Лира Ерошевская - Под небом Финского залива
- Давай передвинем стол на место.
Димка одним резким движением приподнял и поставил стол в угол. Лена передвинула на свое место стулья, скинула тапочки, залезла на диван-кровать, поджав под себя ноги.
Садись, - сказала Димке. - Рассказывай. Димка тоже сел на диван.
Все рассказывать?
Все.
С самого начала?
С самого начала.
Димка долго молчал, может, думал - с чего начать. Лена тоже молчала. Не подгоняла, понимала, как тяжело сейчас Димке собраться с мыслями.
Ну вот слушай. У этой истории есть предыстория. Да, я женат, и дочка у меня есть, все как у людей, только плохо у меня в семье, и с самого начала так было. Спросишь, почему женился? Сейчас расскажу. Служил я после училища в Германии, в небольшом гарнизоне: холостяков - пруд пруди, а девчонок раз, два и обчелся, не задерживались они в невестах. Два года прослужил, и вот приехала в гости к моему сослуживцу сестра. Так, обыкновенная девчонка, даже можно сказать, дурнушка, в России я на такую бы и не взглянул, а там любая девчонка нарасхват. Все холостяки зашевелились, ну и я тоже стал обхаживать. Гляжу: она мне предпочтение отдает, а я и рад. Ну в кино, в клуб сходили, туда-сюда, начал я к ней подъезжать, кровь-то застоялась, молодой. Она ни в какую. "Женись, - говорит. - Тогда". Я ей говорю: "Если я у тебя буду первый - женюсь. Согласна?" - "Согласна", - говорит. Вот так я и женился - дал слово, а отступать некуда было, девчонкой она оказалась, перед приятелем неудобно было, знал он о наших отношениях. Да и одному, в общем- то, тяжко было. Только и двух месяцев не прошло, как понял я, что сделал большую ошибку. Одно дело - не любил я ее, а другое - характер у нее невозможный оказался. Ссорились каждую неделю. Может, если бы я ее любил, так где-то и уступил бы, а здесь, как коса-на камень: она мне - сцену, мне с ней неделю разговаривать не хочется. Живем как кошка с собакой, хоть, говорят, и кошка с собакой иногда дружно живут. А у нас не жизнь, а сплошная ссора. Дочка родилась - вроде как-то ровнее у нас отношения стали, да только на первых порах. А потом опять началось... Она кричит, а я молчу или встаю, одеваюсь и иду куда глаза глядят, а ее это еще больше злит. А мне уж и глядеть-то на нее не хочется. Через три года поступил я в Академию, переехали в Москву, дали нам комнатку небольшую, смирился я со своей судьбой, дочкой стал больше заниматься
подросла, интересно с ней стало, а с женой все то же, совсем чужие стали, но живем - куда деваться. Вот тут-то ты мне и подвернулась. Как раз очередную сцену она мне устроила. Я, как всегда, собрался, чтоб криков ее не слышать, и вперед - куда глаза глядят, а они на тебя и поглядели. И все - как приколдовала ты меня, понял, о тебе мечтал еще в юности, да не встретилась ты мне тогда. Решил ничего тебе не говорить, так как боялся, что не захочешь ты меня и видеть, как узнаешь, что я женат. А жить без тебя я уже не мог. Пошел в магазин, купил себе раскладушку и стал жить, как квартирант, вечером раскладываю раскладушку, утром - складываю. С дочкой общаюсь, с женой вообще не разговариваю, что она говорит
не слышу как будто. Покричит она, покричит, надоест - перестанет. Потом поняла, что дело далеко зашло, что появилась в моей жизни другая женщина: по субботам ночевать перестал приходить, - избрала другую тактику, ласкою хотела взять, чего от нее никогда и не видел. Только поздно было, не подпустил я ее к себе. Вот так и жили целый год. Перестала она кричать, перестала готовить и стирать на меня, сам я все делал. Деньги - часть ей отдавал, часть себе оставлял. Думал, закончить бы Академию, а там разведусь, покаюсь перед тобой, никому тебя не отдам.
Димка говорил каким-то ровным, бесцветным, невыразительным голосом все на одной ноте, не глядя на Лену. А Лена была рада, что он не смотрел на нее, потому что она представляла, какое страдальческое выражение сейчас было написано у нее на лице. В душе она рыдала, и, чтобы не разрыдаться по-настоящему, она постоянно твердила себе: "Спокойно, спокойно. Потерпи еще немного, пусть рассказывает, тебе надо узнать все до конца". Сердце стучало тяжело и часто и ныло, ныло, ныло... С этим ничего нельзя было поделать. И она напрягала тело, подавляя дрожь, которая вот-вот должна была вырваться наружу.
