Александра Плен - Мышонок (СИ)
-Милорд, какое счастье, что вы приехали, милорд, - старческие слезы текли по щекам, руки тряслись... Я ошарашенно подошла и склонилась над телом... Полковник? И совсем не похож на моего мужа. Грязные спутанные волосы неопределенного цвета, но явно не светлые, заросшее щетиной лицо, красный багровый шрам пересекает скулу и теряется на виске. Глаза мужчины были закрыты, бледное, почти белое лицо, воздух хрипами вырывался из запекшихся губ. Человек определенно при смерти... Я позвала Дольфа, чтобы перенести его на лавку и осмотреть раны. Муж или не муж, сначала нужно попытаться спасти ему жизнь.
-Милорд, очнитесь, - рыдал Антонио над своим хозяином, - вот посмотрите, и ваша жена здесь. Вдруг мужчина открыл глаза и уставился мне в лицо мутным взглядом.
-Кто вы такая? - прохрипел он и опять потерял сознание.
Я стояла в ступоре. Этот голос я помнила... Сорванный. Больной, хриплый, но эти командирские интонации я не с кем не перепутаю. Значит муж... Ну, здравствуй...
Антонио отдавал распоряжения, Марта хлопотала над бессознательным мужчиной, его товарищ, горестно заглядывал ему в глаза, а я стояла и не могла пошевелиться. Дольф удивленно посмотрел на меня... Я встряхнулась и взяла себя в руки...
Графа отнесли на носилках в хозяйскую спальню. Марта потом сказала мне, что милорд очень плох. Не известно выкарабкается ли... Потом вдруг спохватилась, поняв кому это говорит...Я же жена и мне, должно быть тяжело это слышать. Я должна бы трагично рыдать, заламывая руки, как Антонио, возле его постели. А я спокойно стояла и слушала, что мой муж возможно сегодня умрет и не единой эмоции не отразилось у меня на лице.
Антонио, священник, Марта и еще пару женщин занялись графом. Когда я наконец собралась с духом и вошла в спальню, то увидела, что его кровать окружили плотным кольцом стенающие и плачущие люди.
-Вышли все отсюда. - громко приказала я, - я осмотрю его. Марта может остаться, остальные вон.
Всхлипывая слуги потянулись на выход. Антонио порывался что-то сказать, я не слушая выпихнула его за дверь.
-Нужно раздеть его. Помоги мне, - сказала я.
Мы стягивали грязные тряпки с тела графа, обнажая свежие и не очень раны, порезы, ушибы. Правая рука была перевязана грязными бинтами и вся заскорузлая от крови. Хорошо, что мужчина был без сознания, иначе я бы никогда не осмелилась так грубо с ним обращаться.
Я впервые увидела обнаженное мужское тело. Никакого очарования и трепета это у меня не вызвало. Только жалось и некоторую брезгливость. На коже не было ни единого чистого и здорового места. Старые и новые рубцы перекручивались, нарастая друг на друга, багровые росчерки шрамов, воспаленные, уродливые, безобразные ... Мужчина хрипло дышал, грудь дерганно поднималась и опускалась...
Я смотрела на него, как на чужого незнакомого человека, отвлеченно и холодно, механически отмечая загноившиеся раны и разорванные мышцы. Мы распутали повязку на руке. Марта непроизвольно ахнула. А я отвернулась, глубоко вдыхая ртом воздух, борясь с тошнотой. На месте трех пальцев мы увидели кровавые обрубки, не зажившие, сочащиеся кровью и гноем, видневшиеся в ране кости вогнали меня в панику. "Какую же боль он должен бы терпеть", - прошептала Марта. Но самую страшную рану мы обнаружили на левой ноге. Голень была как будто расплющена. Точно по ноге проехалась лошадь - вырванное мясо, раздавленные мышцы. Возможно был перелом. В этой кровавой мешанине ничего не было видно... Вонь от загноившихся ран стояла такая, что я дышала через рот, голова кружилась, ноги подкашивались. Паника и ужас полностью поглотили меня. "Я ничего не смогу сделать, я не смогу его спасти- думала я отрешенно, - все бесполезно, этот человек умрет".
Марта взяла меня за руку и твердо сказала "Он еще не умер, значит шанс есть. Давай, графиня, берись за дело"...
Следующие сутки превратились для меня в нескончаемый кошмар. Мы промывали, обеззараживали раны потратив почти три литра самого крепкого вина (спасибо папе), удаляли сгустки крови, гноя, обрезали прокалённым на огне ножом гниющие ошметки кожи и мяса, пока яркая кровь не лилась с раны. Штопали его, словно дырявый носок. Думаю, крови он из-за нас лишился немало... Мы двигались постепенно сверху вниз, не пропуская ни единой царапины... Марта руководила, а я... я ни о чем не думала, потому что если бы хоть на миг задумалась, что я делаю... - я билась бы в истерике все следующие сутки... Хорошо промыли и забинтовали обрубки пальцев, накладывали мази и травяные примочки на уже поджившие участки ран. С чем мы действительно не могли ничего сделать, так это с ногой. Я старалась не смотреть на нее, так как сразу же меня начинало выворачивать. Нога стала фиолетово-красного цвета, воспалилась и распухла. Лучшим выходом было бы отрезать ее по колено. Дольф, с которым я поговорила выйдя на улицу, посоветовал то же самое, пока зараза не пошла дальше. И предложил свою помощь. "Граф без сознания, боли он не почувствует. Иначе умрет". - сказал солдат, он много раз видел подобные ранения. Надежды нет.
Мужчина, приехавший с графом, оказался его старым товарищем и сослуживцем, безземельным рыцарем, которому светила только карьера службы в армии. Звали его Карлом. Пока я смутно припоминала его лицо, он нам рассказывал, что случилось.
Когда месяц назад король объявил войну законченной, а мирный договор подписанным, полк графа (а к тому времени его повысили до чина полковника) вместе с многими другими осталась патрулировать границу, наблюдая за соблюдением перемирия нашими соседями. После его все-таки расформировали и отпустили по домам. Граф и с ним еще несколько приближенных отправились в родной замок. "Нас было пятеро, когда на нас напали. То ли отставшие отряды противника, которые мародерствовали на севере и шли домой, то ли наши бандиты. Но они в три раза превосходил нас численностью. Полковник сражался как зверь. Он сам положил более десяти человек", - подтвердил мужчина. Это была жестокая и кровавая бойня. Когда все было кончено, полковника нашли под грудой мертвых тел, залитого кровью, без чувств. Когда он пришел в сознание, он просил только одного - умереть в своем замке. На своей земле...
Я в смятении металась по комнате, решая отрезать ногу или положиться на волю божью. А если она загниет? И заражение пойдет выше? На моей совести будет смерть графа Лайони. Я стояла и смотрела сверху на неподвижно лежащего бледного мужчину. Совершенно чужого и не знакомого. Ничего не осталось от блестящего офицера, любимца женщин и баловня судьбы. Изломанное, рваное тело, источало агонию боли и ужаса. Вдруг граф открыл глаза и четко произнес, глядя прямо на меня - "Не позволяйте им отрезать мне ногу, лучше умереть". И опять отключился. "Это знак судьбы?" - спросила я себя... "Если да, то я получила ответ".
