Нора Робертс - Порочная невинность
– Такер! – позвала она нарочито детским голоском, которым пользовалась иногда как приманкой. – Извини, что опоздала, миленький…
Глаза у Эдлы Лу были зоркие, словно у кошки, но тем не менее она не увидела ничего, кроме воды, камней и густых зарослей. Губы у нее сжались в тонкую линию, лицо сразу стало некрасивым. А ведь она специально задержалась, чтобы он поволновался минут десять-пятнадцать!
Начиная понемногу сердиться, Эдда Лу села на поваленный ствол, на котором за несколько часов до нее сидел Такер. Но она не ощущала его присутствия. Только раздражение от того, что стоило ему лишь поманить ее пальцем, как она тут же прибежала. И он даже не поманил лично, а отделался коротенькой запиской!
«Жди меня у макнейровского пруда в полночь. Мы все решим. Только давай побудем немного вдвоем…»
Ну кто другой мог бы так поступить на его месте?! Сначала умаслить ее, написав, что хочет побыть с ней в одиночестве, а потом приложить мордой об стол…
«Жду только пять минут, – решила Эдда Лу. – И ни одной минуты дольше». А потом она сядет в машину и подъедет прямо к Большому Дому через их заковыристые железные ворота. И покажет Такеру Лонгстриту, как играть ее чувствами!
За спиной что-то тихо прошелестело, и она уже собралась обернуться, приготовившись обиженно захлопать ресницами. Но удар по голове свалил ее на землю вниз лицом.
Кэролайн испуганно села в постели. Сердце в груди стучало, как молоток. Она вцепилась обеими руками в ночную рубашку на груди, едва не порвав тонкую ткань.
«Кричат, – подумала она, громко и тяжело дыша. – Кто это так кричал?»
Кэролайн хотела уже вскочить с постели, чтобы ощупью зажечь лампу, но тут вспомнила, где она, и устало откинулась на подушки. Это не Филадельфия. Не Балтимор. Не Нью-Йорк и не Париж. Она в деревенской глуши штата Миссисипи и спит в постели, в которой спали ее дедушка с бабушкой.
Спальню наполняли ночные звуки. Сверчки, кузнечики, цикады… И совы. Она снова услышала крик, очень похожий на женский, и вспомнила: этих сов называют «скрипучками». Так сказала бабушка, успокаивая ее, когда как-то ночью, в тот давний свой приезд, она услышала точно такой же душераздирающий крик.
«Это просто скрипучка, пышечка моя. Не бойся. Ты в безопасности, как клоп в щели».
Тогда Кэролайн засмеялась, да и теперь улыбнулась, прислушалась к протяжному уханью другой, лучше воспитанной совы. «Это все деревенские ночные звуки», – заверила она себя, стараясь не обращать внимания на скрип и вздохи старого дома. Скоро-скоро они станут ей казаться такими же привычными, как шум уличного движения или далекие автомобильные гудки.
Все именно так, как говорила бабушка. Ей ничего не угрожает, как клопу в щели…
Глава 3
Такер сидел на боковой террасе, белую деревянную решетку которой обвивал пурпурный клематис. В саду деловито и тихо что-то щебетала колибри. Вот одна сверкнула радужным оперением, метнувшись яркой молнией к раскрывшемуся нежному цветку, чтобы напиться.
Под столом со стеклянным верхом растянулась старая гончая Бастер: одна обвисшая складками кожа да ревматические кости. Время от времени пес собирался с силами и начинал бить хвостом по полу, с надеждой взирая через стекло на завтракающего Такера.
Такер сознательно не прислушивался к утренним звукам и совершенно машинально поглощал охлажденный сок, черный кофе и тосты.
Он совершал один из своих любимых ритуалов: просматривал почту.
Как всегда, пришла пачка модных каталогов и журналов для Джози. Из Нэшвилла пришло письмо для Дуэйна. Такер узнал по-детски старательный почерк Сисси, на мгновение нахмурился, посмотрел конверт на свет и отложил письмо в сторону. Нет, это не просьба денег для детей. Как семейный бухгалтер и делопроизводитель, он только две недели назад собственноручно подписал и выслал ей ежемесячные чеки.
В соответствии со своей манерой вести дела он сбрасывал счета на другой стул, личную корреспонденцию складывал около кофейника, а письма, явно пришедшие из благотворительных и тому подобных организаций, пихал в большой бумажный пакет, лежащий рядом с ним на столе.
С этими письмами Такер поступал всегда одинаково: раз в месяц он наудачу запускал руку в пакет и вынимал два конверта, какие подвернутся. В результате какие-то две организации получали щедрую дотацию независимо от того, был ли это фонд «За возвращение к первобытному образу жизни», «Американский Красный Крест» или «Общество борьбы с заусенцами». Таким образом, по мнению Такера, семейство Лонгстрит выполняло свои благотворительные обязанности.
У него у самого было полно разных проблем, и это простое дело – сортировка корреспонденции – временно оттесняла все проблемы на задний план.
Впрочем, к главной проблеме его мысли возвращались постоянно: Эдда Лу не желала разговаривать с ним. Прошло уже два дня после устроенного ею публичного скандала, но она никак не проявлялась – наверное, заняла глухую оборону, а может, притворилась больной. Однако она не только не делала никаких попыток связаться с ним, но и не отвечала на телефонные звонки.
И это Такера беспокоило – тем более что он был знаком с ее дурным нравом и понимал, что она может внезапно наброситься на него из засады с ловкостью гадюки. И Такер периодически нервно вздрагивал в ожидании ядовитого укуса.
Неожиданно Такер выудил из пачки сиреневый ароматизированный конверт, который мог быть послан только одним человеком на свете.
– Кузина Лулу!
Такер ослепительно улыбнулся, и его тревоги растаяли в голубой дали.
Лулу Лонгстрит Бойстен принадлежала к джорджианской ветви семьи и приходилась двоюродной сестрой дедушке Такера. По зрелом размышлении можно было заключить, что ей примерно семьдесят пять, но уже несколько лет она питала неизменную привязанность к цифре «шестьдесят три». Она была богата до неприличия и безумна, как июньская жужелица.
Такер ее просто обожал. Хотя письмо было адресовано «Моим кузенам Лонгстритам», он решительно его вскрыл. Такер был не намерен ждать, пока Дуэйну и Джози вздумается вернуться оттуда, где они сейчас пребывают.
Он прочел первый абзац, написанный красным фломастером, и издал радостный вопль: кузина Лулу собиралась нанести им визит. Надо сказать, она всегда выражала свои намерения таким образом, что оставалось неизвестным, то ли она приедет к обеду, то ли останется на месяц. И Такер искренне надеялся, что она предпочтет последнее: ему требовалось какое-то отвлечение.
В прошлый свой приезд кузина Лулу явилась с целым ящиком пирожных из мороженого, упакованных в пластины сухого льда, и в бумажной шапочке со страусиным пером. Шапочку она не снимала целую неделю, в ней спала и ела, утверждая, что таким образом празднует дни рождения всех людей вообще.
