Мартина Коул - Сломленные
Он с остервенением затряс головой, словно пытаясь таким образом избавиться от дурных мыслей. Но ему никак не удавалось прогнать воспоминания. Господи, сколько же ему пришлось испытать всего в детские годы! Предательское чувство жалости к себе затопило душу Роберта и наполнило глаза слезами.
Роберт видел себя — маленького мальчика, который сидит на кровати и внимательно наблюдает, как его мать тщательно накладывает макияж. Кажется, пройдут годы, пока ей удастся справиться с контуром, который придаст губам еще большую соблазнительность. Но вот контур готов. Она берет ярко-красную помаду. Дело сделано! Она улыбается, глядя на себя в зеркало. Помада оттеняет ее зубы, которые в результате кажутся еще белее и ровнее. Мальчик хлопает в ладошки, мать наклоняется к нему и целует, целует, оставляя при этом следы от помады повсюду на его маленьком теле и на одежде. Она причесывает сына, покрывает лаком его крошечные ноготки, затем нежно обнимает. Волна чудесного аромата окутывает мальчика, он тонет в этом аромате.
Роберт любил ее объятия, любил ощущать ее мягкую, нежную грудь. Ему нравилось знать, что она наблюдает за ним, пока он играет в парке. Ему нравилось, что на его мать обращают внимание как мужчины, так и женщины. Он обожал ее.
Но его отец не любил никого — ни ее, ни своего маленького сына. Он причинял им только боль, много боли — когда избивал молодую красавицу жену, когда избивал Роберта. Отец был черной тучей, застилавшей солнце.
Роберт вспоминал, как терпеливо ждал мать, когда она уходила в спальню с тем мужчиной. Он слышал ее радостный смех, доносившийся из-за двери. Затем она выбегала, брала сына на руки и уносила в спальню, на еще не остывшую от любовных ласк постель. Она покрывала его поцелуями, крепко прижимая к своему обнаженному, разгоряченному любовью телу. Ему становилось щекотно. Он смеялся. Он обожал ее.
Старик в ванне жалобно захныкал. Роберт совсем забыл о нем и почувствовал себя виноватым. Он взглянул на часы… Вода давно остыла. Прошло уже более часа.
Роберт помог отцу выбраться из ванны и завернуться в полотенце. После этого старик оттолкнул сына, который мысленно все еще витал в прошлом, и пронзительно закричал:
— Бетани, шлюха, где же ты?
Роберт в отчаянии закрыл глаза:
— Папа, не надо!
Старик посмотрел на сына. В его глазах горела злоба.
— Эта шлюха спала со всеми подряд. С моим боссом, с моими друзьями, со всеми.
Роберта тошнило от его слов.
— Она втянула моего ребенка в свой разврат. Настраивала его против меня! Она грозилась забрать его у меня. — Голос отца становился все тише. Прежняя сила покинула его.
Роберт вспоминал, как подбегал к матери, обхватывал ее ноги своими ручонками, пытаясь защитить от отца. Она смеялась, брала его на руки и с презрительной усмешкой смотрела на мужа.
— Ненасытная сука, ни один мужчина не мог ее удовлетворить. Она имела их одного за другим. Иногда двоих или троих за вечер. Шлюха. Шлюха с лицом ангела. — Казалось, отец разговаривает сам с собой.
Роберт смахнул выступивший на лице пот. Невыносимо было слушать отцовские крики. С тех пор как отец постарел и превратился в дряхлую развалину, настоящее перестало его волновать. Он вернулся туда, в прежнюю жизнь, в ту жизнь, где была она. Их жизнь распалась на две части: до ее ухода и после. Она бросила мужа и сына, убежав с черноволосым красавцем, который, к несчастью, оказался сутенером.
Джон Бейтман не позволил ей взять ребенка с собой, но, оставшись с сыном вдвоем, практически забыл о его существовании. Его занимало лишь собственное горе, которое буквально раздавило его, сломало его жизнь. Он не имел представления, что делать с маленьким мальчиком, который не переставая плачет и зовет мать, который отталкивает отца своими маленькими ручонками, едва тот приблизится к нему. С сыном, который не желает признавать отца и мечтает лишь о том, чтобы убежать из дома на поиски матери — матери, по сути дела, бросившей не только отца, но и его самого.
Каждый день Роберт снова и снова переживал ужасную сцену ее ухода. Ее лицо — само презрение, когда она смотрит на мужа.
— Джонни, отдай его мне. Я заберу его с собой. Он скоро привыкнет к новой жизни.
Но отец непреклонен, несмотря на яростный протест маленького Роберта, который изо всех сил пытается вырваться из крепких отцовских рук.
— Чтобы я отпустил моего сына с этим сутенером, Бет? Чтобы ты воспитала его таким же грязным, как ты сама, в своем порочном мире? Никогда! Пока я жив, мой сын будет со мной!
Она смеется в ответ, запрокинув красивую головку:
— Хорошо, ты его получишь. Я могу иметь еще детей, если захочу. Я могу получить от жизни все, что захочу. Кажется, я уже доказала тебе это. Получай его. Он твой.
Роберта потрясло услышанное.
Год за годом, снова и снова перебирая в памяти события тех лет, Роберт пытался оправдать мать, представить ее героиней. Но ни разу в жизни он не пробовал задуматься над тем, легко ли было отцу растить его. Отец навсегда остался в его сознании человеком, разлучившим его с матерью, а ведь только мать любила Роберта по-настоящему. По крайней мере, так считал сам Роберт.
Жизнь с отцом и бабушкой, воспринимавшей внука как плод греха, стала для маленького Роберта тяжелым испытанием. Навсегда остались в прошлом нежные объятия, неторопливые завтраки в теплой материнской постели, хрустящие тосты и вкусный чай маленькими глотками. Навсегда ушли в прошлое вечера, когда мальчик мог перебирать содержимое материнской сумочки, ожидая ухода ее гостей. Кончились волшебные купания в ванне, когда мать окутывала его своей любовью, словно теплой влажной мантией.
Взамен пришли школа, священник и холод в нетопленом доме. Пища стала невкусной и холодной, завтраки одинокими. А Джон Бейтман производил теперь впечатление сломленного и обиженного на жизнь человека. Глядя на своего сына, он, казалось, не мог понять, откуда, черт возьми, этот сопляк взялся.
Детская непосредственность и живость, которыми маленький Роберт был так щедро наделен, умерли в нем. Образ матери, такой прекрасный и манящий, неотступно преследовал его и по-прежнему занимал главное место в душе. Жизнь без нее лишилась красок, стала серой и однообразной.
Роберт никогда не вспоминал, как мать оставляла его одного где попало, предоставленного самому себе. Как она забывала покормить его или кормила одними конфетами, развлекаясь при этом с очередным любовником. Он забыл, как она больно била его, когда он отказывался выполнять ее приказы. Он забыл, как украдкой подглядывал за ней, голой, распластавшейся на диване с голым мужчиной, и как неистово тот обладал ею. Она кричала, и Роберт бежал к ней, думая, что это крики о помощи.
