Юлия Руденко - Я – твоя женщина!
В это время одна из чеченок развернулась, держа в руках автомат Калашникова. Дед, покачнувшись, набросился на Гарова, силой всего своего тела пытаясь изменить направление руки с пистолетом: — Лейтенантик! Внучка то моя! Зуля! Приехала за мной, а тут — та… — не успел договорить дед. Автоматная очередь прошила его, повиснувшего на руке Гарова, почти насквозь. Теперь Гаров подхватил старика и упал вместе с ним на деревянный пол. Дед смотрел широко раскрытыми глазами на Гарова:
— Зуля там, лейтенантик… Не стреляй… Не надо… Пусть она живет… Она красавица у меня… — голова старика вдруг задергалась, жадно ища воздуха.
— Дед! — Гаров с трудом сдерживал слезы. — Дед! Не умирай! Де-ед! Это же она сейчас стреляла! Она тебя убила! Де-ед! — совсем уже по-мальчишески плакал Гаров.
Старик, наконец, вздохнул, сухими потрескавшимися губами прошептал: «Ни…но…», голова его повернулась набок и застыла.
На выстрелы примчался Свириденко с двумя солдатами:
— Санек! Что? Живой?
Спрятавшись за стеной у окна, он направил автоматную очередь во двор.
— Не стреляй, — сказал Гаров, закрывая глаза старика. Смахнул одним движением свои слезы, встал.
Свириденко удивленно посмотрел на него:
— Не стрелять? Почему? Гаров! Что происходит?
— Просто прошу тебя: не стреляй!
— Гаров! Ты е……ся совсем?!… Ну ладно! Не буду.
Спустя часа два после этого события, когда совсем стемнело, к Смирнову подошли знакомые врачи:
— Чеченцы сказали, если ты со своими уберешься этой ночью, они нас не тронут. Уйди! В подвале от грязи и спертого воздуха умерли десять больных…
— Ты откуда имеешь такие сведения? От кого? — схватил его за грудки Смирнов. — Посылал к боевикам своих людей? Посылал? Говори!
Врач упрямо молчал. Сверху раздался истеричный женский вопль. Зуля, вернувшись и доложив предложение чеченцев, снова уходя, наткнулась на тело деда. Она долго громко оплакивала его.
Ее не стали трогать из-за Гарова, твердо сдержавшего натиск друзей. Он и сам не понимал, почему так поступает. Просто не смог по-другому. Внутри все переворачивалось, его коробил ее плач, но вспоминал слова и взгляд старика, и они оказывались сильнее всех отношений со Смирновым, Свириденко… Хотя, кажется, Смирнов его понял… Ей дали уйти со словами майора о том, что ночевать они останутся в больнице.
— Так и скажи им, девочка: и среди нас могут оказаться басаевы, захватывавшие буденновские больницы…
В три часа ночи, когда больные спали, Смирнов по-тихому сообщил всем:
— Уходим по двое с перерывом в пятнадцать минут, в одежде чеченок, завернув лицо платком, незаметно. Я — последний. Прорываемся к зданию автошколы. Как-нибудь пройдем. Желательно не стрелять, стараться не привлекать к себе внимание. При встрече с противником использовать штык-нож.
…Дошли все.
Глава 17.
В начале октября Дашу разбудил ранний звонок телефона. Незнакомый приятный веселый мужской голос предложил встретиться.
— А вы собственно кто? — спросила Даша.
— Я — маг-чародей, который сделает Дарью Свириденко богатой и счастливой.
— Кто? Какой мак?
— Не мак, а маг! В смысле «чародей»! Волшебник. Никогда волшебников не видела?
— Нет, — совершенно ничего не понимая, машинально ответила Даша.
— Волшебники — это те люди, которые делают чудеса. Понятно, что тебя ждет при встрече со мной?
— Понятно, — осторожно отвечала девушка.
В это время проснулся и заплакал Макс.
— Максик, я здесь! — крикнула Даша.
— Вообщем, ближайшие полчаса ты дома?
