Татьяна Устинова - От первого до последнего слова
Какой там романтический ужин и белое вино, когда все «Останкино» уже месяц жаждет накатить водки как следует, зачесть стишата собственного сочинения, рассказать всем собравшимся, что было, когда Танечка Краснова «вот в таких очках и вот в таких ботах» первый раз пришла в редакцию на работу, а тогдашний начальник Сережа Иваницкий – «Сереж, покажись, где ты есть-то?!» – ее видеть не мог и взял в штат только потому, что у нее был диплом «с отличием», а на то, что диплом авиационного института, он почему-то не посмотрел! Как Олег Бабенко, тогдашний редактор новостей, орал не своим голосом, когда она принесла свой первый материал: «Здесь вам не авиационный институт, милая моя, отправляйтесь обратно в авиаторы, раз вы писать не умеете!» Как в прошлом году, когда вручали «ТЭФИ», вся группа держала за нее кулачки, и когда со сцены невозможно красивый Валдис Пельш объявил «Ток-шоу «Поговорим!» и его ведущая Татьяна Краснова!!!», все пустились в пляс прямо в проходе Кремлевского дворца, и потом по очереди держали тяжеленного «Орфея», и как наутро у всех болели головы и руки. Головы от водки, а руки из-за «Орфея»!
Таня Краснова никак, ну никак не могла подвести родной коллектив, объявив, что у нее романтический ужин и на распитие водки и вручение нелепых подарков она явиться не может. Пришлось объявить Колечке, что она не может явиться как раз на ужин. Ужин переносится на субботу, если, конечно, до субботы ничего не случится в державе – президент не уйдет в отставку, премьер не введет новые налоги, Минфин не увеличит (уменьшит) стабилизационный фонд и всякая прочая ерунда.
Вышел страшный скандал. Такой, что Тане даже не хотелось об этом вспоминать.
Впрочем, еще в прошлом году Колечка намекал, что Таня уделяет ему мало внимания, но он надеется, что со временем она поймет, как его это огорчает, и станет ему уделять гораздо, гора-аздо больше этого самого внимания.
Таня согласилась «уделять». Она тогда была сильно в него влюблена и согласилась бы на что угодно. Дура.
– Коля! – опять позвала она, и опять никто не отозвался.
Тогда она решила его поискать, только предварительно следовало вычистить зубы. Вдруг от нее пахнет, а Колечке захочется ее поцеловать?.. И вообще по утрам с нечищеными зубами – ужасно!
Таня побрела в ванную, порассматривала себя в зеркало и решила, что с такой головой показываться любимому никак нельзя, поэтому стоит и голову быстренько помыть. Она уже влезла под душ, когда услышала отдаленное треньканье телефона и еще услышала, как Колечка что-то пробасил в ответ.
Значит, он дома, но решил с ней не разговаривать. Обиделся. Придется уламывать, уговаривать, каяться, просить прощения, обещать сто тридцать тысяч романтических ужинов, но только не сегодня, когда у нее пьянка с коллегами. А он, в полном соответствии с классикой жанра, будет упрекать ее в том, что коллеги для нее важнее, чем он, Колечка, и она на все готова ради своей драгоценной работы и ни на что ради него, и не зря он всегда считал, что они слишком разные, чтобы жить вместе. Таня начнет пугаться, уверять его в любви, умолять не бросать ее – все в том же самом полном соответствии.
Таня сделала воду погорячее, налила на ладошку шампунь и стала с силой тереть голову. Через три секунды на голове у нее выросла пенная шапка, как у Деда Мороза.
Ее сын Макс, когда был маленький, очень любил сооружать у себя на голове пенную шапку, а к подбородку пристраивал пенную бороду. Он сидел в страшной старой ванне с черными пятнами облупившейся эмали, глаза у него сияли, и щеки были очень красными от горячей воды. Он сидел, держался рукой за бороду, чтобы пена не отвалилась, и кричал:
– Ма-ам!! Ма-ам! Посмотри, я похож на Деда Мороза?
Таня всегда говорила, что похож, и тогда сын немедленно осведомлялся, когда же Новый год, даже если на дворе было Первое мая!
Макс, конечно, давно уехал в школу, и некому поздравить ее с этой ужасной датой – сорокалетием, и никто не станет пить чай со сливками, который она очень любила, говорить ей, что нынче она уже «совсем старушка» и до пенсии рукой подать, и ныть, что его не берут в ресторан и все почитают младенцем!
На Колечку – в смысле поздравлений – нет никакой надежды. Он, если уж обижался, обижался всерьез и надолго.
Таня вылезла из ванны, закрутила голову полотенцем, смутно чувствуя вину перед гримершей Аллочкой. Гримерша категорически не разрешала закручивать мокрые волосы полотенцем и говорила, что их потом «не уложить», а сегодня на Аллочку вся надежда.
Сегодня Таня должна быть особенно юна, свежа и прекрасна – сорок лет, черт побери все на свете!..
За раздвижной зеркальной стеной в гардеробной висели два халата – один розовый, в бантиках, а другой темно-синий, теплый, с застежкой до горла и с капюшоном. Халаты были сказочной красоты, и Таня их видеть не могла.
Когда-то давным-давно она жила другой жизнью. Когда-то она не только ходила по утрам голой, не только спала с открытыми шторами, но и не носила никаких халатов, ни розовых, ни темно-синих. От ванной до спальни она доходила в полотенце, а в спальне сразу напяливала джинсы.
Колечка, ее единственная любовь, ее герой, мужчина ее жизни, все изменил. Теперь она к завтраку всегда выходит в халате, как и положено нормальной семейной женщине.
А может, ну их к черту, эти халаты?.. Все равно он уже сердит, и от того, что она выйдет, как ненормальная и не семейная, в штанах, ничего не изменится.
В спальне зазвонил ее мобильный, и, прыгая на одной ноге и волоча за собой штанину, в которую она не успела засунуть ногу, Таня поскакала в спальню.
Звонил сын.
– Здорово, мам, – скороговоркой выпалил он. – Ты встала?
– Встала. Здорово, мартышка!
– А я с урока отпросился, сказал, что мне срочно нужно в сортир.
– Зачем? – удивилась Таня, придерживая трубку ухом и натягивая джинсы. Шторы, что ли, открыть поскорее, солнышко впустить?
– Как зачем?! У тебя день рождения, а ты всегда в пол-одиннадцатого встаешь! Я же должен тебя поздравить!
Таня так растрогалась, что даже перестала натягивать штаны.
– Макс, спасибо тебе большое!
– Мам, подожди, я же тебя еще не поздравил!
– Ну, зато ты звонишь, и это уже счастье!
– Да ладно тебе, мам! Слушай, ну, в общем я тебя поздравляю! Я тебя люблю. Ты самая лучшая на свете. Самая красивая, самая умная, самая прекрасная мать! Всем матерям мать! Это ты, в смысле, мать! Я тобой горжусь!
Таня поняла, что сейчас зарыдает, а рыдать нельзя. Пятнадцатилетний Макс по-прежнему, как в детстве, до смерти боялся ее слез и никогда не понимал, почему люди плачут от радости. От радости нужно смеяться и хохотать, а не рыдать!
– Мальчик мой, спасибо тебе боль…
