Сандра Браун - Петля желания
– И хорошо, что не взял. Ведь ты мог бы застрелить Джерри. Хотя его, правда, зовут по-другому.
– Мы поговорим об этом потом. А сейчас…
Он обнял ее и перевернулся так, что она оказалась наверху. И когда они уже лежали так живот к животу, Беллами спросила, куда он полетел после того, как ушел с поминок.
– Ты полетел на самолете сенатора?
Дент отрицательно покачал головой.
– Когда я пришел на летное поле, там был товарищ Голла. У него есть «Стирмен».
Знаешь, что это такое?
Когда она отрицательно покачала головой, он описал ей модель биплана, первоначально использовавшегося в качестве военного тренировочного самолета, а затем получившего популярность как самолет для воздушных акробатических номеров на авиашоу.
– С тех самых пор, когда Голл впервые рассказал мне о том парне и о его самолете, у меня появилась мечта полетать на нем. Он взял меня вначале в качестве пассажира, затем приземлился, и мы поменялись местами.
– Он разрешил тебе управлять своим самолетом?
– И, черт, как же я это сделал! Самолет у него быстрый и ловкий, словно шлюха с набережной.
– Но это могло быть опасно.
– Об опасности я не думал. Только об удовольствии. – Дент игриво подмигнул ей: – У меня есть два любимых занятия. Оба доставляют мне огромное удовольствие, и оба начинаются с буквы «с».
Поняв, что он имеет в виду, Беллами улыбнулась:
– Но только одно из них опасно.
– Зависит от того, с кем ты им занимаешься.
– Почему оно тебе так нравится?
– А разве оно может не нравиться? Ведь так приятно соприкасаться обнаженными телами. И все так хорошо видно. – Дент коснулся ее соска и улыбнулся, когда тот напрягся у него под пальцем. – Особенно твои игрушки.
Он провел рукой по ее ягодицам и еще крепче прижал к себе.
– Но самое приятное – ощущение, когда ты приближаешься к завершению.
Беллами залилась краской.
– Я имел в виду полет на самолете.
– О-о! Ах вот, значит, почему и мне нравится летать на самолете.
Они рассмеялись, после чего Дент еще крепче прижал ее к себе.
– Я вел себя как самый настоящий идиот, когда пришел домой, но на самом деле был рад, что застал тебя здесь.
– Я очень нервничала.
– Ты думала, что я выставлю тебя за дверь?
– Не исключала такой возможности.
– Как видишь, ты ошибалась.
Его руки опустились ниже ее ягодиц и коснулись бедер. Он раздвинул их, приподнял Беллами и вошел в нее.
Она опустилась на него со вздохом блаженства. Наклонившись вперед, поцеловала его в губы. Поцелуй был долгий и страстный. Затем Беллами немного пригнулась и коснулась кончиком языка его соска. Дент застонал от наслаждения и попросил, чтобы она сделала это еще раз.
Его возбуждение заводило и ее, но, когда она начала мерно двигаться, Дент положил руки ей на плечи и, приподняв, заставил ее почти сесть.
– Я хочу видеть.
– Что?
Он провел рукой по низу ее живота.
– Откинься назад. Дальше. Положи руки мне на – бедра.
Мгновение она колебалась, затем сделала то, что он просил, еще больше обнажив себя его страстному взгляду. Дент просунул палец между их телами. Приподняв голову и глядя на потолок, она полностью отдалась сладостным ощущениям, которые испытывала в это мгновение.
Безо всякого стеснения Беллами отдала себя на волю инстинкта, двигалась так, как диктовало ее тело, позволила, чтобы ею управляли чувства и желания. Она слышала, как Дент шумно выдохнул от удовольствия, почувствовала страстное влажное прикосновение его губ к соску, дрожание его языка в такт движению пальца.
Беллами изогнулась и громко выкрикнула его имя.
Через несколько часов почти непрерывного секса они устали настолько, что начали просто обмениваться поцелуями.
– Ты мне никогда не говорил, – сонно сказала Беллами.
– Не говорил чего?
– Почему ты так любишь летать. Ты только как-то упомянул, что влюбился в полеты, когда Голл впервые взял тебя с собой. Он мне тоже говорил, что был просто околдован.
– Голл такое говорил?
Она тихо рассмеялась и посмотрела ему в глаза.
– Слово «околдован» мое, но смысл того, что он сказал, примерно такой. – Она обняла Дента за талию и прижалась щекой к его груди. – Расскажи мне, что ты чувствовал в тот день.
Собираясь с мыслями, он запустил руку ей в волосы.
– Сколько себя помню, я всегда пытался понять, почему отец так не любит меня и что я могу сделать, чтобы завоевать его любовь. И в тот день, когда Голл взял меня с собой в полет на самолете, я как будто… как будто оставил все подобные мысли на земле. На протяжении того пятиминутного полета для меня перестало иметь значение, любит меня отец или нет.
Его безразличие не могло дотянуться до меня в небе. Я понял, что нашел нечто значительно более важное в жизни, чем он, потому что полюбил небо больше. Я нашел в небе новый дом. – Дент усмехнулся. – Конечно, когда мы приземлились, никаких подобных поэтических мыслей мне уже не приходило в голову. Прошло много лет, прежде чем я по-настоящему осмыслил тот первый полет и его значение в моей жизни. Но даже тогда, в детстве, я понимал, что он перевернул мою жизнь, хотя, конечно, ничего сразу же коренным образом не изменилось. Мы приземлились, и я отправился обратно в тот же холодный дом к тому же бесчувственному человеку. Обида и тяжелые мысли и чувства, с ними связанные, сохранялись и потом. Разница заключалась в том, что с этого момента у меня появилось нечто, о чем я мог мечтать. Я больше не обращал внимания на бессердечие отца, потому что больше не желал его хорошего отношения ко мне.
Дент помолчал немного, словно думая, продолжать дальше или нет.
– То, что я скажу, может показаться пустыми сантиментами, но… – Он снова замолчал, однако после небольшой паузы заговорил снова: – Но во время того полета был момент, длившийся меньше минуты, когда солнце светило сквозь просвет в облаках. Сквозь узкую щелочку. Ты представляешь, как такое бывает иногда перед заходом солнца, когда на горизонте собираются тучи? Мы летели на хорошей высоте, примерно на одном уровне с облаками. И луч света был направлен на меня. Я смотрел прямо на него, и он как будто принадлежал мне. Он был словно знак чего-то. Для ребенка, у которого не было матери и отец, который его просто не замечал, это было… нечто очень значительное. И тогда я подумал: «Вот оно! Ничего более прекрасного я больше никогда не увижу. Я переживаю самое лучшее мгновение своей жизни. И если мне суждено прожить сто лет, я все равно буду вспоминать это до самого последнего дня».
Беллами, не шелохнувшись, слушала его рассказ.
