Ирина Лобановская - Пропустите женщину с ребенком
Последняя дорога Егора в Афгане, откуда Одинокова успели вовремя переправить на самолете в Россию… Ревели двигатели, матюгались сидящие и лежащие рядом, бинты быстро намокали красными пятнами… Голова разрывалась от боли.
По той дороге прямо перед ними прошел целым и невредимым микроавтобус, битком набитый женщинами и детьми. Или это были переодетые в бабские тряпки мужики? И автобус пропустили нарочно, чтобы русские расслабились. Они тогда и в самом деле почему-то поверили в безопасность дороги…
Ехавший в одной с Егором машине лейтенант потом рассказывал Одинокову в госпитале, что микроавтобус обнаружили спокойно стоявшим в стороне. Дети попрятались в кустах, а среди деревьев мелькали черные одежды притаившихся то ли баб, то ли переодетых мужиков…
Егор давно уже понял, что вляпался в грязное дело. Но объясняться и расследовать подробности и детали начала войны было слишком поздно. Да и никто не стал бы этим заниматься. Всех дум не передумаешь…
— Тебе ведь придется убивать людей… — сказал когда-то отец. — А такое умение дано не каждому. Ты готов к этому?..
Да, пришлось убивать… И многих… И готовым к этому он не оказался, хотя ни разу не уклонился от приказа, не попытался его оспорить или не подчиниться… Но чем дольше Егор воевал, тем чаще вспоминал слова отца, и понимал их справедливость. И чувствовал, еще немного, и он взорвется от гнева… И закричит, что люди, отдающие приказы, не имеют на это никакого морального права. И почему именно им это право дано?! И вообще безгласно и безвольно подчиняться могут лишь машины!..
А вокруг русские гибли пачками… И каждый день хоронили и отправляли в госпитали тяжело и легко раненных…
Взорваться Одиноков не успел. Помешала мина на дороге, взорвавшаяся немного раньше. Потом его долго везли, перевязывали, что-то кололи, снова везли… Он проваливался в черноту небытия, трясся в санитарных автомобилях, плыл на носилках… И наконец, оказался в самолете… Позже в госпитале в Москве…
Приехали родители и сестры. Сутками дежурили возле него по очереди. Верка ждала ребенка, но все равно старалась от брата надолго не отходить, хотя мать с отцом и Олюня гнали ее домой.
— Вы где здесь живете? — с трудом спросил едва пришедший в себя Егор.
— Ты о нас не думай! — махнула рукой заплаканная, но радостно улыбающаяся мать. — Мы устроились благополучно! У моей троюродной сестры. Она нам целую комнату отвела. Главное — тебя на ноги поставить! А врачи тут хорошие, заботливые. Говорят, скоро поднимешься, все пройдет…
И он действительно вскоре поднялся. Хотя головные боли оставлять его не собирались.
Егор положил пропахшую рыбой газету вместе с воблой себе на колени и поискал в кармане болеутоляющее. После ранения он всегда носил лекарства с собой.
— Что интересного в сегодняшней прессе? — насмешливо спросила женщина напротив. — Вы так внимательно читали… Несмотря на то что вам сильно мешали рыбкины хвостики и чешуя.
Одиноков внимательно взглянул на случайную попутчицу. И поразился ее бесконечно грустным темным глазам. Такая молодая, красивая, модно одетая… И, судя по всему, довольно контактная и словоохотливая. Откуда тогда эта печаль?.. Настоящая, не наигранная и не придуманная.
— Пишут что всегда, то и сегодня, — холодно ответил Егор. — Одна нерва…
Он не собирался вступать в разговоры с незнакомыми дамами, пусть даже очень приятными на вид. Одиноков сунул таблетку в рот, разгрыз и проглотил без воды. Жаль, что запить нечем, но он обойдется. И не к такому давно привык.
Попутчица торопливо порылась в пестрой сумке и вытащила бутылку боржоми.
— Вот, — женщина протянула ее Егору, — только открыть нечем и стакана нет. Пейте прямо из горла! И запомните: все таблетки нужно всегда обязательно запивать большим количеством воды! Простой, а не этой. Но другой сейчас нет.
Егор сухо поблагодарил, взял бутылку, ловко открыл ее об сиденье и выхлестал сразу половину. В висках почти сразу немного отпустило.
— А вы что принимаете? — стала допытываться дама.
Одиноков хотел нагрубить, но посмотрел на полупустую бутылку в руке и не осмелился платить за доброту черной неблагодарностью. Сидящие рядом две бабуси в платочках ласково улыбались. Возле дамы примостилась черноволосая, тоже очень красивая девочка лет десяти, рассматривала полковника с любопытством и тоже очень доброжелательно. Очевидно, дочка.
— У меня повышенное внутричерепное давление. Забодай его комар… — пробурчал Егор. — Девочка засмеялась, услышав о комаре. — После ранения и контузии, — продолжал Одиноков. — Короче, это война… Пью любые таблетки, снимающие боль хотя бы на время.
Бабуси закивали скорбно и обреченно. Девочка испуганно прижалась к матери, глядя на Одинокова во все глаза.
— Я врач, — пояснила женщина. — Правда, стоматолог… Но все равно немного разбираюсь в травмах… Вам сейчас необходим длительный отдых и покой. Тогда все может прийти в норму. Разве врачи в госпитале вам ничего не объяснили? А никакой комар ваше давление не забодает. Увы, увы…
— Дяди в белых халатах мне все очень подробненько обсказали, — усмехнулся Егор. — В точности как вы. Но длительный отпуск не получится. Немного отдохну у родителей и начну снова проситься на службу. Короче, мне нечего делать в мирной жизни. Я давно уже отвык от нее и в ней совсем не нуждаюсь. Да и поздно мне уже к ней прилепляться.
Женщина покачала головой:
— «И вечный бой, покой нам только снится»? А ведь это ошибочная и крайне вредная, просто-таки опасная позиция. Ну, для кого-то, возможно, постоянная борьба — действительно источник жизненной силы, энергии и наслаждения. Но такие люди — редкость, их мало. Увы, увы… В основном все нуждаются в подзарядке. А это как раз отдых, лес, река, море, песок…
Егор содрогнулся, вспомнив песок Афганистана, мерзко скрипящий на зубах. И тот, на дороге, грязный, пропитанный кровью и бензином, отчаянно пахнущий страданием и болью…
— Простите, — женщина ничего не поняла, но чутко уловила свою оплошность, — я, видимо, сказала что-то не то… Только отпуск, и длинный, вам так или иначе необходим.
— От жизни отпуск не возьмешь, — пробурчал Егор и вспомнил лекарку бабу Дуню, тоже твердившую про отдых. — Как ни старайся, судьба не отпустит… Она распоряжается нами по своему усмотрению.
Попутчица улыбнулась.
— Ваша правда… А вы, наверное, едете в свой полк? Это неподалеку от нашей дачи. Во всяком случае, станция одна. Давайте, пока едем, я вас чем-нибудь угощу. Да и Маша не откажется. Ты ведь, помнится, давно просила есть? — повернулась она к дочери.
Бабули в платочках улыбались и дружно, в такт кивали. Тренированные, подумал Одиноков, небось и в ногу ходить могут запросто.
