Софи Кинселла - Помнишь меня?
— Я не узнаю этого дома. — Я обвела рукой вокруг себя. — Я не помню, какой была моя жизнь. Если ты мне что-нибудь расскажешь…
— Конечно, конечно! Давай сядем.
Она направилась в кухню, оставив на полке пакет от «Джо Малон», и уселась у блестящего столика из нержавеющей стали. Я села рядом.
— Что ты хочешь узнать? — Она выжидательно посмотрела на меня.
— Ну, — я задумалась, — как мы с тобой познакомились?
Розали охотно принялась рассказывать:
— Это было два года назад. Да, на вечеринке у Труди Суинсон. Помнишь, которая была стюардессой и на рейсе в Нью-Йорк повстречала Адриана. Говорят, она нацелилась на него сразу, как только увидела его черную карточку «Американ экспресс». — Она замолчала, словно до нее только что дошла вся ненормальность ситуации. — Ты действительно ничего не помнишь?
— Э-э-э… Нет.
— Какой кошмар. — Она резко выдохнула. — Мне нужно так много рассказать тебе! С чего начать? Ладно, начнем с меня. — Она вытащила из сумочки ручку и начала схематично рисовать. — Итак, я, мой муж Клайв и его зловредная бывшая жена…
— Ты знакома с моими друзьями с работы? — перебила я. — С Фай, Кэролин? Или с Дебс?
Розали смотрит непонимающе:
— Я не слышала, чтобы ты о них говорила. Ты вроде не общаешься с коллегами в нерабочее время.
— Как? Мы же ходим по клубам, пьем коктейли…
Розали рассмеялась:
— Лекси, я ни разу не видела тебя с коктейлем. Вы с Эриком оба помешаны на вине.
Боже мой, на вине?
— Ты что-то путаешь, — взволнованно продолжала Розали. — Я совсем тебя загрузила. Давай пока оставим все это.
— А как мы обычно проводим время?
— В фитнес-клубе.
— В фитнес-клубе, — эхом отозвалась я. — Конечно. Значит, я часто хожу в фитнес-клуб?
— Дорогая, ты настоящий фанат этого дела! Ты каждое утро бегаешь по часу!
Бегаю? Я никогда не бегаю. Однажды ради смеха я пробежала милю с Фай и Кэролин — и едва не умерла. Впрочем, я была все-таки лучше, чем Фай, которая даже не бежала, а шла, причем с сигаретой в зубах. Видели бы ее тогда борцы за здоровый образ жизни.
— Но сегодня придумаем что-нибудь приятное и неутомительное, — успокоила меня Розали. — Массаж, стретчинг. Расслабишься, растянешь мышцы. Иди собирайся, и вперед!
— Ладно. — И тут я запнулась. — Ты знаешь… я не помню, где здесь все мои вещи.
Кажется, Розали убита.
— Ты не помнишь, где твоя одежда? — Ее огромные голубые глаза внезапно наполнились слезами, и она стала промокать их платком. — Извини, — она всхлипывает, — но я только что до конца поняла, как это для тебя больно и ужасно. Ты даже забыла про весь свой гардероб. Какой кошмар. Идем со мной, дорогая. Я тебе все покажу.
Моя одежда хранится не в шкафу и не в кладовке; ей отведена целая комната за огромной зеркальной дверью. И понятно почему — у меня столько одежды! Белоснежные блузки, черные брюки, костюмы всех оттенков бежевого и серовато-коричневого… Шифоновые вечерние платья… Колготки в специальных ящичках… Аккуратно сложенные шелковые трусики «Ла Перла». Все новенькое, чистенькое, будто только что купленное. Ни потрепанных джинсов, ни растянутых свитеров, ни уютных старых пижам.
Я как во сне иду мимо жакетов, практически одинаковых, если не считать пуговиц, и мне не верится, что я тратила столько денег на эти унылые тряпки.
— О чем ты думаешь? — прервала мои размышления Розали.
— Удивительно!
— У Энн глаз-алмаз, — глубокомысленно заключила она. — Энн — твой персональный стилист.
— Персональный стилист?!
Розали достала темно-голубое платье с тоненькими бретельками и крошечной оборочкой по подолу.
— Смотри, вот платье, в котором ты была, когда мы с тобой познакомились. Помнишь?
— Увы, нет.
— А вот это, от Кэтрин Уолкер? Ты должна помнить… Или вот, от Ролана Муре… — Розали вытаскивает платье за платьем, и ни одно из них не вызывает у меня никаких ассоциаций.
Вдруг ее лицо осветилось.
— Попробуем туфли. Туфли-то свои ты помнишь! — Она направилась к противоположной стене и открыла дверцу шкафа.
Я не верю своим глазам. Я никогда не видела столько туфель. И тем более столько туфель — на каблуках.
— Это невозможно, — залепетала я. — Я не хожу на каблуках.
— Дорогая, — Розали широко распахнула глаза, — ты живешь на каблуках. Вот в этих ты была, когда мы с тобой в последний раз вместе обедали. — И она вытащила пару черных туфель на тонких четырехдюймовых шпильках. — Надевай.
Я осторожно стягиваю мокасины, становлюсь на неустойчивые каблуки и тотчас начинаю падать, в отчаянии хватаясь за Розали.
— Вот видишь?
— Лекси, ты можешь в них ходить. — Розали тверда как скала.
Я пробую сделать еще шаг — ноги вихляют как пластилиновые.
— Нет, невозможно. — Я просто без сил. — Не могу я их носить.
— Нет, можешь. Попробуй еще. Нащупай точку опоры! — У Розали прорезаются тренерские нотки, словно она готовит меня к Олимпийским играм. — Ты можешь, Лекси!
Я доковыляла до окна и крепко ухватилась за подоконник.
— У меня никогда не получится. — Я почти плачу.
— Получится. Просто не думай об этом.
Неохотно делаю шаг. Потом другой. Потом еще один. О боже мой. Я иду! Я иду на высоких каблуках!
— Вот видишь! — Розали торжествует. — Я же тебе говорила! Ты родилась на каблуках.
Она деловито выдвинула один из ящичков, взяла мою спортивную одежду и сунула в красивую сумку.
— Пошли?
— Розали, а чем ты вообще занимаешься, — спросила я, когда мы ехали в ее шикарном «рейндж-ровере».
— Разными делами, но всегда на добровольной основе, — ответила она.
— А-а-а. — У меня как-то не сложилось впечатления, что Розали подходит для благотворительной деятельности, что говорит, конечно, об узости моего мышления. — А какими?
— В основном организую мероприятия.
— В сфере частной благотворительности?
— Нет, мероприятия друзей. Ну, понимаешь, когда нужно помочь с цветами, сувенирами, машинами и все такое. Я делаю кое-что и для Эрика, — добавила она. — Он всегда привлекает меня к деловым ланчам и прочему.
— А как ты вообще к нему относишься? — Мне до смерти вдруг захотелось услышать ее мнение.
— О, он прекрасный муж. Безупречный. А вот мы и приехали. — Она зарулила на парковку и остановилась рядом с «порше».
— Не волнуйся, — подбодрила она меня, когда мы вошли в уютный вестибюль. — Я буду говорить за тебя. Всем привет!
— Привет. — При виде меня лица сотрудников искажаются от жалости. — Лекси, бедняжка! Мы слышали об аварии. Как ты себя чувствуешь?
