Стюарт Льюис - У вас семь новых сообщений
Его комната идеально убрана и облицована темным, влажным на вид деревом. Резьба напоминает рельеф стен средневековых замков. Он пересекает комнату, садится рядом с виолончелью и берет смычок, внимательно осматривая его. Потом он начинает играть – сначала на низких, бархатных полутонах, мелодия кажется печальной, но потом уходит вверх, становясь легкой и игривой. Интересно, он импровизирует?
Я сажусь на пол, и в голове у меня крутится единственная мысль: «Пусть это никогда не кончается». Постепенно я теряю ощущение времени и в конце концов ложусь на пол, закрыв глаза. Когда он заканчивает, я слышу звук его шагов, затем раздается скрип кровати. Только теперь я открываю глаза и сажусь. Оливер смотрит на меня со странной, почти зловещей полуулыбкой.
– Ты действительно здорово играешь.
– У меня этим летом концерт в Париже. Было пятьсот претендентов, а выбрали только восемь. – Он говорит это так, что я понимаю – он не хвастается.
– Круто, – отвечаю я.
– А ты, Пятнадцать? Ты сама на чем-нибудь играешь?
– Нет. Но пою иногда.
– Здорово, спой что-нибудь.
Он что, думает, что я сейчас возьму и спою?
Я качаю головой, но Оливер не сводит с меня взгляда, так что я напеваю первые четыре строчки из «Волшебник страны Оз», и он закрывает глаза. Я позволяю себе экспериментировать с мелодией, переделывая ее по-своему. Когда я заканчиваю, он садится и произносит:
– Красиво…
Странно слышать, что мальчик называет что-то «красивым», но я знаю: Оливер не такой, как остальные. Он особенное существо. Как и я.
– Спой еще раз, я тебе подыграю.
Он так очарователен, что я расслабляюсь. Я пою, а он повторяет мелодию, время от времени интуитивно подстраиваясь, будто заранее знает, как я изменю мелодию.
Закончив, мы смеемся, и тут заходит его мама. Пожалуй, лучше всего ее характеризует слово «натянутая». У нее натянутое лицо, одежда плотно ее облегает, и волосы так стянуты на затылке, что, кажется, это причиняет ей боль. Но когда она улыбается, я вижу: она очень привлекательна.
– Не хотите перекусить?
– Нет, спасибо, – в один голос отвечаем мы.
Она улыбается и внимательно смотрит на меня.
– Ужин через час, Олли. Ты к нам не присоединишься, милая?
– Не нужно беспокоиться, может быть, в следующий раз, спасибо, – отвечаю я.
Когда она уходит, Оливер говорит:
– Лучше не надо. Сегодня готовит она, и обычно это какая-нибудь здоровая еда вроде макарон с сыром. Только с таким, который вовсе и не сыр.
Меня это забавляет. Он убирает виолончель и думает о чем-то другом. Я подхожу к нему и жму ему руку, как взрослая.
– Спасибо.
– Не за что.
В дверях он окликает меня:
– Мне жаль, что так вышло с твоей мамой. Она всегда была добра ко мне и выглядела такой загадочной. Иногда я думал, что было бы здорово, будь она моей мамой.
Он выглядит таким беззащитным. Я сама не могу поверить в то, что это делаю, но подхожу к нему и говорю:
– Знаешь, если бы она была твоей мамой, мы были бы братом и сестрой, а значит, я не могла бы тебя поцеловать.
Теперь краснеет он.
Вместо того чтобы поцеловать его, я касаюсь его кудрей – они еще мягче на ощупь, чем я представляла. Как у мальчика могут быть такие невероятные волосы?
– Пока, Оливер.
– Увидимся, Пятнадцать.
Глава 10
Первый снимок
Отец подходит к двери моей комнаты – пора ехать в боулинг. Мне кажется, что наша традиция, которую я всегда любила, устарела.
– Может, сходим в кино?
Отец не ожидал этого, но он просто поправляет очки и говорит:
– Отлично. Что хочешь посмотреть? Комедию? Триллер?
– Что-нибудь романтическое.
Водитель отвозит нас в центр. Пока мы стоим в очереди, я не могу перестать думать о пушистых волосах Оливера и о том, какой у него мягкий взгляд. Папа чувствует это.
– Так что у тебя с Оливером?
Я никогда не говорила с отцом о мальчиках. Ни разу с пятого класса, когда Эдвард Ноубл пытался поцеловать меня на школьном дворе, а я ударила его ниже пояса. И сам он никогда не пытался заговорить со мной на эту тему. Может, он думает, что я лесбиянка.
– Ничего особенного, но мне понравилась его сестра.
– У него нет сестры.
– Черт!
Мы садимся у прохода. Даже папа, который терпеть не может Хью Гранта, кажется, получает удовольствие от фильма. Я вспоминаю, как в детстве думала, что происходящее в фильмах может случиться на самом деле. Разумеется, иногда это так, но этот фильм оказался современной сказкой, в которой мечты воплощались в реальность без проблем и усилий. Но из-за своего увлечения Оливером я настолько проникаюсь фильмом, что начинаю плакать.
После кино мы стоим в очереди в «Пиццерию Джона». В зале так шумно, что приходится кричать. Но меня эта атмосфера успокаивает. Погрузившись в какофонию чужих голосов, я чувствую, что ухожу от реальности. Так же, как при просмотре фильма с Хью Грантом.
Мы возвращаемся домой, папа останавливает нас у порога и говорит:
– Ты так быстро сбежала утром, что я не успел вручить тебе подарок.
Он лезет в шкаф и достает оттуда большую коробку. Судя по сложности упаковки, ее заворачивали в магазине. Тайл вбегает в кухню и запрыгивает на табуретку. Подарки всегда собирают зрителей.
– Подожди! – останавливает папу Тайл. – Сначала я.
Он лезет в карман и достает маленький конверт из манильской бумаги.
– Дядя Ричард всегда говорит, что лучшие подарки – те, которые дарят в конвертах.
Я открываю его и вынимаю маленькую белую карточку. Зеленым маркером на ней написано: «Этот сертификат дает вам право на один массаж ног и два домашних печенья. Тайл Кловер». Я улыбаюсь и целую брата в лоб.
Отцу явно не терпится, чтобы я поскорее заглянула в коробку. Внутри, не могу поверить своим глазам, лежит старинная камера, о которой я всегда мечтала – такая, где надо прятать голову под черную ткань, чтобы сделать снимок. К ней прилагается оригинальное руководство, деревянный корпус сливового цвета, листы пленки размером с кусок хлеба – она великолепна.
Я обнимаю отца, и он краснеет.
– У тебя всегда были к этому способности. С тех самых пор. – Он опускает руку на уровень своего колена.
Он прав. Фотографировать мне нравилось с третьего класса. И за исключением коллажа, который мы сделали с Рейчел, не людей. По большей части меня интересовали здания, текстуры и какие-то необычные природные явления. Естественное, выглядящее неестественным. Я не показывала свои снимки почти никому, но кабинет папы весь ими оклеен. Есть очень неплохие, но большая часть, конечно, выглядит совершенно по-любительски. Говорят, что появление цифровых камер убило романтику искусства, поэтому я предпочитаю пленку. Раньше я пользовалась отцовским «Кодахромом», и папа даже устроил для меня фотолабораторию, но потом меня захватил мир «Фотошопа». Теперь, когда у меня есть эта камера, я снова начну пользоваться лабораторией. Я так благодарна папе, что готова задушить его в объятиях.