- Вот так и было до поры до времени. Помнишь нашу последнюю встречу? Так вот, перед той нашей встречей, после долгой игры в молчанку, когда дочка, приготовив уроки, пошла погулять, она устроила давно ожидаемый мною скандал, обзывала меня и так и эдак, впрочем, я это заслужил в ее глазах, тебя честила теми же словами, а под конец сказала: или я образумлюсь, так и быть, она мне все простит, или она пойдет к начальнику Академии и сообщит ему о моем поведении. Давно я уже ждал такого ультиматума, и так слишком долго она терпела сложившуюся ситуацию, не думал я, чтобы ее так надолго хватило. Только не было у меня желания возвращаться в мою прежнюю жизнь. Думаю, если согласишься принять -к тебе перееду, не согласишься - уйду куда-нибудь на квартиру. Что будет! Выгонят из Академии - пусть выгоняют, а может, обойдется, не выгонят, пятый курс все же. Выговор - мелочь. А что еще? Еще могут в звании понизить, из партии выгнать, первое - переживем, второе -посерьезнее. Да только, думаю, чего паниковать раньше времени. Все равно нет мне возврата к прежней жизни. В воскресенье у нас с тобой разговор состоялся, ты согласилась, чтоб я к тебе переехал. Домой вернулся поздно, мои спали. Утром молча ушел в Академию. После занятий зашел в магазин, купил чемодан, пришел домой, открыл шифоньер, сложил в чемодан все свои вещички, в вещмешок сапоги затолкал и обувь, плащ-палатку скатал. Молчу, она тоже молчит. Ну, думаю, сейчас дочка придет после прогулки, скажу - в командировку еду и... к тебе. Все ничего, но о дочке сердце щемит. В первый класс ходит, все понимает уже... Последнее время как-то отдалилась она от меня, все больше с матерью, видит ведь, что совсем мы не общаемся, но ничего не говорит, а что думает... И вдруг звонок в дверь, приятель один с женой заявился, сто лет они у нас уже не были, вроде проходом, а я так понял, что это - жены моей работа. За стол сели, я делаю вид, что все у нас с женой прекрасно, разговариваю с ней, она тоже отвечает. Посидели, выпили. Жена приятеля все тосты за боевых офицерских подруг предлагает, а приятель напрямик спрашивает: "Ты что? Загулял, говорят? Только не стал я с ним этот вопрос обсуждать, обрезал его, мол, это мое дело, и чтоб он сюда носа не совал. Еще посидели немного, и ушли они. К тебе я решил ехать на другой день после занятий. Помог ей со стола убрать, разложил раскладушку и спать лег. А на другой день прихожу домой, а мои вещички опять все в шифоньере лежат, и дочка -дома, не гуляет, хотя погода прекрасная. Чемодан в углу пустой стоит, вещмешок на своем месте пустой висит. Я снова за чемодан и снова - вещички складывать. Чемодан собрал, вещмешок собрал. Чемодан - в руку, вещмешок -за плечи, плащ-палатку - на плечо, думаю, что дочке на прощанье сказать, смотрит на меня глазенками, и чувствую - стыдно мне, как будто предаю ее. Только хотел рот открыть, как такое началось... Заголосила жена, вцепилась в чемодан: "Не пущу." Дочка на шее повисла, тоже плачет: "Не уходи, папа! Видно , мама хорошую разъяснительную и всякую прочую работу с ней провела. В общем, чувствую, что мне сейчас не вырваться. Жалко дочку стало, и жену никогда плачущею не видел. Говорит: "Давай забудем все, не порть мне жизнь, кто меня теперь с ребенком возьмет. Я многое поняла за это время, посмотришь, по-другому жить станем. Только не уходи... Все прощу, не вспомню никогда... Люблю я тебя!" Первый раз такие слова услышал от нее. Да ведь , действительно, наверное, любит: могла бы тогда за любого в нашей части холостяка выйти, а меня выбрала. Это я виноват, что добивался ее, не любя... В общем, сломался я как-то враз, так решил: на сегодня -отложим, а там - посмотрим. Первый скандал устроит, а это, думаю, не долго ждать, и привет. На душе муторно, себя тоже жалко, о тебе даже вспоминать боюсь. Остался... Спать вместе легли, только не тронул я ее, клянусь тебе, ну да и она не настаивала, видно, понимала, что трещина уж больно глубокая между нами пролегла, долго ее законопачивать надо. Лежу, а сам о своей раскладушке мечтаю, думаю, как бы на нее опять завтра перебраться. Так что ты думаешь?! На другой день прихожу я с занятий, а она мне радостно так: "Ой, Дима, я раскладушку продала. К Васильевым (это соседи) мать приехала в гости, а им ее положить негде, а я Марине говорю: хочешь, бери нашу раскладушку". Уж и раскладушка не моя, а наша стала. Вот так и пошлопоехало... И правда, другой стала, кто бы сказал, что такое может быть, не поверил бы. А дочка так и льнет, и на улицу уже не выгонишь. Живу и ругаю себя последними словами за слабодушие, другой раз в Академии к телефону подойду, - так тебе позвонить хочется, хоть голос твой услышать, а что скажу? Все жду, выжидаю, чего, и сам не знаю. Хожу сам не свой. Сердце побаливать стало. Пошел к терапевту, давление подскочило, стал таблетки пить, верхнее в норму пришло, а нижнее не снижается. А тут вот эта путевка подвернулась, военврач наш говорит: "Может, съездишь, занятия у вас закончились, а диплом успеешь сделать, там у тебя еще почти два месяца остаются". Вот я и поехал. Димка помолчал.