— Дома. А что?
— Значит, я подъеду.
— Зачем?
— Я же сказал: чтоб сотворить чудо. До встречи.
— Алле! Подождите! — Даша не успела больше ничего сказать: незнакомец положил трубку.
Ровно через полчаса раздался звонок в дверь. Даша открыла. На пороге стоял симпатичный темноволосый мужчина в черном джинсовом костюме. Энергия добра, так активно излучаемая «волшебником», окончательно сразила Дашу. Она опустила глаза.
— А всегда так двери, не спрашивая, открываешь?
— Всегда.
— Не надо. Нужно спрашивать. Народу всякого полно. Осторожность никому еще не вредила.
— Вы собственно кто?
— Меня зовут Александр Гаров. Можно на «ты». Я только что из Грозного. Еду в отпуск, в Краснодарский край. По пути Александр Свириденко попросил меня заехать к тебе. Знаешь такого?
Даша улыбнулась.
— Так вот он передал тебе деньги и письмо. Полагаю, в нем написаны слова любви и верности.
Гаров протянул бумажный сверток. — А это кто такой? — повернулся Гаров в дверной проем зала. Оттуда шагал нетвердой походкой годовалый Макс. Он широко раскрытыми глазами смотрел на незнакомого дяденьку.
— Чей это пузатик? А? Мамин или папин? — Гаров протянул руки навстречу Максу и поднял его над собой.
Ребенок смешно дрыгал ножками и хохотал.
— Ух, ты, толстячок! Максик тебя зовут? Да?
— Что мы на пороге стоим? Проходи. Я сейчас чай поставлю. У меня там салат остался. Пельмени еще сварю.
— Пельмени? Пельмени! Вай-вай-вай! Как я хочу пельмени!
— Заходи в зал. Там телевизор включай. Я сейчас быстренько приготовлю. У тебя поезд или автобус?
— Автобус.
— Когда?
— Вечером…
— У меня все. Прошу на кухню, — проговорила Даша, заходя в зал через пятнадцать минут.
В телевизоре заканчивалась «Утренняя почта». Александр Гаров сидел на диване, приобняв ковыряющегося в «Лего» мальчика, и… спал.
Даша осторожно вытащила из тяжелой руки со вздутыми венами пульт и приглушила звук. Повернулась и стала разглядывать Александра.
— Так вот они какие — волшебники! — тихонько улыбнулась, боясь нарушить идиллию.
Мальчик, заметив ее, протянул руки:
— Ма-ма! Во-сь-ми ми-ня!
— Тихо, тихо, Макс! Видишь, дядя Саша спит. Он устал. Он на войне был. Нас с тобой защищал. Пойдем, я тебя покормлю. Пойдем? — Даша осторожно взяла сына и унесла на кухню.
Глава 18.
Гаров сидел в автобусе. Ощущение семейного уюта, возникшего в квартире у Даши Свириденко, исчезало по мере того, как он приближался к своей станице. Вдруг стало себя жалко. Будет ли когда-нибудь тепло в его семье? Если родится ребенок, что-то изменится? Вряд ли. Валерия сейчас уделяет внимание только себе, а потом и подавно не будет считаться с его, Сашиными, потребностями — совершенно естественными, обычными. Неужели это так трудно — СЛЫШАТЬ человека, который рядом? Она просто привыкла, что ЕЕ ЖЕЛАНИЯ всегда исполнялись родителями. Она не знает, что значит любить. Любить — в первую очередь отдавать. Всего себя. Без остатка. Без оглядки. Ничего не требуя взамен. Валерия так не умеет. Гаров поймал себя на мысли, что совершенно не желает встречаться с ней и ее родителями. Как будто не жена она ему. Отчуждение… Когда впервые он почувствовал, что они отдаляются друг от друга? Отдаляются! Да, может, они и не были никогда близки? Просто спали вместе. А теперь пелена сексуального влечения спала, и что? А ведь ничего и не осталось, связывающего их вместе. Разве что штамп в паспорте…
