Валентина Мельникова - Горячий Ключ
— Я со всеми, — твердо заявил он, — больше ждал, подожду еще немного.
— Мы мигом, — пообещал Пашка, поднимаясь в вертолет, и посмотрел на Артема:
— Ну что, командир, я опять за второго?
— За второго, — улыбнулся Артем, — но, думаю, скоро пересядешь на мое место.
— А вы что же? Уйдете из «АвиаАрс»? — поразился Павел.
— Если получится. Тут один генерал предложил мне интересную работу, хочу попробовать, если, конечно, платить будут. — Он привычно устроился в кресле первого пилота и окинул взглядом приборы. Все в порядке! Можно взлетать! Артем взялся за рычаги и подмигнул Павлу. — Сделаю еще одну попытку, только бы Шевцов не передумал, когда в Москве окажется…
Вертолет взял курс на поселок, а те, кто остался, прикорнули на траве. Бессонная ночь давала о себе знать. Рыжков не спал, он сидел у связанного полковника и наблюдал за бурундуком, суетливо сновавшим по стволу дерева.
Светло-рыжий, с полосатой спиной зверек, видимо, был хозяином этого небольшого клочка земли, который заняли спящие люди. Наверное, никогда на его поляне не появлялось столько гостей, да еще таких беспокойных. Бурундучишка быстро крутил крошечной головкой и, нервничая, посвистывал. Потом вдруг завертелся на сучке, задергал хвостиком и издал другой звук, больше похожий на квохтанье рассерженной курицы.
Соскочив на валежину, бурундук пробежался по ней взад-вперед и хотел было прыгнуть под колоду, но на его пути оказался пленный бандит. Он сидел, прислонившись к колоде спиной, и, кажется, дремал, по крайней мере, глаза у него были закрыты. Зверек попытался пробраться с другого края, но там устроились Шевцов и Агнесса и о чем-то тихо разговаривали.
Рыжков вздохнул. Кажется, Агнессе удалось добиться своего, иначе зачем Шевцову держать ее за руку и говорить что-то шепотом, отчего Агнесса рдеет как маков цвет, да и генерал определенно тает…
Рыжков осуждающе хмыкнул, он никогда не понимал подобных скоропалительных романов, но потом вспомнил, что ухаживал за своей Машей две недели — ровно столько они были вместе на летней практике в колхозе, — и улыбнулся. Его родители, да и Машины тоже, были в шоке… Но разрешили им пожениться, и все так хорошо сложилось… Он подумал, что безумно соскучился и по жене, и по детям, а более всего по шестилетнему внуку… Он обещал привезти ему из отпуска белку или такого вот бурундука… Можно было бы попытаться поймать этого проныру, что мечется по валежине, но нет никаких сил подняться. Он так устал за эту неделю, а за последнюю ночь в особенности… Он посмотрел на Каширского. Тот, оказывается, тоже не спал и, как Рыжков, наблюдал за бурундуком. Заметив, что Рыжков смотрит на него, профессор усмехнулся:
— Шустрый, шельмец!
— Шустрый, каких еще поискать, — согласился зоолог, — слышите, как квохчет сердито? Это он на нас негодует, что не даем ему от непогоды укрыться… Юрий Федорович, а как ваше сердце?
— Спасибо, полегчало. — Каширский виновато улыбнулся. — Неужели так заметно, Аркадий Степанович?
— Заметно, — кивнул Рыжков, — подлечиться вам надо, и основательно, после стольких передряг. — Он тяжело вздохнул. — Отдохнули, называется.
— А знаете, я ведь нисколько не жалею. — Каширский вынул изо рта обломанный мундштук и положил его в карман. — За эту неделю я многому научился и многое понял. Гораздо больше, чем за всю свою предыдущую жизнь, наверное. И в первую очередь я понял, что нельзя сдаваться ни при каких обстоятельствах, и самое главное, и даже, возможно, смешное, мои знания впервые пригодились на практике. Оказывается, можно заставить историю работать на настоящее, и весьма успешно.
— По-моему, с вашей помощью, Юрий Федорович, мы очень славно справились с одной задачкой.
Помните, как в песне поется? — вмешался в их разговор Дмитрий. — «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…» Разве ваши арбалет и камнемет не были из области сказок? Лично для меня — были.
И я считаю, мне просто чертовски повезло, что встретился здесь с такими людьми, как вы… Честно сказать, я думал, помру от скуки в этом Горячем Ключе. И наверняка так бы оно и было…
— Эй, командиры, — подал вдруг голос Прохоров, — кончай базар! Мне по нужде в кусты надо.
Шевцов сказал Рыжкову:
— Аркадий Степанович, вы у нас единственный, кто может передвигаться своими ногами и пользоваться автоматом, женщины, естественно, не в счет, поэтому вам придется проводить этого мерзавца за ближайшие кусты. Возьмите с собой автомат и, если побежит, стреляйте без предупреждения.
— Со связанными ногами я не то что убежать, до кустов дойти не в состоянии, — скривился в усмешке полковник, — или, может, на руках отнесете? Давайте, я не против, а кого-нибудь из дам просим штаны мне спустить, а потом натянуть. какое-то удовольствие.
— Я с гораздо большим удовольствием тебя крапивой отхлестала, — пробурчала Агнесса и г вернулась к Ольге:
— Может, и вправду штаны снять да по голой заднице крапивой отходить?
— Охота тебе руки марать, — усмехнулась Ольга, — ему скоро и без твоей крапивы тошно будет, это я обещаю. — Она посмотрела на Рыжкова:
— Давайте я помогу вам освободить его от веревок!
А попробует бежать — пристрелите. Туда этой мрази и дорога!
Рыжков поднялся на ноги и заметил, как бурундук бросился под валежину, тотчас выскочил из-под нес, длинными прыжками промчался через поляну и исчез в лесной чащобе. Видно, где-то поблизости у него имелось запасное пристанище…
Прошло пять минут, десять… Рыжков и Прохоров не возвращались. Зато вновь появился неугомонный бурундук. Он быстро юркнул под валежину в том месте, где до этого сидел полковник. Еще раз на мгновение показалась его головка. Бурундук свистнул довольно — наконец-то удалось попасть домой — и исчез уже окончательно.
Ольга отвела взгляд от валежины, но тут новый звук привлек ее внимание. Она вскинула голову.
И следом уже Дмитрий подтвердил ее догадку, закричал радостно:
— Смотрите, вертолет! Они возвращаются!
Из-за скальной гряды возник вертолет. Он казался совсем крошечным, не больше шмеля, и звук его едва был слышен на фоне глухого шума деревьев и шороха трав, потревоженных ветром.
Но Ольга первая услышала этот звук, потому что ждала его с тем непередаваемым душевным трепетом, которого никогда в своей жизни не испытывала. Через несколько минут они навсегда распрощаются с этими горами, тайгой, этими камнями и травами… Здесь она испытала минуты наивысшего счастья, но и горя тоже, потому что они никогда не ходят поодиночке. Минуты взлета сменяются тяжелыми минутами падения… «То взлет, то посадка, то снег, то дожди…» — вспомнилась вдруг любимая песня Алексея, и она печально улыбнулась. Слишком уж это напоминало ее нынешнее состояние. На душе у нее и снег, и дождь одновременно. А после взлета, той самой незабываемой ночи с Артемом, вдруг жесткая посадка — его нежелание простить ее вынужденную ложь.
