Денис Воронин - Кровь как лимонад
— Перед Отрадным? Нам до тебя еще километров двадцать.
— Двадцать?
— Ну, или около того.
— Понял. Вы уж давайте, — сказал Жека и пошел к «приусу».
Гази был готов. Отложил четки, кинул на заднее сиденье катушку прозрачного скотча.
Кавказец, почему-то показавшийся Жеке похожим на печального с неожиданного похмелья ангела, посмотрел на него и задал вопрос, от которого его вновь обдало морозом вдоль позвоночника:
— Ты помолился?
Жека не помнил, приходилось ли ему серьезно задумываться об этом раньше — верит ли он в Бога или нет? Скорее, нет. Не его это тема, всегда других забот хватает. И, не смотря на чудовищную усталость (чего только не произошло в этот длинный — предлинный день), ему сейчас стало страшно. Как-то это не укладывалось в голове — вот он сидит в машине, жив — здоров, а через пять минут или через час от него может остаться только неподвижная оболочка, кусок мяса, а сам он исчезнет со всеми своими эмоциями и воспоминаниями. Куда? И что, насовсем? Без надежды вернуться и потрещать со старыми знакомыми хотя бы пять минут? И как же Настя?
Что бы он сделал, если был бы уверен, что Марк не успеет на помощь?
А успеет ли?
Давай же, включи голову…
Они съехали налево, в сторону широко разливающейся здесь Невы и двинулись по дороге из покрытых выбоинами бетонных плит. Кое-где из них как кости из полуобглоданной рыбы торчала проволока арматуры. На стыках между плитами «тойота» вздрагивала, и вонь от плещущегося бензина становилась гуще. У Жеки стыла кровь в жилах. Если машина загорится, выскочить они с Гази не успеют. Кого там сжигали после смерти? Викингов?
Викингам тут, кстати, наверняка бы понравилось.
Гази и Жека ехали мимо заброшенных мест, мрачных и жутких. Именно такие Жека и представлял себе, когда иногда, под настроение, слушал у Горца дарк-эмбиент и ритмик-нойз с американского лейбла «Tympanik Audio», ярым поклонником которого тот был. Заросли кустарника и сухого бурьяна, невысокие строения из кирпича. Большинство — с заколоченными или, наоборот, с вынесенными, выломанными и выбитыми окнами и дверьми. Попалось только одно неразграбленное. Закрытое, с целыми стеклами, толстым слоем покрытыми пылью, и с выгоревшей вывеской «Кафе», но чувствовалось, что этот мнимый порядок ненадолго. Потом Жека увидел загнанную в тупик и в нем же испустившую дух электричку — наполовину сгоревшую, наполовину порезанную на металл. Он вспомнил, как однажды на даче в Солнечном на их участок заползла змея, и дед Стас убил ее, разрубив пополам ударом лопаты. Когда змея затихла, дед унес ее и выбросил за участком. Изувеченная, с разбитыми стеклами в кабине машиниста, со следами пожара в предпоследнем вагоне, электричка была похожа на ту змею.
В какой-то момент Гази крутанул руль, сворачивая с бетонки. «Приус» сильно тряхнуло в яме, он натужно взревел мотором, выкарабкиваясь из нее. Потом осторожно перебрался через ржавые рельсы.
Впереди расстилался невеселый даже в этот солнечный вечер постиндустриальный пейзаж словно из какого-нибудь «Коянискацци». Заводские корпуса вдалеке — слепые окна и плоские крыши, заросшие молодыми деревцами. Над одной из крыш вился плотный багрово-серый химический дым. Между цехами — заброшенные линии узкоколейки с останками рыжих как муравьи маневровых тепловозов и покореженными, по виду — давно неживыми, козловыми кранами. Краны были похожи на марсианские треножники. Правее, у полуразрушенного забора — груды черных деревянных шпал. Ближние к забору были сложены штабелями, остальные — свалены насыпом. Нагревшиеся за день на солнце, они даже на таком расстоянии пахли креозотом. Землю и выжженную за лето траву вокруг покрывала красно-черная, уже подсохшая после вчерашнего дождя пыль, столбом поднимающаяся к все больше и больше розовеющему небу за машиной, медленно ехавшей по почти незаметной дороге с неожиданными артефактами в виде кусков асфальта. Там — сям сверкали лужи и наполненные темной стоялой водой рытвины.
Воняя бензином, «тойота» приближалась к разоренным промышленным корпусам.
— Что это за место? — спросил Жека.
Гази покачал головой и молча вел «приус» дальше. Жека уже не думал, что он ответит, но чеченец вдруг произнес:
— Тут при Союзе был мачтопропиточный завод.
— Мачтопропиточный? — удивившись, переспросил Жека.
Как будто бы в бензиново-креозотном воздухе пахнуло морской романтикой. Или это был бриз с Невы?
— Да, пропитывали антисептиками шпалы и мачты-столбы для линий электропередач. Чтобы не гнили, — сказал Гази и перехватил взгляд Жеки. — Я когда услышал, тоже первым делом подумал про парусники… «Пятнадцатилетний капитан» — любимая книжка в школе была, читал раз сто. Родители говорят — читай, что учительница задала, хватит уже Жюль Верна читать. А задали там «Евгения Онегина» какого-нибудь, и чего? «Куда, куда вы удалились моей весны златые дни?»… А там Негоро топор под компас «Пилигрима» подсунул, помнишь?
— Смутно, — признался Жека. — Я читал его только раз. Моя любимая у Жюля Верна книжка называлась «Кораблекрушение „Джонатана“». Мне ее знакомая библиотекарь отдала, она у них все равно шла на списание — вся драная была. Вот её, считай, наизусть выучил, пока совсем не порвал.
— «Кораблекрушение „Джонатана“», — задумчиво повторил Гази. — Странно, не помню такую. А про что там?
— Про одного анархиста. Он удрал из Европы и жил себе не тужил у индейцев на Огненной земле, пока там в шторм не разбился корабль. Пассажиры — их там было много — спаслись. Организовали на острове колонию, а анархист этот стал у них за главного. Ну, и всякие приключения там… Знаешь, что-то вроде «Лоста». Очень в детстве мне нравилась, — Жека удивился своей разговорчивости в такой ситуации. Прямо стокгольмский синдром.
— Теперь уже не прочитаю, — покачал головой Гази. — Не успею. Жаль…
Жеку будто обдало жидким азотом — как бывает, когда жарким летом заходишь в магазин цветов, где на полную молотят промышленные кондиционеры.
— Гази, тормозни на минутку.
— Опять? — спросил чеченец, потом кивнул и остановил машину. — Я бы на твоем месте к урологу сходил.
— Схожу, — усмехнулся Жека. — Вот прямо завтра и пойду, если отпустишь.
— Давай, не задерживайся.
— Конечно.
На улице начинало смеркаться и становилось по-настоящему холодно. Жека отошел в вечернюю тень от скинутой с рельс вагонетки, к частично разрушенному двухэтажному зданию из грязно — белого кирпича. Бывшее заводоуправление? Склад?
Перед зданием стоял большой, в три человеческих роста, гранитный памятник неизвестному деятелю. Кому — понять было нельзя, у памятника отсутствовали голова и руки. Как у неопознанного трупа, мелькнуло у Жеки неприятное сравнение. Скоро он может стать точно таким же телом без головы и рук. «Сворачивать после электрички, завод», — одной рукой набрал Жека сообщение, второй направляя льющуюся из него струю на кирпичную стену. Так, глядишь, он и жонглером станет. Или эквилибристом. Пойдет в цирк выступать, если с токарными станками не сложится.
