Ким Болдуин - Голубая звезда
— Как же я мог отказаться, профессор Байят.
Манфред провел его в гостиную, представил матери, а потом указал на диван.
— Очень заманчиво. Очень заманчиво — ценнейший бриллиант, который когда-то принадлежал моему отцу.
— Я понимаю, что это вопрос очень деликатный, господин Вульф, — начал профессор. — Как мне стало известно, ваш отец получил бриллиант во время войны, от еврея, которого отправили в Освенцим.
Манфред едва не рассвирепел. Он слишком хорошо знал, как воспринимали нацистских офицеров после войны, и такое осторожно выраженное замечание для него звучало как осуждение, или даже оскорбление.
— И у кого он сейчас?
— У женщины, получившей его по наследству.
— Ван дер Ягт, верно? — имя произнесла госпожа Вульф, она помнила его, после суда. Вот только они не знали, что у старого полковника была семья. Манфред думал, что Ягт давно продал бриллиант, и тот канул в Лету.
— Я боюсь, что не могу открыть, кого в данный момент представляю, господин Вульф, — сказал профессор. — Я здесь не для того, чтобы осуждать действия вашего отца, а только для того, чтобы узнать об истории с бриллиантом.
Манфред еле сдерживался от возмущения.
— Ван дер Ягт забрал все, что у нас было, — сказал он как можно спокойнее. — Это он подверг отца суду, и из-за него отца казнили. Моя мать, беременная мной, осталась в нищете. А вы хотите, чтобы я вам помогал?
Профессор Байят опустил взгляд.
— Множество ужасных вещей случилось во время войны, господин Вульф, — степенно проговорил он. — Я не хочу задеть ни вас, ни вашу семью. Или поднимать неприятные воспоминания. Я все лишь ученый, и пытаюсь проследить историю и оценить значимость этого камня.
А это, в конце концов, облегчит доступ к камню, заключил про себя Вульф, и это уже, было достаточно основанием к сотрудничеству. Он быстро продумал открывающиеся перед ним перспективы. Как и профессор, он хотел знать больше. Он был готов к обмену информацией. Его отец говорил супруге имя того еврея, кому раньше принадлежал бриллиант. Как и имя ван дер Ягта, оно навечно отпечаталось в его памяти. «Я получил бриллиант от Мозэка Левина, пражского часовщика».
— Спасибо, что уделили мне время, господин Вульф. — профессор поднялся. — Я больше не буду вас беспокоить.
После того, как проводил своего гостя, Манфред какое-то время беспокойно мерил комнату шагами, потом открыл нижний ящик своего стола и достал тонкую папку. Оттуда он вынул пожелтевшие листы с набросками. Там были изображены те драгоценности, которые он изъял у разных люден во время войны. Бриллиант был вырисован с особой тщательностью.
Всю свою жизнь Манфред думал о мести, и теперь у него была возможность осуществить ее. Единственное, о чем он сожалел, это что мать слишком слаба рассудком, чтобы в полной мере осознать их шанс восстановить справедливость. Ненависть к голландскому полковнику, который обрек на казнь ее супруга, изводила ее изнутри, росла, словно раковая опухоль. Вера Вульфов в отмщение взрастила Манфреда. Вместо сказок на ночь мать, укутывая его одеялом, рассказывала ему о тех событиях, из-за которых он так и не узнал отца.
В дни Нюрнбергского процесса на нацистских офицеров велась охота, многих тогда бросили в заключение и казнили, отец Манфреда сделал все, чтобы его не поймали, он даже отрастил бороду и одевался неприметно, в какие-то обноски. Герт Вульф рассчитывал покинуть страну — уплыть в Штаты, и в тот злополучный день 1946 года для всех, кто его знал, он был всего лишь бедняком, тащившим домой тощий пучок петрушки. Но по пути ему встретился этот голландский полковник. Герт сразу, по глазам ван дер Ягта, понял, что тот его раскусил. Он даже не помнил, когда в военное время могли пересечься их пути, но полковник узнал его сразу. Менее чем в десятке метров стояли полицейские, и Герт знал, что их мгновенно позовут. Все пропало. В отчаянии, он схватил полковника за рукав, и отвел за угол.
— Молчите, умоляю вас! — пытался Вульф убедить его, дрожа под пристальным взглядом полковника. — Я щедро вам заплачу!
Сначала голландец оттолкнул его. Но отец Манфреда умолял.
— Пожалуйста. Моя жена носит нашего первенца. Пойдемте со мной, мой дом тут неподалеку. Дайте мне показать вам, что у меня есть.
После долгих уговоров, полковник прошел с Гертом к нему домой, и забрал картины, и драгоценности, на которые Вульф надеялся купить свое избавление. Голландец взял столько, что его помощнику пришлось искать машину, чтобы вывезти добро. Вместе с награбленным во время войны, ушел и самый ценный трофей Герта — бриллиант, который, по его расчету, должен был спасти им жизнь.
Прямо на следующий день, когда Вульфы уже паковали вещи в надежде успеть сбежать, полковник вернулся с полицией. Так рассказывала Манфреду мать.
Не прошло и двух месяцев, как вышло постановление казнить Герта Вульфа. Мать Манфреда надеялась дать их ребенку лучшее, но детство Вульфа-младшего было отнюдь не сладким. Он рос в нищете, отвергнутый соседскими детьми и детьми из школы, которые хотели преодолеть нацистское прошлое. Он вырос человеком, одержимым чудовищной идеей возмездия. На то, чтобы получить возможность добиться своего, у него ушло шестьдесят лет. Теперь он обладал властью, деньгами, и нужными связями для того, чтобы восстановить справедливость.
Он поднял трубку и набрал номер лидера Аrische Bruderschaft «Арийского братства», самой мощной подпольной неонацистской организации Берлина.
Амстердам
— Я так себе зад отморожу, — пожаловался Ночной Ястреб. Он ждал снаружи в темно-синем Фольксвагене, который они взяли в аренду в аэропорту Схипхол.
— Это не займет много времени. Все документы в полном порядке, — заверила его Аллегро. Ей легко удалось пробраться в офис Ганса Гофмана.
Ночной Ястреб громко зевнул ей в наушник.
— Господи, ну и длинная же ночка выдалась. Хоть бы поспать, в конце концов.
— «В конце концов» — ключевые слова, — Аллегро рылась в папках на столе адвоката. — Надеюсь, нам повезет.
— Я бы сказал, тебе вчера изрядно повезло!
— Да, она сладкая штучка.
Аллегро вспомнила, какой нежной была эта изящная женская шейка под ее губами, и ей стало труднее сосредоточиться. На какие-то мгновения, там, рядом с Крис ван дер Ягт, она обо всем позабыла, и сама до сих пор не могла понять, почему. Что-то в печальном выражении ее глаз зацепило Аллегро… Она размышляла над тем, почему же хозяйку такой роскошной вечеринки так мало волновал сам праздник. Не иначе как, дело в смерти ее отца. Тогда почему не отменить все? Зачем было окружать себя людьми, которые слишком заняты своим весельем, что не обращают внимания на то, как хозяйка дома ускользает, чтобы побыть наедине?
