Фрасис Дарлинг - Разбитое зеркало
Мать вскрикнула. Она ногтями вцепилась в спину отца, оставляя на ней кровавые царапины, но это не остановило его. Над их постелью висело зеркало, поэтому Оливия могла видеть приподнимающиеся и опускающиеся хищные ягодицы отца и агонию на лице матери. Отец мял бедные груди матери, используя их как упор, чтобы еще сильнее истязать плоть матери.
Ноги матери охватывали спину отца. Пятками она била по его ягодицам, но он все равно не останавливался.
А затем случилось наихудшее. Отец приподнялся, откинув назад свое тело, сквозь его искривленные губы послышался шипящий звук. В таком положении он посмотрел в зеркало — и увидел Оливию.
И подмигнул ей, как-будто это была какая-то веселая игра.
Второй кошмар был о том, как отец отозвал ее «поболтать». Он пытался ей объяснить, что виденное ею совсем не было чем-то плохим. Напротив — хорошим. Он настаивал, что Оливия должна молчать об этом, не говорить матери, потому что она окажется в затруднительном положении.
И затем он положил свою потную руку на ее колено.
Двенадцатилетняя Оливия в слезах убежала из комнаты. Она знала, чего он в самом деле хотел, это чудовище — он просто хотел проделать это над ней, все эти ужасные вещи, которые вытерпела мать…
Она никогда больше не смотрела отцу в глаза. Она больше никогда вообще не смотрела на него, за исключением того, когда она видела его отражение в зеркале. Там, в зеркале, где нет ни греха, ни вины, ни стыда, даже если оно отражало вместе отца и дочь.
Глава четвертая
Роман вышел из кухни в то время, как Джорджио рассказывал одну из своих нескончаемых, слегка «рискованных», скабрезных историй.
«…И вот они подошли к последнему борделю своего турне. Это было жалкое место, всего лишь кучка грубых домиков с написанными на дверях номерами. Мадам была француженкой. «Фифи Лисичка». И вот Фред подходит к ней, шепчет ей на ухо, немножко смущенный, потому что ему отказали во всех местах. А мадам поворачивается к нему, улыбаясь во весь рот: «Конечно, мосье. Мы удовлетворяем все вкусы. Только нужно отвязать козла».
Роман ничего не понял, но мужчина, которому Джорджио рассказывал это, засмеялся. Наверное, нужно было знать начало.
Посетитель ушел, все еще посмеиваясь. Роман заглянул в кабинку к Джорджио, чтобы попрощаться.
— Минутку, Роман, — сказал Джорджио. — Я хочу с тобой переговорить.
Роман сел.
— Знаешь, кто это был? — спросил его Джорджио.
— Нет.
— Педро Акбар.
— Из «Афродиты»?
— Тот самый. Он попросил меня помочь ему в решении одного дела.
— Да?
— Мне будет нужна твоя помощь, Роман. Что ты делаешь в воскресенье?
— В воскресенье? Встречаюсь с Оливией.
— Ты можешь это отменить? Или привести ее с собой?
— С собой? Куда с собой?
— Видишь ли, Педро — мой старый друг по игре в триктрак. Сегодня ему позвонили и сказали, что «Араб» приезжает в город в воскресенье. Его попросили организовать кое-что, но его ресторан занят под свадьбу.
У Романа округлились глаза.
— А я здесь при чем, Джорджио? Кто этот «Араб» и что Педро собирался организовать? И какое все это имеет отношение ко мне или к вам?
Джорджио поднял свою пухлую руку и стал разгибать пальцы.
— Первое: «Араб» — один из величайших игроков в триктрак в мире. Говорят, он зарабатывает на игре по меньшей мере миллион в год. Второе: предполагалось, что Педро организует турнир, собрав лучших игроков города. Третье: Педро не может сделать это у себя, поэтому он хочет, чтобы я провел это здесь.
— А я?
— Ну, — пожал плечами Джорджио. — Мне нужен хозяин. Кто будет заниматься закуской и напитками.
— А как насчет вас?
— Я? — Джорджио потер мясистые ладони. — Я ведь буду играть.
Роман посмотрел Джорджио в глаза и сказал:
— Ну конечно. Вы будете играть, а я буду смотреть и слоняться между вами?…
Джорджио ударил ладонью по столу
— Эта игра не твоего класса, Роман! У нас здесь большие ставки. Некоторые из ребят спустят за ночь столько, сколько ты зарабатываешь за год. Давай сделаем так. Ты уговоришь милашку Оливию прийти сюда и разносить закуску, которую ты заранее приготовишь, а я поставлю за тебя сто долларов. Это даст тебе возможность поучаствовать в одной из начальных игр-разминок, но зато ты сможешь сказать, что однажды играл с важными людьми. Но нужно, чтобы Оливия оделась как можно более привлекательно, о'кей?
— Двести. Сотня мне на игру и сотня Оливии за ее хлопоты.
— И вы оба останетесь здесь до самого конца? Независимо от того, что ты не сможешь сыграть больше одной игры?
— О'кей.
— Тогда по рукам. С тобой трудно торговаться, Роман, но все равно по рукам.
В ту ночь Роман взял с собой в постель книгу «Ставка в триктраке — кровь». Ему нужно было так или иначе убить полчаса. У него было соглашение с Оливией. Он звонил ей после того, как они оба заканчивали работу, проверить, что она дома и в безопасности. Но он должен был делать это ровно в три часа. Она будет уже у себя и ждать у телефона с тем, чтобы при первом же звонке снять трубку до того, как это побеспокоит ее мать.
Оливия была совершенно другим человеком в разговорах по телефону. Ее голос всегда был таким теплым и любящим — когда они были так далеки друг от друга. Роман предполагал, что у нее когда-то был неудачный опыт общения с мужчиной. Вот почему она была такой зажатой с ним. Он чувствовал, что в глубине души она была по-настоящему страстной. Он мог жить с этой мыслью — он может быть терпеливым. Постепенно она придет к нему, и, когда она будет готова, он будет таким нежным и ласковым, что это смоет все плохие воспоминания.
Тем временем он страдал во время бессонных ночей и испытывал мучительное наслаждение от своего одиночества в постели, особенно по воскресным ночам, думая об экстазе, который они однажды разделят. У Романа была фотографическая память в том, что касается женской анатомии. Иногда это было проклятием.
Три часа. Он протянул руку, два раза нажал «ноль» на клавиатуре телефона.
— Роман? — Он даже не услышал гудка.
— Оливия. Как прошел день?
— О, обычно. А у тебя?
— Здесь кое-что образовалось. Это насчет воскресенья. Оливия, мне очень не хотелось бы отменять наше купанье…
— Это очень тесное бикини, Роман, — сказала она внезапно осевшим голосом. — Неприлично тесное. Эти тесемки, эти банты с таким трудом держатся на груди и на бедрах. Мне нужно быть осторожнее при движениях. Они все время развязываются, сами по себе.
Роман подавил стон. Ей, кажется, нравилось делать это с ним по телефону. Обычно он спал на животе, но после одной из таких поздних бесед с Оливией стало невозможно спать таким образом.
