Анна Малышева - Каждый любит как умеет
У нее закружилась голова, и она запретила себе думать об этом. Бросила сумку на землю, встала на обочине бульвара и подняла руку. Остановилась первая же машина. Таня попросила отвезти ее к ВВЦ. Оказавшись у ворот Всесоюзного выставочного центра, девушка уселась в первый попавшийся автобус. Сошла через несколько остановок и снова поймала частника. Она меняла машины несколько раз. В промежутках покупала себе на лотках пирожки, горячие сосиски, колу. На нее напал какой-то неестественный, неутолимый голод. Она ощущала в животе какую-то странную, ноющую пустоту, которую нельзя было заполнить пищей. Девушка выкурила полпачки сигарет – куда больше, чем обычно. Таня чувствовала себя плохо, но не могла понять, в чем дело. Опомнилась она только к вечеру. Увидела, что опять сидит в машине, а машина едет неизвестно куда. «Остановись, – сказала себе девушка. – Это припадок. Никто за тобой не следит. Ты просто устала. Хватит».
– Куда вы меня везете? – спросила она у водителя.
– А куда вам надо? – удивился тот.
Она и сама не знала, куда ей нужно. «Если бы знала, давно бы приехала», – подумала она. Таня попросила остановить машину. Вышла, раскрыла сумочку, расплатилась. Обнаружила, что сжимает в руке пустую, уже несколько помятую банку из-под колы. Сумки с вещами в салоне машины не было.
– Я была с сумкой? – сонно спросила она.
– Сумка при тебе, – водитель явно занервничал. Пассажирка была не в своем уме, рехнулась от жары, бедняга.
– Большая сумка. – Таня по-детски развела руки, показывая, какой величины был ее багаж.
– Не было сумки! Не крути мне мозги! – Водитель резко хлопнул дверцей и уехал.
«Значит, я ее где-то оставила», – Таня открыла сумочку и проверила вещи. Все было на месте. Она увидела пейджер и захотела его выбросить. Но не сделала этого. Она потеряла слишком много, чтобы лишиться еще и этого. Она не знала, огорчаться ей или радоваться, что большая сумка пропала. Она мешала передвигаться.
С другой стороны, там были необходимые вещи. И где она сейчас? Бог знает! Осталась на месте очередной пересадки, возле киоска с хот-догами.
Девушка беспомощно оглянулась. Увидела таксофон. Подошла к нему, нашла в сумке жетончик, раскрыла записную книжку на букве «М». Долго слушала гудки. Потом трубку все-таки сняли.
– Макс, это я, – тихо сказала она. – Можно, я приеду к тебе?
Мужчина что-то недовольно пробормотал сквозь шипение и треск на линии. Его почти не было слышно. Таня настойчиво повторила:
– Я хочу приехать к тебе.
– Что случилось? – разобрала она в трубке. И сказала, что ей совершенно не к кому пойти, ну просто не к кому.
ГЛАВА 19
Андрей «проветривался». Правда, не с таким размахом, как это делали его отец и Валера. И все же он впервые в жизни сидел на скамеечке в своем дворе, совершенно не соображая, в какую сторону надо двинуться, чтобы попасть домой. Во двор его привели не ноги – привезла машина. Андрей поймал ее с большим трудом – он был так пьян, что его не решались сажать в салон. Все, что он сейчас помнил, – это какую-то лагманную неподалеку от метро, где жила Таня. В той лагманной он выпил три рюмки дешевого коньяка и что-то съел. Потом следовал провал. Кажется, он купил бутылку пива в киоске. А потом эту бутылку уронил и поднимать не стал. Потом он сидел на каком-то бордюрчике, чуть ли не возле проезжей части, и тщетно пытался открыть коньячную бутылку. Наверное, это ему удалось. Во рту до сих пор стоял вкус горелой карамели, которым отличаются коньяки московского разлива. И вот он оказался в родном дворе.
– Ну, достукался, – услышал он над собой чей-то голос. – В папашу пошел. Теперь пропьют квартиру, на улице окажутся.
Андрей поднял тяжелую голову. Перед ним расплывалось пятно яркого платья. Он попросил воды, пятно исчезло. Потом он почувствовал, что ему да ют попить из большой жестяной кружки. Кружка была мокрая и ледяная, и на миг ему почудилось, что он снова маленький, сидит на дачной веранде, а воду ему принесла мать. Он слышал, что его кто-то жалеет. О чем-то спрашивают. Сам он ничего сказать не мог. Потом его подняли под руки и повели через двор, вверх по лестнице. Кто-то возился с ключами у его двери. Кто-то затащил его в комнату и уложил на постель. Кто-то говорил, чтобы рядом поставили тазик. Потом все ушли, и он остался один.
Он открыл глаза через полтора часа. Мир, в который он попал, был ужасен. Сквозь раздвинутые шторы прямо на постель светило солнце. Оно жгло лицо, сушило губы. Голова болела беспощадно. Он попытался сесть, и это удалось с трудом. Ему хотелось плакать от собственного бессилия – такое он ощущал впервые в жизни. Андрей обнаружил, что лежал на постели в рубашке, брюках и ботинках. Он провел ладонью по затылку. Голова была совершенно мутная, но кое-что все же вырисовывалось. Пистолет!
Он встал и обшарил сперва свою одежду, потом постель. Пистолет нашелся в углу пододеяльника. Андрей вынул его и взвесил на ладони. Если эту штуку видел кто-то во дворе… Хотя, если бы видели – забрали бы у пьяного. «Это счастье, что меня не остановила милиция, – подумал он, перекладывая пистолет в ящик стола. – Могли бы сто раз обратить на меня внимание. Я был в таком виде!» Да, пока ему повезло, если можно было назвать везением то, что случилось сегодня. «Он выстрелил первым! – Это Андрей помнил очень хорошо. – Я – сразу же за ним. Он промазал, ему мешала дверь. Там, на двери, дырка, пуля пошла наискосок. А я попал. Я выстрелил в щель и попал. Второй раз я выстрелил просто со страху. Попал? Не знаю».
Он вспомнил Таню. Вспомнил, как она заперлась в комнате. Как из другой комнаты доносился старческий голос, который умолял открыть дверь. Это был какой-то кошмар. Значит, в квартире была еще некая старуха. Эти подонки решили убить его при свидетеле. А может, и старуху они хотели отправить туда же, вслед за ним? Теперь он понимал – Таня ни на миг не собиралась сдаваться милиции. Это была ловушка, и он в нее попался. Кажется, навсегда. То, что случилось, – никогда не сотрется, никуда не денется. Это навсегда останется с ним.
Андрей прошел в ванную, разделся и осмотрел одежду. Обнаружил несколько больших пятен крови на ботинках, несколько мелких – на манжетах брюк. Но они покрылись пылью, их можно было принять за грязь. Рубашка оказалась чистой. «Это была самооборона! – Андрей встал под душ – сперва под горячий, потом под холодный. Его пробивала дрожь, стало немного легче. – Я только защищался, он выстрелил первым. Но мне не доказать, что я просто защищался. Я не должен был брать у нее пистолет. Не должен был заряжать его. Не должен был стрелять в первый раз, а тем более во второй. Я и сам это знаю. Нет, это была не самооборона. Это был настоящий поединок. Дуэль, черт возьми! И я ее выиграл».
