Виктор Форбэн - Тайна Жизни
— Но нужно изложить результаты опытов над собаками и обезьянами; ведь, они очень показательны.
— Давайте, изложим. На чем вы остановились?
Непокорный локон на ее виске снова задел его. Она смотрела на него своим открытым вопросительным взглядом, и он заменял слова, которые просились на его язык, первыми попавшимися незначительными фразами.
— Дорогой друг, у вас тут локон, о котором я не могу сказать ничего плохого, потому что он принадлежит вам, но он смущает мой покой. Не будете ли вы так великодушны, и не заставите ли вы этот локон лечь на место, когда мы работаем с вами.
— Клянусь, я уберу его.
— Вы, конечно, вправе смеяться над моим легкомыслием. Волосы красивой особы касаются моего лица, и я сейчас же забываю то, что мне нужно сказать.
— Не закончить ли нам доклад? — напомнила она, не угадывая его волнения.
— Алинь, вы из тех женщин, которые требуют к себе уважения и даже преклонения. Таких женщин почитают и им завидуют. Завидуют их непроницаемости, которая составляет большую силу.
Она, наконец, поняла и слегка нахмурила брови.
— Я также, как и вы, профессор, полагаю, что обладаю этой силой, но она еще не подвергалась испытанию, и я не знаю реальна она или фиктивна.
Он долго глядел на нее, не отвечая, и, наконец, освободившись от наваждения, вернул себе спокойствие и даже хорошее расположение духа:
— Дайте мне руку, Алинь, и скажите, что не находите меня смешным. Я вдвое старше вас и чуть не сделал вам признания. Припишите приступ этого сантиментального безумия моему долгому одиночеству. Я ужасно зол на себя за то, что не умею состариться.
— Но, ведь, это тоже сила.
— Да... Но сила отрицательная, которая с молодостью имеет только одно общее — опасные иллюзии... — произнес он несколько грустно.
Она украдкой бросила на него сострадательный взгляд. Стук в дверь нарушил молчание. Жюльен Мутэ вошел, извиняясь.
— Я позволил себе притти сказать вам о прибытии миссионера; его лодка уже на виду.
— Отец Тулузэ, вы уверены? — весело вскричал Зоммервиль.
— Огюст узнал его издали по его длинной черной бороде. Обе пироги перешли уже за черту рифов, и через десять минут...
— Вы увидите замечательного человека, — прервал его ученый: — таящегося под совершенно скромной внешностью.
Он взял свою панаму и поспешно вышел из комнаты, преследуемый лукавым взглядом лаборанта, который сейчас же обратился к Алинь.
— Уверяю вас, я ясновидящий. Держу пари, что патрон вам только что признавался в своей страсти (она пожала плечами), и что вы его вежливенько посадили на место.
— Вы глупы.
— Значит, перспектива сделаться мадам Зоммервиль вас не очень манит?
— Когда дело до этого дойдет, я у вас спрошу совета.
* * *Алинь нашла ученого у подножья скалы, где собрался весь персонал замка. Обе пироги, — огромные, выточенные внутри стволы — уже обходили последние камни под управлением индейцев, работавших веслами или шестами. Мускулистые полуголые тела индейцев блестели на солнце. Среднюю часть экипажа занимали пальмы, образующие навес, защищавший от солнца пассажиров, Позади навеса стоял человек с черной длинной бородой, в выцветшей заплатанной сутане и махал в воздухе соломенной шляпой, истрепанной от непогоды.
Огюст и обе негритянки яростно выкрикивали приветствия, поглощаемые шумом прилива.
Наконец, пироги прошли опасное место и достигли скалы, служившей опорой мосткам. Шарль Зоммервиль протянул руку миссионеру, помогая ему сойти на берег.
— Я очень рад вас видеть, отец Тулузэ. Путешествие не слишком утомило вас?
— Да, пожалуй, — проговорил миссионер, с усилием выпрямляя члены. — Мы сегодня плаваем с утра, и я немножко озяб, но море было очень милостиво.
Знакомя Алинь с аббатом, Зоммервиль прибавил:
— Алинь — дочь моего старого друга, согласившаяся мне помогать в качестве секретаря.
Миссионер снял шляпу и улыбнулся, оправляя сутану, в которой не доставало многих пуговиц.
— Надеюсь, мадемуазель простит мне мой ужасный вид?
— Здесь никто не следит за модой, — сказала Алинь улыбаясь.
Алинь с любопытством следила за работой индейцев. Широкоплечие, коренастые с круглыми безбородыми лицами, вокруг которых падали черные гладкие волосы, индейцы вместо всякой одежды носили лоскуток полотна, повязанный вокруг бедер. Казалось, без всякого усилия, молча и бесстрастно подымали они тяжелые деревянные ящики-клетки, в которых видны были обезьяны и другие животные.
Отец Тулузэ внезапно сжал кулаки и остановился посреди мостков, выкрикивая слова на неизвестном языке в сторону одной из пирог, откуда только что выглянули три женщины, также мало одетые, как их спутники.
— Как видно, никогда в жизни мне не удастся цивилизовать этих дур! — воскликнул он, с жестом отчаяния подымая руки к небу: — я разоряюсь на них, покупая им коленкор. Пока они в лесу, они держат себя прилично; как только они приближаются к Венецуэльской деревне, они сразу снимают с себя платья, считая себя в них смешными, а так как это все, что они имеют на теле, вы легко можете себе представить, как это меня бесит, когда я появляюсь с ними перед посторонними. Поставьте себя на мое место, доктор Шарль!
Обернувшись, он увидел, что Зоммервиль и Жюльен умирают со смеху, и его ярость сразу растаяла.
— Заметьте себе, что эти создания в смысле целомудрия стоят выше других женщин. Я журю их, но мирюсь с обстоятельствами. Ведь, эти люди так близки к природе. Кроме того, как только вы заставляете какой-нибудь первобытный народ носить одежду, вы подвергаете его легочным заболеваниям. Так что я не слишком настаиваю. Я закрываю глаза.
— А я открываю свои, — засмеялся Жюльен Мутэ. — В это время Зоммервиль и миссионер стали подыматься по тропинке. — Эти жительницы девственных лесов как будто высечены резцом.
Три молодые женщины — у одной из них грудной ребенок был подвешен на платке, обматывавшем шею — складывали на берег походную утварь: чугунный котелок, несколько деревянных подносов, длинные ножи и большие четырехугольники из тонкой и мягкой коры, заменяющие постель индейцам. Женщины были ниже ростом и менее коренасты, чем мужчины, но так же бесстрастны, как и они. Несколько раз они проходили мимо Жюльена, не обращая на него ни малейшего внимания, хотя он и выпрямился во весь рост и поглаживал свою красивую коричневую бороду.
— Они не дурны, но я не думаю, чтоб они блистали умом, — заключил он разочарованно.
Индианки расположились у подножья скалы и собирались разложить костер. Алинь остановилась перед ними и склонилась над новорожденным, привешенным к шее матери. Дикарка улыбнулась ей и, прижимая ребенка к груди, горделивым жестом дала понять:
