Мор Йокаи - Золотой человек
Среди негоциантов редки самоубийства из-за несчастной любви. Деловые заботы оказывают благотворное воздействие на человеческий организм, оттягивая кровь от головы и сердца к ногам.
Тимар взялся за письма, накопившиеся под пресс-папье в виде бронзового дракона. Управляющий обычно складывал здесь такие бумаги, которые требовали личного ознакомления или вмешательства Тимара. Некоторые письма в поисках адресата пропутешествовали через Байю, Леветинц, Вену, Триест и возвратились в комаромскую резиденцию, яснее ясного доказывая, что Тимар за минувшие полгода не появлялся ни в одном из этих мест.
Если бы не честные люди вокруг, его ничего не стоило бы обокрасть и обмануть по всем статьям. На некоторых письмах стояли пометки рукою Тимеи о том, что ею отданы распоряжения по этому делу.
Вновь Тимея!
Михай вскрывал деловые письма одно за другим. Все они содержали добрые вести. Ему вспомнился Поликрат, которому настолько везет, что под конец он страшится собственной удачи.
Богатство Тимара неуклонно растет. Накопившийся капитал лежит мертвым грузом. Различные благотворительные деяния не исчерпывают прибыли, обильной сверх всяких ожиданий.
За что бы он ни взялся, все завершается удачей. Любое предприятие, которому он дает свое имя, приносит золото. Чистый бумажный листок становится ценной бумагой, если на нем оттиснут знак фирмы Леветинцского.
Каков же фундамент этого неслыханного успеха? Тайна, которой никто, кроме него, не знает.
Кто видел, как из кожаного мешочка сыплются на корабельную койку сокровища Али Чорбаджи? Он один - и красный полумесяц, а это надежный сообщник, ему и не такое доводилось видеть.
Стало быть, таков краеугольный камень мирового порядка: покуда содеянное преступление не выплывет на свет божий, оно лишь приумножает славу и добродетели преступника.
Но ведь такого не бывает!
Человек, тонкий по натуре и склонный к рефлексии, Михай предвидел, что этому чрезмерному везенью, построенному на гнилой основе, должен прийти конец, ибо таков порядок вещей! И он с радостью расплатился бы половиной, да что там - всем своим состоянием, лишь бы знать, что на этом его счеты с судьбой покончены. Но он чувствовал, что ниспосланная ему кара именно в том и заключается, что все его богатство, власть, видимость семейного счастья - не более чем ирония судьбы. Он надежно погребен под этими благами, ему уже не восстать, не воспрянуть к единственно счастливой жизни - с Ноэми и маленьким Доди. Лишь после смерти первого малыша он понял, как много значил для него ребенок. С появлением на свет второго мальчика это чувство лишь укрепилось в нем. И он лишен права обладания этими главными сокровищами своей жизни. Да, он погребен под грудой золота и бессилен высвободиться. В здравом уме и трезвой памяти он видит ту же картину, какая рисовалась ему в тифозном бреду: погребенный заживо, он лежит в могиле, доверху засыпанной золотом; в головах на могиле установлена мраморная скрижаль, прославляющая его деяния, а на мраморной плите - алебастровая статуя, которую не сдвинешь с места: Тимея. Нищенка с малым ребенком робко подходит к могиле нарвать цветов тимьяна: это Ноэми. Погребенный заживо силится воскликнуть: "Дай руку, Ноэми, вытащи меня из этой золотой могилы!" - но голоса не хватает.
Тимар вернулся к чтению корреспонденции. Среди прочих попалось письмо от бразильского агента. Любимое детище Тимара - торговля венгерской мукой - ширилось и укреплялось, также заложив камень в фундамент его славы и богатства.
Лишь сейчас Тимар вспомнил о конверте с заокеанским штемпелем, который по пути вручил ему письмоносец. Поглощенный другими заботами, он сунул его в карман нераспечатанным. Тимар вытащил письмо; отправитель - все тот же бразильский агент, который в предыдущем послании сообщал благоприятные вести, на этот раз писал следующее:
"Сударь!
После того как я отправил вам последнее письмо, нашу фирму постиг тяжелый удар. Ваш протеже Тодор Кристян подло обманул нас и нанес финансовый ущерб. Нам трудно винить себя: этот человек все годы выказывал такую преданность делу, усердие и ум, что мы привыкли относиться нему с полнейшим доверием. Он получал солидное жалование и немалый процент с прибыли, этого хватило бы не только на безбедное существование, но и на то, чтобы отложить впрок и помещать капитал в наше дело под проценты. Однако этот человек - самый гнусный мошенник и опасный авантюрист, какие когда-либо существовали на свете. Мелкие капиталы - якобы из сэкономленных средств - он действительно вкладывал в наше дело, а сам тем временем нещадно обкрадывал фирму, присваивал денежные отправления, подсовывал фальшивые чеки, будучи уполномочен вами заправлять всеми делами фирмы, подделал крупные векселя. По предварительным подсчетам, нанесенный ущерб составляет десять миллионов рейсов".
