Татьяна Устинова - Колодец забытых желаний
— Дай пройти-то, — помолчав, сказал отец. — Мне, знаешь ли, некогда.
Федор сообразил, что стоит в дверях, и торопливо посторонился, пропуская отца. Тот вошел в узкую прихожую, остановился, взглянул на Федора и усмехнулся:
— Мать дома, я спрашиваю? Или ты немой?
— А… дома. Проходи…те.
— Ну, позови ее! — приказал отец.
Какой-то человек в кожаной куртке и с витым проводком за ухом остался на лестничной площадке и теперь заглядывал в квартиру. Лицо у него было точно такое же, как у отца, — насмешливое и брезгливое.
Федор кинулся в комнату, уронил на пол что-то сильно загрохотавшее и заорал очень громко:
— Мама!
— А?
— Мам, пойди сюда! К тебе… пришли!
— Кто?
— Мама!!
Она выскочила из кухни, увидела в прихожей отца и стала сдирать фартук — не слишком чистый, в неаппетитных пятнах. У Федора покраснели скулы и стало жарко загривку — от стыда.
— Привет, — сказал отец и велел Федору закрыть дверь на площадку.
Протискиваясь мимо него — тот стоял неподвижно, — Федор почувствовал, как отец пахнет — чем-то дорогим и очень свежим.
На площадке стоял второй, со шнуром за ухом.
Федор понятия не имел, кто это может быть.
— Вы… не зайдете? — спросил он вежливо и по лицу того понял, что спросил глупость. Он осторожно прикрыл дверь и ринулся в комнату, где происходило нечто невиданное.
— Я привез тебе денег, — заявил отец, не вынимая рук из карманов. — Только это первый и последний раз. Ты поняла?
Мать кивнула. Лицо у нее дрожало.
— И не звони мне больше, не приставай. Ты поняла?
Мать еще раз кивнула.
— Денег я больше не дам, а разговаривать нам с тобой не о чем. Согласна?
Мать кивнула снова.
Отец вынул из кармана длинный белый конверт, но матери не дал, а швырнул его на стол, так что конверт проехал по полированной поверхности и свалился на пол. Федор подхватил — конверт был плотный и довольно увесистый. Должно быть, там было немало. Федор осторожно положил его на стол.
— Значит, в институт поступил, — глядя только на мать, продолжал отец. — Ну, это неплохо, наверное. Отделение платное?
Мать отрицательно качнула головой.
— Ну, тогда это все мартышкин труд. — Он всем телом повернулся и взглянул на Федора. — Тебе не учиться, тебе работать давно пора. Ты же мужик здоровый!..
Федор сглотнул.
— А где же мне… работать? Без образования никуда не возьмут.
Отец снова перевел взгляд на мать.
— Узнаю, — сказал он весело, — узнаю старые песни о главном! Воспитала в своем духе, значит?
Мать насупилась. Пучок волос у нее на голове мелко затрясся.
— Значит, больше ко мне не приставай, ничего не дам, — заключил отец. — А ты бы поработал немного, парень! Глядишь, чего бы и заработал!
Он повернулся на каблуках, вышел в прихожую, и входная дверь громко захлопнулась за ним.
Федор вопросительно посмотрел на мать. Она закрыла лицо руками.
Он сейчас уедет, вдруг подумал Федор. Он уедет, и я больше не увижу его никогда. Он же велел ему не звонить! Сердце тяжело стукнуло и пустилось в галоп.
Федор Башилов подхватил с вешалки свою куртку, сунул ноги в разбитые кроссовки и ринулся вниз.
— Подождите! — крикнул он в пролет, но, видимо, опоздал.
Сейчас он уедет, уедет навсегда, этот странный чужой, родной человек, и я больше не увижу его, и ни о чем не успею спросить, и ничего не смогу ему сказать, и он ничего обо мне не узнает, а мне так хочется, чтобы узнал!
Федор выскочил на улицу, скатился с залитого весенней капелью крыльца и налетел прямо на громадные черные машины, которые, урча моторами, стояли, перегородив все подходы, и какая-то перепуганная бабка с девчонкой на буксире лезла через подтаивающий сугроб, пытаясь прорваться к подъезду.
В одну из черных садился его отец.
— Подождите!.. — Федор хотел крикнуть, но не осмелился, перетрусив перед машинами, и как-то жалобно, хрипло попросил еще раз: — Подождите!..
— Это ты мне? — осведомился отец негромко. — Что тебе нужно?
Федору решительно нечего было ответить на этот вопрос. Да и как на него ответишь?..
— Я это… — и он шмыгнул носом, — я ничего. Я просто… так.
— Как — так? — переспросил отец.
Тот самый человек, с витым шнуром за ухом, стоял одной ногой на подножке второй машины и переводил взгляд с отца на сына.
— Я… просто поговорить… хотел. — Тут Федор окончательно понял, что затея его глупа, и, махнув рукой, повернулся, чтобы идти в подъезд.
— Подожди, — остановил его отец. — Иди сюда.
Федор помедлил и подошел.
— Садись, — решившись на что-то, велел отец. — Только побыстрее!..
Оскальзываясь и чуть не падая, Федор Башилов обежал машину, и еще какой-то, третий или пятый, человек открыл перед ним другую заднюю дверь. Он ввалился в салон как-то очень неловко, головой вперед, и машина сразу же рванула с места.
— Ну? — спросил отец где-то над ним. — И о чем ты хотел со мной говорить?
Федор сел прямее, кое-как пристроил ноги и боязливо огляделся.
В салоне было просторно и чисто, как в небольшой ухоженной комнате. Отец сидел свободно, раскинувшись на диване, и полы его пальто показались Федору мантией Волавда. Крепкий затылок водителя ничего не выражал. За тонированными стеклами летело серое весеннее московское небо.
— Твоя мать просила у меня денег, — сказал отец жестко, — и я ей дал. Больше ни на что не рассчитывайте.
— Да мы и… то есть я… я и не рассчитываю.
Кажется, отец немного смягчился.
— Как это тебя угораздило поступить в такой бабский институт?
— В какой? — не понял Федор.
— В бабский, — повторил отец охотно и фыркнул. — Историко-архивный! Старики учат баб копаться в пыли, всех и делов! И тебя туда же понесло! Вот мамкино влияние-то!
— Мне… нравится история.
— Да ладно! — сказал отец и махнул рукой в перчатке. — Нравится ему! А мне, может, география нравится! И чего?
— Что? — не понял Федор.
— Самое главное в жизни — деньги, — сказал отец совершенно серьезно. — За деньги можно купить все: историю, географию, образование, баб, детей! Да все, что хочешь! Ты не умеешь зарабатывать или мамка не велит?
Федор молчал, насупившись. Он никогда не называл мать «мамкой», и крепкий затылок водителя очень его смущал. Как-то не так они говорили с отцом и не о том!..
Это уже потом, осмыслив, он понял, что они говорили все правильно и только об этом — о деньгах! — и имело смысл говорить, и что отец прав, тысячу, миллион раз прав!
Все в жизни упирается только в деньги, и точка. Все построено и замешено только на них.
— Да, — сказал отец, помолчав. — Не моя порода.
— Я не собака, — пробормотал уязвленный Федор, — и нет у меня породы.
