Анна Малышева - Запасной выход
Анна Малышева - Запасной выход краткое содержание
Анна МАЛЫШЕВА
ЗАПАСНОЙ ВЫХОД
Глава 1
Что, в сущности, я о нем знала? Мне казалось, что довольно много… Достаточно, чтобы думать, будто мы с ним близки. Достаточно, чтобы ошибаться.
Он высокий, можно даже сказать – длинный. Выше меня на две головы, и при этом весит на пятнадцать килограммов меньше меня. Но скелетом не выглядит. Скорее похож на манекен из витрины – размера этак сорок второго. Вообще в его облике всегда было что-то искусственное – слишком светлые волосы, слишком длинные черные ресницы, слишком яркие губы. Но я-то знаю – он не красился и не обесцвечивался. Таким он родился, так уж ему повезло. Но на него иногда с подозрением посматривали – принимали за голубого. Подруги задавали мне осторожные вопросы – а я смеялась. Пересказывала все ему, и он смеялся еще больше. А когда он улыбался, у него над верхней губой появлялась глубокая смешная морщинка – как префикс над буквой "и". Он обожал музыку. Прекрасно рисовал. Говорил, что хотел бы стать рок-музыкантом или художником…
В своих мечтах он и был и тем и другим. Он предал меня, что ж, сейчас я предам его. Этого о нем точно никто не знал, даже водная мать. У него была не одна жизнь, как у всех, а две, может, даже больше. В реальности, в этой, он продавал компакт-диски в одном из крупнейших музыкальных магазинов города. Был доволен своей работой. Жил со мной… Обожал шоколад, и во всех карманах у него вечно топорщились смятые фантики. До обморока боялся зубных врачей, и я его водила к стоматологу, как маленького, заручку. Ждала, когда он выйдет, сидя у кабинета, и ощущала какую-то странную гордость. Он доверял мне (я так считала). Не боялся показаться смешным и слабым. Рассказывал о своих фантазиях – только мне. Я знала, что в воображении он живет другой, параллельной жизнью. Что он – лидер хард-роковой группы. Кумир тысяч поклонников. Образец для подражания. Номер один. И его «карьера» стремительно развивалась. У него часто бывал остановившийся, блаженный взгляд. И я знала: он «ушел» туда. Я принимала это нормально. Чем это хуже алкоголя, наркотиков или Интернета? Я до сих пор думаю, что эти мечты были ему необходимы. Иначе он бы просто перегорел. Сломался. Как ломаются люди, когда понимают, что живут не в то время, не в том месте, не с тем человеком… Занимаются не своим делом. Он был от этого застрахован. Это было не безумие, а вполне мудрый выход. Отдушина. Или нет – что-то вроде страховки, запасного парашюта. Запасная жизнь, яркая подкладка, подшитая к нейтральной реальности. И я не ревновала его к этой жизни, хотя и догадывалась, что там у него совсем другие подружки. Еще бы – есть из чего выбрать! А в этой, жизни он любил меня. Я была уверена, что любил;;.
В детстве он был левшой, но его переучили, и почерк у него просто ужасный – я никогда не могла разобрать его каракули. Может быть, поэтому его последнюю записку читала почти полчаса. Вглядывалась в кривые безобразные буквы, шевелила губами, как полуграмотная, расхаживала по квартире, включала одну лампу за, другой, как будто дело было только в плохом освещении.
Но самое удивительное, что я, кажется, сразу поняла, что именно он мне написал. Иначе почему сразу разволновалась, едва увидела этот листок с шестью строчками? И теперь спрашиваю себя:
Неужели я что-то предчувствовала? А может быть, просто научилась разбирать его каракули куда лучше, чем полагала. Все-таки мы прожили вместе два года. Прожили так, что лучше не бывает.
Помню, я в конце концов заставила себя выпустить из рук эту записку. Вначале вцепилась в бумагу так, будто это был рукав его рубашки, будто так можно его удержать, притянуть к себе, заставить дать объяснения. Потом пробежала по квартире, осмотрела шкаф с одеждой, полки в ванной, подставки для компакт-дисков. Не знаю даже, встревожилась ли еще больше, или этот обыск меня немного успокоил. Все выглядело так, будто он уехал ненадолго – дня на четыре, скажем. Забрал только что выстиранные мною джинсы, майку, теплый свитер. Взял бритвенные принадлежности, туалетную воду «Драккар Нуар» (такую же, как у своего кумира Элиса Купера). Несколько дисков, CD-плейер. И все, понимаете, все! С текстом безумной записки это никак не вязалось. И я решила, что нужно подождать. Те самые четыре дня, на которые ему должно было хватить чистой одежды, туалетной воды (там оставалось совсем на донышке), пока ему не надоест крутить одни и те же диски – «Нирвана», «Содом», «Тиамат», последний альбом Дэвида Боуи. Тогда он вернется.
Вернулся – черта с два! Я ждала даже не четыре дня, а все пять. Самое противное, что надвигался Новый год. Сперва я, насмотревшись телевизор, решила, что наступает новый век, и с ним – тысячелетие, но Женя на пальцах мне разъяснил, что я поторопилась и люди с научным складом ума подождут еще годик. Дескать, ноль на конце даты всегда означает не начало, а конец. «Тебя что, не учили считать до десяти?» – горячился он, и я в конце концов согласилась. Но в глубине души продолжала считать, что наступает новое тысячелетие. При чем тут круглые десятки, мы же не в магазине. И у кого это научный склад ума – не у него ли?! Однако я предпочитала молчать – он и так раздражался все чаще, – по телевизору постоянно говорили про новое тысячелетие, и Женя каждый раз переживал, что журналисты обманывают кучу людей. А может, это раздражение имело совсем другую природу, может быть, он просто маскировал этим дурацким Новым годом что-то другое… Теперь мне так кажется, но тогда я только посмеивалась – какой он все-таки еще ребенок!
Я думала, он хотя бы позвонит. У меня было по крайней мере десять телефонов, по которым я могла позвонить сама, чтобы найти его… Или какие-то его следы. Но я не прикасалась к трубке. Что это было – не знаю. Обида. Идиотская гордость – в таких случаях говорят «женская гордость», но вряд ли это чувство имеет определенный пол. Так же, как и зависть. Или любовь. Одним словом, я решила дождаться, когда он сам сообразит, что записки совершенно недостаточно. Что так не поступают. Нормальные люди, во всяком случае.
Да и времени у меня совсем не было. Перед праздниками все будто с ума посходили. На радио, где я работаю внештатным корреспондентом, на меня навалили кучу разной ерунды. Казалось бы, перед Новым годом должны быть какие-то необычные задания, но меня посылали на абсолютно неинтересные тусовки. Да еще и браковали каждые два материала из трех. Я в самом деле халтурила, писала бог знает как, только бы отвязались. Хуже, чем обычно, хотя и раньше не блистала… Иначе бы меня взяли в штат, и жизнь стала бы спокойнее, определенней. Требовалось выдерживать шутливый, принятый у нас на радио тон, о чем бы ни шла речь. А мне было не до шуток. Ну совершенно… Потому что я никогда не ощущала так ясно, что потерпела поражение. Потому что у меня постоянно возникал вопрос: «За что?» Его поступок был похож на пощечину – неожиданную и несправедливую… И было очень больно.
