Нора Робертс - Любовь в вечерних новостях
Уайет минуту колебался, потом кивнул.
— В понедельник утром в моем офисе. А вам с Ти Си надо сейчас потанцевать, — распорядился он и быстрым движением одернул смокинг. — Пойду посмотрю, есть ли в буфете что-нибудь стоящее вроде икры и гусиной печенки.
И с уморительной миной сенатор неспешным шагом удалился.
Торл взял Ливи за руку.
— Хочу последовать совету сенатора, — объяснил он. И, обняв Ливи, повел ее в круг. Это был второй случай, когда он обнял ее. Тело ее немедленно затрепетало в ответ на его прикосновение. Ливи напряглась. Боже, это становилось каким-то наваждением.
— Вы не любите танцевать? — тихо спросил он.
— Конечно, люблю. — Она старалась говорить спокойно и ровно.
— Тогда в чем же дело?
Его рука легко держала ее за талию, его губы почти касались ее уха. По коже у нее побежали мурашки.
— Когда мы займемся любовью, вашингтонская элита этого не увидит. Я люблю уединенность.
Понадобилось некоторое время, прежде чем до нее дошел смысл его высказывания. Ливи просто навылет пронзила его взглядом.
— Да вы что?!
— Тише, тише. Я знаю, что говорю, — прошептал он. — Сердце у вас бьется так же сильно, как тогда, когда я поцеловал вас возле бара О'Райли.
— Неправда! — с излишней горячностью возразила она. — Оно бьется не сильнее обычного. И я вам уже говорила, Торп, вы мне не нравитесь.
— Но потом вы уточнили, что не хотите в меня влюбляться, а это совсем другое дело.
Она была такой тоненькой. Ему хотелось прижать ее к себе изо всей силы, чтобы она растворилась в нем.
— Я бы легко мог узнать, что вы сейчас чувствуете, если бы поцеловал вас, но федеральная разведка сообщит, что Торп и Кармайкл заключили перемирие на нейтральной почве.
— Ага, и передовица будет о том, как Торпу сломали челюсть, когда Кармайкл прервала дипломатические отношения.
— Ваши руки для этого не годятся, — задумчиво сказал он. — Тем не менее предпочитаю делать репортажи сам, а не быть их героем.
Музыка смолкла, и Ливи отстранилась.
— Хочу проверить ваше предположение насчет дамской комнаты, — сказала она спокойно, хотя сердце у нее действительно готово было выпрыгнуть. Она злилась на Торпа за то, что он знает об этом.
Торп смотрел, как она уходит. Ему хотелось, чтобы проклятый прием уже закончился. Они бы остались с ней наедине хотя бы на несколько минут. Он весь горел от прикосновения ее тела. Никогда еще он не желал женщину так сильно. Вдобавок его не покидала уверенность в том, что предстоящая битва будет не из легких. Торп вынул сигарету, щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся.
Он привык к постоянным стрессам в работе. Говоря по правде, он ими жил. В этом был секрет его успеха. Он мог по нескольку дней спать урывками, но энергия била ключом. Ему не нужны были витамины, только материал для репортажа.
Однако с ней все было иначе. Он стремился к победе, зная, что цель пока недостижима. «Пока», — мрачно решил он и снова затянулся. Если нужно осадить крепость по имени Оливия Кармайкл, он именно так и сделает. Она от него не уйдет.
— Ти Си, разбойник! Как дела?
Торп повернулся и пожал руку пресс-секретарю канадского посла. «Успешная осада потребует немало времени, — подумал он. — А жизнь тем временем течет без остановок».
Ливи не спеша обновляла макияж, хотя в этом не было необходимости. Пудря нос, она пыталась хоть как-то понять свое отношение к Торпу. Он, несомненно, привлекателен как мужчина, неохотно признала она. Она только что ощутила это на себе. Но при этом, боже, как с ним трудно, просто до отчаяния. «Этот напыщенный павлин мне нравится», — с ужасом заключила она.
В зеркале Ливи увидела двух вошедших женщин. Одна была член конгресса Эмили Тэкстер, худощавая, немодно одетая женщина-работяга. Избиратели любили ее настолько, что послали в конгресс на второй срок абсолютным большинством голосов. Женщина, которая вошла вместе с ней, тоже лет пятидесяти, в элегантном сером шелковом платье, была полнее. Ее лицо показалось Ливи знакомым. Они о чем-то говорили. Ливи опять вынула компакт-пудру и прислушалась.
— Вы более терпимы к людям, чем я, Майра. — Эмили села на стул и устало вытащила гребенку.
— Род — неплохой малый, Эмили. — Майра тоже села и достала ярко-красную губную помаду в серебряном футляре. — И если бы вы были с ним поласковее, он, возможно, оказал бы вам содействие.
— Его не интересуют экологические проблемы Южной Дакоты, — заметила Эмили.
Она не спешила причесаться, постукивая гребенкой по ладони.
— Поэтому, что бы мы ни говорили ему сегодня, он не поддержит меня.
— Посмотрим. — Майра стала щедро красить губы.
«Род, — догадалась Ливи, вынимая из сумочки кисточку, — это Родерик Мэтт, один из наиболее влиятельных членов конгресса. Тоже напыщенный павлин», — подумала она и подавила усмешку. Тем не менее он был главным кандидатом от своей партии на президентский пост на следующих выборах. По крайней мере ходили такие слухи.
Эмили что-то буркнула и сунула гребенку в сумочку.
— Он ограниченный, узколобый зануда…
— Дорогая моя… — Майра прервала страстную речь подруги и с улыбкой обратилась к Ливи: — Ваше платье сногсшибательно, — сказала она сладким голосом.
— Спасибо.
— Вы были с Ти Си?
Майра вынула флакончик дорогих духов и щедро надушилась. Видимо, она вообще предпочитала и косметику, и парфюмерию в больших дозах.
— Да, мы пришли вместе.
Ливи колебалась, не зная, что лучше, представиться или промолчать. Подумав, она сочла, что будет и благоразумнее, и честнее вручить свои верительные грамоты.
— Я Оливия Кармайкл из Вашингтонского отделения «Новостей».
Эмили что-то промямлила, а Майра невозмутимо продолжала:
— Как интересно, но я не смотрю местное телевидение. Я люблю передачи Ти Си. «Новости», знаете ли, вызывают у Герберта несварение желудка.
Судья Герберт Дитмайер. Ливи наконец поняла, кто с ней говорит. Жена судьи Дитмайера, Майра. Женщина, которая обладала такой властью и влиянием, что могла критиковать кого угодно, не опасаясь последствий.
— Мы выходим в эфир в пять тридцать, миссис Дитмайер, — любезно сообщила Оливия. — Может быть, ваш супруг сочтет нашу передачу удобоваримой.
Майра засмеялась, при этом внимательно разглядывая Оливию.
— Я знаю Кармайклов из Коннектикута. Вы не младшая дочь Тайлера?
Ливи давно привыкла к тому, что многие знакомые отца не знают, как ее зовут.
— Да, это я.
Лицо Майры просияло.
— Это поразительно. Когда я вас видела в последний раз, вам было лет семь или восемь. Ваша матушка устроила маленькое светское чаепитие. И тут вы явились в гостиную — с дыркой на юбке и без пряжки на туфле. По-моему, вам здорово попало за это.