Елена Арсеньева - Полуночный лихач
– Ну, моя фамилия в переводе – Тигрова. Так что я тоже – из семейства кошачьих.
– Да-а? – Антон задумчиво посмотрел на поразительно красивое лицо, на переливы черных локонов. – Пожалуй, я ошибался всю предшествующую жизнь. Киски, большие и малые, не так уж и плохи, особенно если не орут и не царапаются. А если я тебя поглажу, Кошка, ты не будешь царапаться?
Ох, какие глазищи…
– Вообще-то нет. Разве что забудусь немножко.
– Договорились. Потанцуем?
Они встали напротив, и Инне, несмотря на то, что она была на высоких каблуках, пришлось приподняться на цыпочки, чтобы закинуть руки на плечи Антону.
В комнате было так тесно, что танцами тут считалось медленное покачивание под музыку, причем партнерам волей-неволей приходилось прижиматься друг к другу.
– Ого, – тихонько сказала Инна через несколько мгновений, когда рука Антона, лежащая на ее талии, соскользнула ниже, откровенно притиснув ее бедра к своим. – Это откровенный разбой.
Он мягко усмехнулся, и, когда теплое дыхание коснулось ее уха, у Инны задрожали ноги. Теперь она не могла бы отстраниться, даже если бы захотела. Но вся штука в том, что этого-то она и не собиралась делать…
– Совершенно верно. Разбой. Я ведь тебе еще ничего не рассказал про свою фамилию. Мой дед родом из Владимира, а на тамошнем диалекте слово «дебрский» означает – разбойник, бродяга, шатун.
– Бродяга? – Инна сама себя не слышала, потому что его губы медленно бродили по ее шее вверх и вниз. – Ну, так я буду называть тебя Бродяга. Или лучше Шатун.
Это было гораздо лучше, потому что она и сама вдруг пошатнулась.
– Что? – Антон внезапно охрип. – Слушай, Кошка, пойдем куда-нибудь отсюда, хочешь?
– Да. Да!
Вот так оно все и началось… Она бросила все и уехала с Антоном в Москву, она столько вытерпела, чтобы быть с ним. А теперь? А теперь что?!
Инна громко всхлипнула и резким движением отерла слезы. Посмотрела на свои руки – и чуть не зарыдала в голос. Теперь и лицо перемазано этой чертовой глиной! Ее чудное золотистое пальто, черные туфли, колготки – все стало одинаково рыжим. И подол любимого алого платья, и волосы…
Она ни о чем не думала, когда елозила животом по глине, пытаясь как можно незаметнее сползти с этого бугра, на который так неудачно шлепнулась. Лучше бы на траву упасть, конечно. Но место приземления она не выбирала, обморок был непритворен… во всяком случае, его первые минуты. Однако, потеряв контроль над телом, она смутно слышала все, что говорилось вокруг.
Два кошмарных открытия – никто не бросился к ней на помощь, даже Антон. Даже Нина… И второе: Антон отнюдь не воспринял появление Нины как нечто необыкновенное. Выходит, он знал об этом?
Знал. Вспомнил! И скрыл от Инны. Что же еще он вспомнил, но не пожелал открыть?!
Она с трудом сдержалась, чтобы не вскочить, не заорать, не начать счищать с себя эту омерзительную рыжую глину, проникнутую запахом тления. Но удалось, все-таки удалось остаться неподвижной. И от сердца немного отлегло. Наверняка еще можно что-то исправить. Только надо придумать, как.
Инна даже сама не заметила, что начала медленно съезжать с глиняной груды. Остальные были слишком увлечены разговором, чтобы обращать на нее внимание. Потом она поползла по траве, поднялась на четвереньки – и побежала между оградок, пригибаясь, как под обстрелом, и перед глазами было темно, словно она бежала тем ночным лесом, где недавно бежала Нина.
Ветка с силой рванула за волосы, и Инна не сдержала стона. Боль пронзила голову раскаленными иглами. Осторожно высвободившись, Инна смахнула невольно набежавшие слезы и оглянулась.
В первую минуту показалось, что ее догнали, пытаются схватить. Господи, да куда же это она так несется, не разбирая дороги? Мысли, как черные птицы, налетели, ослепили своим мельканьем.
Инна постояла, озираясь, и постепенно сырой ветерок остудил пылающее лицо. Надо убраться с кладбища, и поскорее. И привести себя в порядок, умыться. Может быть, попадется такси? Хотя нет, здесь пусто, будто… будто на кладбище!
Она хрипло рассмеялась, но тут же слезы снова поползли из глаз. Какие грязные лужи! В них даже туфли вымыть противно, а уж платье и пальто вовсе испортишь. Любой ценой надо найти машину, добраться до дому, посидеть в горячей ванне и прикинуть, что делать теперь…
Если вообще можно еще что-то сделать!
Она вдруг поскользнулась на крутом подъеме и чуть не упала. Потому что внезапно, как выстрел в спину, до нее дошло, что случилось.
Нина жива! Мало того – догадалась о том, что ее хотели убить. И знает, что ее брак с Антоном был недействительным!
Инна не выдержала – вскрикнула дико, яростно, повалилась на колени и принялась колотить по грязному, заезженному асфальту, пока боль в окровавленных кулаках не отрезвила, не заставила заплакать – на сей раз тихо, отчаянно, задыхаясь от жалости к себе.
Да неужели все было напрасно?! Неужели все рухнуло?
Нет. Еще не все!
Она заставила себя встать и побрела в гору, всхлипывая и с трудом переводя дыхание на крутом подъеме. Во всем этом кошмаре проскользнуло одно отрадное, ну о-очень отрадное известие: Ритка погибла. От одной жены Антона, во всяком случае, Инна избавилась. Или судьба ее избавила – в данном случае точность формулировок не имеет особого значения. А вот в другом случае эти формулировки надо бы знать наверняка.
Лапка. Лапка, удочеренная Ниной… Остается ли в силе этот факт после того, как вышла наружу смерть Риты – вернее, то, что она была жива, когда Антон предъявлял суду свидетельство о ее смерти?
Процесс удочерения или усыновления – штука серьезная, к которой даже в наше расхлябанное время судебные инстанции подходят весьма ответственно. Даже Инна со своими многочисленными связями и теми денежками, которые проходили через их с Антоном руки, не решилась бы на подкуп органов попечительства и опеки, а также судей. Ведь в их обязанности при усыновлении входит придирчиво проверять судьбу обоих родителей ребенка. Появись хоть малейшее сомнение в том, что Антон свободен от первого брака, дело мгновенно рухнуло бы. И даже если бы Нина без памяти любила Антона (а этого не было, если кого она и любила без памяти, то лишь одну Лапку), никакое удочерение не состоялось бы, узнай она, что ей откровенно вешают лапшу на уши, в то время как первая жена Дебрского жива и здорова. Нет, свидетельство о Риткиной смерти не было поддельным – оно было самым что ни на есть натуральным; другое дело, что выписали его на основе липовой справки о смерти Дебрской Маргариты Петровны, присланной из ИТУ номер и т. д. и т. п. Один бог, вернее, черт, поскольку подкуп должностных лиц – это как раз его епархия, знает, как это удалось устроить Инне и сколько это стоило. Но удалось! Цель оправдывает средства… или теперь уместнее будет сказать – оправдывала?