Тимар выронил письмо. Десять миллионов рейсов - это же сто тысяч форинтов! Вот оно, кольцо, брошенное Поликратом в море.
Подняв листок, он продолжил чтение:
"Однако для фирмы гораздо ощутимее потеря престижа. Оказалось, что этот мошенник, дабы увеличить оборот, последние годы подменял присылаемую вами муку более легкой луизианской мукой и этим грязным трюком настолько подорвал доверие к венгерскому товару, что не знаю, удастся ли нам когда-либо восстановить его".
Вот он, первый удар, подумал Тимар. И наиболее чувствительный для дельца крупного размаха. Удару подверглось дело, которым он более всего гордился, которое было ему по душе, которое принесло ему ранг королевского советника.
Рухнуло славное строение, возведенное Тимеей.
Вновь Тимея!
Тимар поспешил узнать, что было дальше.
"На преступный путь молодого человека толкнуло знакомство с легкомысленными женщинами - наиболее опасная для чужестранцев здешняя болезнь. Кристян тотчас же был взят под арест, однако из похищенных денег при нем ничего не оказалось. Часть он проиграл в картежных притонах, часть растратил на прекрасных креолок. Вероятно, немалую сумму злоумышленник припрятал в надежде воспользоваться ею после выхода на свободу. Впрочем, свободы ему долго не увидеть: здешний суд приговорил его к пятнадцати годам каторги на галерах".
Не в силах читать дальше, Тимар бросил письмо на стол, встал и принялся беспокойно расхаживать взад-вперед по комнате.
"К пятнадцати годам каторги на галерах!" Пятнадцать лет быть прикованным к скамье и ничего не видеть, кроме неба и моря! Безнадежно, безутешно сносить палящее солнце и бурное море, слать проклятия немилосердно жестокому человеческому общество! Ведь Кристян состарится к тому времени, как отбудет свой срок. Чего же ради он должен страдать? Ради спокойствия господина Михая Тимара Леветинцского, возжелавшего без помех предаваться на ничейном острове запретным утехам. Ради того, чтобы ни дна душа не могла рассказать Тимее о Ноэми, а Ноэми о Тимее.
Посылая Тодора в Бразилию, разве ты не думал, что такое может произойти? Конечно же, думал! Более того: ты рассчитывал, что представившийся случай неизбежно приведет его к злодеянию.
Отчего ты тогда, сразу же не застрелил его на месте, как и положено мужчине, вступающему в поединок с соперником в любви? Но нет, ты разыграл перед ним отеческую заботливость и заслал его на другой конец света, а теперь все пятнадцать лет будешь смотреть, как он умирает у тебя на глазах.
Ведь тебе не избавиться от этого зрелища, в каких морях и под какими широтами ни пребывал бы Тодор.
Комната не была протоплена на ночь, внутри царил холод и окна были разрисованы морозным инеем, и все же Тимар, меряя шагами тесное пространство, непрестанно вытирал со лба пот.
Выходит. Несчастным становится каждый, кому он протягивает руку.
Его рука проклята!
Когда-то он, поддавшись самообольщению, тешил себя мыслью, что каждого, кого ни коснись, он делает счастливым; даже грешники и те встают на праведный путь. И вот оно, страшное прозрение: проклятие и муки дает его рука!
Обожаемая женщина по его вине несчастна, и ее страдания разделяет друг, у которого он, Тимар, коварно увел ее из-под носа. На страдания и нужду обречена другая женщина, любовь которой он похитил, а достойного места в мире ей подыскать не может.
А теперь еще этот человек, который по его милости вынужден пятнадцать лет слушать звон своих цепей!
Боже, какая кошмарная ночь! Неужели рассвет так никогда и не наступит?
В своей комнате он чувствовал себя, как в тюрьме, как в склепе.
А ведь к этому огорчительному письму еще сделана и приписка.
Тимар решил дочитать письмо и вернулся к столу.
Приписка, датированная двумя днями позже, гласила:
"Мною только что получено письмо из Пот-о-Пренса, где извещают, что с галеры, где находился и наш каторжанин, прошлой ночью на лодке бежали три невольника. Власти организовали преследование. Опасаюсь, что среди бежавших был и Кристян".
