Татьяна Устинова - Всегда говори «Всегда» – 4
И столько всего было в этом вопросе – и амбиций, и благородного порыва, и неуверенности, и веры в свой исключительный, непревзойденный талант, – что Барышев невольно расхохотался.
– А твой отец, между прочим, меня поддерживает, – обиделся несостоявшийся великий путешественник Юрка Градов.
– Знаю. Поэтому и я в тебя верю! – Сергей вручил Юрке его коньяк и взял свою рюмку. – Давай за нового мэра!
Выпить он не успел, потому что увидел, как Ольга, кружась в вальсе, достала из крохотной сумочки телефон, остановившись, коротко переговорила и, побледнев и оставив отца одного в центре зала, бросилась к нему, протискиваясь между танцующими…
– Сережа!
Он, отставив коньяк, пошел ей навстречу, чувствуя, как замерло сердце в ожидании плохих новостей.
Что-то с Петькой?! С шага он перешел на бег. Ольга влетела в его объятия, уткнулась носом в плечо.
– Что случилось, Оля?!
– Сережа, мне Надина соседка только что позвонила! Сказала, что Наде пришлось «Скорую» вызывать, ее в больницу забрали. Димку она к себе взяла…
Чего греха таить – у него отлегло от сердца. Надьку, конечно, жалко, но при всем сочувствии к ней, Сергей считал, что спасать ее сейчас бесполезно. Наде нужно дать переболеть – позволить выплакать свою боль, может, даже заглушить ее алкоголем, – только не лезть к ней с сочувствием и советами, что вызовет лишь раздражение и озлобленность.
– Что с ней? – Он повел Ольгу к столу, но она, сделав два шага, вдруг решительно остановилась.
– Я не знаю! Сереж, я должна к ней поехать!
Если сказать сейчас, что Наде никто не поможет, кроме нее самой, Ольга его не поймет. Полоснет взглядом и все равно уедет – убежит, умчится в аэропорт прямо отсюда – в вечернем платье, с блестящей сумочкой-клатчем, в которой лишь деньги, мобильный, документы и губная помада…
– Оля… – Сергей все же попытался отговорить ее, ведь этот внезапный отъезд расстроит отца и ничем не поможет Наде. – Я обещал папе, что мы у него подольше побудем. Он так ждал нас…
– Я понимаю! – нетерпеливо перебила Ольга. – Все понимаю, но Надя там одна! Я на день, и сразу вернусь.
– Надя не одна, там врачи…
– Спасибо, Сережа, – снова перебила она. – Значит, я звоню, заказываю билеты…
Ольга ушла, набирая номер аэропорта, и прямой спиной словно говоря Сергею, что он катастрофически, глобально не прав, считая, что Надя выкарабкается сама…
– Правильно сделала, – жестко прозвучал за спиной голос отца. Сергей обернулся. Леонид Сергеевич смотрел на него с насмешкой. – Она имеет полное право не слушать тебя.
Сергей кивнул в знак согласия и, нащупав в кармане пачку сигарет, пошел на террасу.
Он всегда будет виноватым. Всю жизнь.
Нужно с этим смириться и замаливать свой грех, сколько сил хватит…
Дверь ей открыла сухопарая женщина в Надином переднике и Надиных тапках.
– Это я вам звонила, – не поздоровавшись, сообщила она, едва Ольга переступила порог. – Телефон ваш в мобильнике ее нашла…
Ольга ринулась на кухню – там Дим Димыч, причесанный и одетый, ел румяные блинчики, запивая их молоком.
– Тетя Оля! – обрадовался он, не переставая уплетать за обе щеки.
От сердца отлегло, Ольга без сил опустилась на стул напротив Димки.
– Меня Ангелина зовут, – сообщила женщина, заходя на кухню. – Соседка я, а по совместительству няня. – Она поправила полотняную салфетку на коленях у Димки и потрепала его по волосам. – Вы, Оля, могли заметить, что с Надей происходит. Не она первая придумала в алкоголе от проблем прятаться. Конечно, я понимаю, муж умер, тяжело. Но всегда можно повод найти, чтоб себя пожалеть. Димы не стало, вот она и распустилась!
Ольга, не спавшая всю ночь в самолете, почувствовала, что теряет контроль над собой и ярость полыхает в глазах красными вспышками.
– Не смейте так говорить! – вскочила она.
Ангелина, не ожидая такого отпора от этой холеной, с виду спокойной и расслабленной женщины, сникла, убавила спесь и пробормотала, поглаживая по голове Димку худой узловатой рукой:
– А что я такого сказала? Что есть, то есть. Ее врачи в больницу забирать не хотели. Алкашей не берем, сказали… Но и я за ней смотреть не буду! Я к ребенку нанималась, а не к ней!
И она вытерла руку, которой гладила Димку, о Надин фартук.
– Ангелина… – словно ругательство, произнесла Ольга ее имя, но взяла себя в руки и с улыбкой добавила: – Можно, Дима с вами еще побудет?
– А как же! Конечно. – Няня прижала Димкину голову к себе и фартуком утерла ему рот. – Ребенок не виноват, что у него такая мать.
Ольга, усмехнувшись, порылась в сумочке, достала пятитысячную купюру и протянула ее Ангелине.
– Это… за что? – удивилась няня, уставившись на банкноту.
– За то, чтобы гадостей говорили меньше! Про Надю.
Ангелина поджала губы, но деньги взяла. Сунула их в вырез линялого платья и опять погладила Димку по голове.
На фоне белой наволочки Надино лицо казалось безжизненной маской.
Посмертной. Из плохого, некачественного, серого гипса.
Ольга бросилась к Наде, но споткнулась о ворох какой-то грязной одежды, брошенной на полу, и едва не упала. Бомжеватого вида тетка на соседней кровати громко выругалась, вскочила и стала выдергивать у Ольги из-под ног бесформенные рейтузы, штопаную вязаную кофту и еще что-то… Все это дурно пахло, и у Ольги помутилось в голове от отвращения, от жалости к Надьке и… от беспомощности.
Она села на край кровати и осторожно поправила рыжий локон, упавший подруге на глаза.
– Надь…
Та смотрела на нее страшным, пустым, невидящим взглядом.
И молчала.
– Надюш… – Ольга взяла ее холодную исхудавшую руку, в которой торчала иголка капельницы, и легонько сжала.
– Давай, начинай прорабатывать, – чужим, хриплым голосом сказала Надежда.
Ее соседка по палате отвратительно захохотала, показав остатки гнилых зубов.
– Надюш, ты что? Не узнала? – В отчаянии Ольга слишком сильно потрясла ее руку, и иголка выскользнула из вены и из придерживающего ее пластыря.
– Да, не узнала! – с неожиданной ненавистью выкрикнула Надя. – Допилась до потери памяти! Это хочешь сказать?!
Бомжиха на соседней кровати опять заржала и потянулась к Ольгиному пакету, оставленному на стуле. Достав оттуда апельсин, начала его чистить.
– Что тебе Ангелина про меня наплела? – без прежней злости спросила Надя, выдернув руку из Ольгиной ладони.
– Ничего…
– Не ври.
Ольге захотелось встать и уйти. В конце концов, может быть, прав Сережа – сам себя не спасешь, никто не спасет. Сколько было душеспасительных бесед с Надькой, сколько уговоров и даже угроз… И вот – эта койка, эта вонь, эта бомжиха, озлобленность и готовность винить всех в своих бедах.
