Ирина Щеглова - Роковая строфа
– Прекрасно, буду держать вас в курсе. Борис еще слаб, но это он посоветовал мне обратиться к вам, – признался Сергей Иванович.
Андрей нахмурился.
– Ну-ну, не держите на него зла, он – такая же игрушка в руках судьбы, как и все мы.
– Простите, Сергей Иванович, – отозвался Андрей, – все понимаю; но простить – нет во мне христианского смирения, как вспомню, что нам пришлось пережить, когда Рита там была на этом проклятом острове… Я и сейчас, когда в глаза ее смотрю, все время виновным себя считаю, не смог спасти, не предотвратил, не защитил…
– Зря вы так, – вздохнул Сергей Иванович.
– Наверное, вы правы, – согласился Андрей, – но я смогу простить и забыть только тогда, когда обниму своего сына и увижу жену здоровой. Вот так, – вздохнул он, – счастливые быстро забывают горе, и мы забудем, – он запнулся, – если будем счастливы…
– Андрей, мы сейчас пытаемся организовать поездку Валентины в Швейцарию, – сообщил Сергей Иванович, – так что, возможно, Маргарита Александровна и вы сможет увидится с сыном. Но это сопряжено с большим риском, вы же понимаете.
– Мы говорили с женой, – сказал Андрей, – мы готовы уехать в Австралию и поселиться по соседству с Валентиной и ее мужем, чтобы Рита виделась с сыном; так было бы проще и вам и нам.
– Мы это обсудим, – пообещал Сергей Иванович.
117
Осеннее солнце пробивалось сквозь облака и вспыхивало золотыми бликами на стенах больничной палаты. Утром Борис попросил поднять шторы, и теперь не отрываясь, смотрел в окно на кусочек низкого неба, запутавшегося в древесных ветвях. Жизнь медленно возвращалась к нему, наполняла его тело силой и каким-то необъяснимым предчувствием, новыми надеждами…
Мир снова принял его. Борис не знал зачем, за что; но, не смотря на переполнявшее его ощущение беспричинного счастья, так хорошо знакомого выздоравливающим после тяжкого недуга, он снова и снова возвращался в прошлое. В прошлом остались неоплаченные долги, и Борис понимал, что он обязан расплатиться. С такими долгами не принимают ни в рай, ни в ад; поэтому его место здесь, на земле. Кто-то мудрый и милостивый там, за чертой, позволил ему короткую передышку, отдых перед самой важной в его жизни битвой.
Он ощущал себя как бы родившимся заново, но в то же время, ему сохранили прошлую память. Эта палата – как большой кокон, пока еще оберегала его, скорлупа ждала, когда он наберется сил и будет готов к новой жизни.
Она была там, шумела и бурлила, врывалась в его замкнутый мирок тревожными звуками и голосами. Борис чувствовал ее каждой клеткой своей кожи, он ждал ее и, в то же время, боялся.
Дверь тихонько приоткрылась, в палату бесшумно скользнула Маша и замерла, видимо подумала, что он спит.
Борис повернул голову, улыбнулся:
– Проходи, сестренка.
Маша сразу же бросилась к нему, склонилась, коснулась щеки теплыми губами.
– Колючая, – сказал Борис.
– Здравствуй, родной, – шепнула Маша, – как ты сегодня?
– Твоими молитвами, – ответил брат.
– Не шути этим, – попросила Маша.
– А я и не шучу, – он погладил ее по склоненной голове, – я действительно думаю, что тебе покровительствует какой-то великий Святой. Иначе, как можно объяснить мое выздоровление? Только чудом!
Маша выпрямилась и внимательно посмотрела на брата, но, не заметив в его глазах насмешки, она согласилась:
– Знаешь, я тоже так считаю, – призналась она. – Я несколько раз ездила в Лавру, молилась, горячо молилась о твоем исцелении…
– И была услышана, – закончил за нее Борис.
– Похоже на то.
– Кстати, с отцом Варнавой виделась? – спросил Борис.
– Ты помнишь его? – обрадовалась Маша, – конечно, виделась. Он очень рад, что ты пошел на поправку. Столько хороших слов говорил о тебе!
– Вот видишь, какие у меня заступники! – воскликнул Борис.
Маша придвинула стул поближе к кровати и присела.
– Знаешь, кого я встретила в Лавре? Твоего бывшего охранника…
– Неужели? – Борис наморщил лоб, – это которого же?
– Ивана Берестова помнишь?
– Честно говоря, – не очень, – сознался Борис, – он давно у нас работал?
– Да, он уволился почти в то же время, как ты познакомился с Андреем, – напомнила Маша.
– Давненько, – вздохнул Борис, – и что же он делал в Лавре, этот Иван Берестов?
– Он там учится, представляешь!
– Да-а, – протянул Борис, – как там звучит пословица? Пути Господни неисповедимы…
– Представляешь, – начала рассказывать Маша, обрадованная интересом брата, – я его почти сразу узнала, хоть он и изменился, и одет соответственно. Но, все равно, глаза у него знаешь, такие потрясающие, добрые глаза. Он, как меня увидел, сразу подошел. Оказывается, он успел уже семинарию окончить, а теперь студент академии, последний курс!
– В монахи, что ли собрался податься? – переспросил Борис.
Маша пожала плечами.
– Он женат? Наверняка – нет. Если бы был женат, то уже служил бы. У них так положено.
– Не все женятся сразу, многие идут учиться дальше, – сказала Маша.
– Послушай, Машка, а ведь он тебе нравиться? – пытливо всматриваясь в лицо сестры, спросил Борис.
– Ты опять за свое, – Маша густо покраснела.
– Я же вижу! Ну, вот, покраснела, – торжествующе произнес Борис, – конечно, он тебе нравится!
– Ты специально, да? – Маша готова была расплакаться.
Но Борис схватил ее руку, поцеловал ладонь и прижал к своей груди:
– Машка, не обижайся! Ты просто должна была видеть себя со стороны, когда говорила об этом Берестове. Любой нормальный человек сразу бы тебе сказал, что ты влюбилась!
– Перестань! – слезы брызнули из ее глаз. – Если бы знала, ни за что не рассказала тебе! Я думала, ты изменился, а ты! – она отвернулась и стала копаться в сумочке, чтобы найти платок.
Борис растерялся и несколько мгновений смотрел на плачущую сестру, не понимая, чем он обидел ее. Внезапная догадка осенила его, он закрыл глаза и застонал.
– Что? Что, Боренька?! – Маша мгновенно забыла о своих слезах и обиде.
– Какой я кретин! – процедил сквозь зубы Борис.
– Не ругай себя, не надо, – попросила Маша.
– Я знаю, знаю, я чуть не испортил тебе жизнь. Я всегда давил на тебя, вмешивался в твои взаимоотношения с людьми. Я подставил тебя тогда с Андреем. И всегда считал, что знаю, как лучше. Я вел себя преступным, недопустимым образом, а ты всегда меня терпела и молча сносила мои непотребства. Ты – единственный близкий и родной не человек! Ну, прости меня!
– Боря, не волнуйся! – Маша быстренько вытерла слезы, снова склонилась к брату и принялась гладить его по голове, – тебе вредно волноваться, я прошу тебя, успокойся! Это я во всем виновата, нашла на что обижаться… ты пошутил, я знаю.
