что ему надо, этому смехотворному однокласснику? Неужели он еще на что-то рассчитывает?
Как-то в седьмом классе на уроке географии Ленечка прислал мне записку традиционного (ибо их я получала пачками) содержания: «Я тебя люблю». Я сразу поняла, что это Цыпино признание. Над круглым, девчачьим почерком Зацепина потешался весь класс. Другой бы попытался его хоть как-то изменить: придумать какие-нибудь крутые росчерки или особые буквенные перекладинки, но только не Ленечка. Каждый раз, выходя к доске, он выводил на ней аккуратные, ровные строчки, в которых на каждую букву было любо-дорого смотреть. К чести Зацепина надо сказать, что он с самого своего низкорослого и ушастого детства ни под кого не подстраивался, не пытался выглядеть лучше и взрослее, чем есть, и никогда не болел стадной болезнью. Он и свои оттопыренные уши носил без всякого стеснения, не стараясь их прикрыть хотя бы чуть-чуть длиннее отрощенными волосами.
Прочитав Цыпину записку на географии и тут же наткнувшись на его взгляд, который он даже не попытался отвести, я покрутила пальцем у виска: думать-то надо, кому и что пишешь! Ленечка взгляда так и не отвел, и я вынуждена была сама стыдливо опустить глаза к климатической карте.
С тех пор любовные записки Цыпы сделались постоянной принадлежностью уроков географии, так как она являлась единственным (как он мне потом объяснил) нелюбимым предметом, и потому его мозг был абсолютно свободен от науки и целиком занят только моей персоной. А моей царственной персоне, в конце концов, так надоели Цыпины взгляды и записки, что я попыталась натравить на него все того же Толика Бояркова. Толик, неожиданно оказавшийся благородным, сказал, что малышню не бьет. Хотя, возможно, дело было и не в благородстве, а в том, что он тогда уже вовсю выполнял не мои желания, а Мариночки Бронниковой из параллельного класса, с которой, как поговаривали, даже целовался. Тогда мне пришлось обратиться к своему воздыхателю Володе Кашину, которым я особенно гордилась, поскольку он учился классом старше. У Кашина, кроме меня, никакой Мариночки в голове не было, поэтому он с большой охотой отлупил Ленечку четыре раза подряд, что совершенно не убавило тому любовного пыла. Зацепин упорно продолжал на меня таращиться и писать свои бесполезные записки.
Нудно перечислять, сколько раз я «пинала» Ленечку, посылала в разные отдаленные места и осыпала изощренными насмешками. Он сносил все и репертуара не менял: посылал все те же долгие взгляды и записки с круглыми ровными буковками, цепляющимися друг за друга прехорошенькими крючочками. Во взрослом своем состоянии Зацепин, думаю, был единственным российским врачом с очень аккуратным и понятным почерком.
В восьмом классе Ленечка вдруг неожиданно для всех и себя самого вырос. На торжественную линейку, посвященную Первому сентября, вместо низенького лопоухого Цыпы пришел молодой человек среднего роста и с ушами, которые оттопыривались в стороны ничуть не больше, чем у остальных одноклассников.
Девчонки свое отношение к Ленечке перестраивали медленно, но верно. Заметив это, я решила позволять ему иногда провожать меня из школы домой и даже давала носить сумку с учебниками. Когда же Зацепин не только сравнялся ростом с Кашиным, но даже и побил его на ставшем традиционным поединке, я разрешила ему один раз взять себя за руку.
К выпускному классу Ленечка обзавелся такими длинными ногами и таким стройным телом, что бывшие мои верные подруги опять переквалифицировались в самых отчаянных врагинь. И было отчего. Ленечка Зацепин, бывший Цыпа и изгой, превратился в очень интересного парня. Все наши девчонки повлюблялись в него скопом, как когда-то в меня мальчишки. Ленечке же по-прежнему нужна была только я. А я, в отличие от одноклассниц, перестроить свое отношение к Зацепину не могла еще очень долго. Конечно, внешне нынешний Ленечка очень выгодно отличался от давешнего, но все-таки внутри оставался все тем же самым Цыпой. Возможно, что я так и не смогла бы перестроиться никогда, если бы не Наташа Ильина, вечная Ленечкина соседка по парте. Я вдруг стала замечать, что бывший Цыпа и Ильина постоянно шушукаются на уроках, подозрительно близко склонившись друг к другу головами. Мало того! Они и после школы стали ходить домой вместе, а Ленечкин взгляд стал как будто останавливаться на мне гораздо реже, чем обычно. Я решила во что бы то ни стало положить этому беспределу конец, несмотря на то что сама в этот жизненный период вовсю целовалась с Володей Кашиным, который к тому времени уже стал студентом горного института.
На следующий же день после принятия этого судьбоносного решения я пошла из школы следом за Ленечкой и Наташей. Они так нежно ворковали друг с другом, что даже не замечали преследования. Когда они вошли в Наташкин подъезд, я почувствовала, как мне нервным спазмом перехватило горло. Ленечка и в подъезд с Ильиной?! Зачем?! Целоваться?!! Ну нет!!! С какой это стати? Столько лет глядеть на меня преданной собакой и вдруг так легко повестись на жалкий призывный взгляд какой-то там Наташки, которая за все предыдущие годы обучения не удостоилась ни одного его знака внимания? Да разве же можно после такого Ленечкиного предательства верить во что-то настоящее, доброе, вечное? Мне остро захотелось: а) зарыдать и б) порвать Ильину на куски. Я еще не знала точно, что выберу, но решительно открыла дверь подъезда и сразу же в тамбуре наткнулась на Ленечку с Наташкой, которые явно только что поцеловались и, возможно, даже впервые. Уж очень сильные флюиды заполнили весь тамбур.
Я встала перед ними, мучительно размышляя над пунктами «а» и «б». Когда решила, что Наташку можно вполне рвать на куски, она с большим вызовом спросила:
– Что тебе здесь нужно, Маргарита?
– Мне нужен Зацепин, – глухо ответила я.
– Зачем?
– Он знает.
Наташка посмотрела на Ленечку с интересом и без всякого испуга. Еще бы! Он только что целовался с ней, а не со мной. Мало ли, может, Зацепин должен передать мне тетрадь по физике или какой-нибудь учебник?
– Ты знаешь? – на всякий случай спросила она бывшего Цыпу.
– Знаю, – ответил он.
– Тогда пошли, – сказала я.
– Пошли, – согласился он и, оставив обомлевшую Наташку в тамбуре, отправился вслед за мной.
В замызганном подъезде нашего дома мы целовались с ним до одурения, до распухших губ и ломоты в затылках.
– Как ты мог с Наташкой? – спросила я его.
– Поцелуи с другой нисколько не мешали мне ждать тебя, – очень нестандартно ответил Ленечка.
