Энн Хэмпсон - Светлый остров
— О, конечно, нет. — Эллин улыбнулась ему снизу вверх, вспоминая впечатление, которое он произвел на нее час назад. — Действительно, нет необходимости извиняться; это вышло случайно. — Она старалась не казаться смущенной, но знала, что краснеет, понимала, что никоим образом не сможет чувствовать себя уверенно, как, например, Эстелла при подобной встрече. Мужчина внимательно посмотрел сверху вниз ей в лицо, и ее поразило его выражение. Казалось, он был удивлен и немного озадачен, однако это длилось одно мгновение, потому что он снова заговорил:
— Вы очень добры. — Возникла пауза, в течение которой его обворожительная улыбка привела к тому, что ее и без того частый пульс увеличился почти до болезненного темпа. — Вы направлялись пить чай? — вежливо спросил мужчина, и она, по-прежнему смущенная, кивнула головой.
— Да, — ответила она, почти не дыша. — Да, н-направ-лялась.
— Тогда, может быть, мы могли бы пойти вместе? Вы одна?
Она снова кивнула головой и ответила утвердительно, но у нее было странное убеждение: он очень хорошо знал, что она одна.
Войдя в комнату отдыха, где тихие звуки музыки доносились с небольшой эстрады, мужчина повел ее, едва касаясь рукой ее спины, через зал к уединенной нише и выдвинул для нее стул. В комнате отдыха Эллин не стала оглядываться, так как, хотя она и не давала никаких обещаний, знала, что Хэл будет ждать ее, чтобы вместе провести время за чаем. Джим и Донна к чаю не появлялись, предпочитая оставаться на залитой солнцем палубе.
Чай и пирожные были поданы на подносе, и Эллин взяла чайник, чувствуя, что находится под сильным влиянием этого высокого грека, который, откинувшись на своем стуле, рассматривал ее из-под полуприкрытых век. Он казался ей озадаченным, хотя она не могла найти этому причину. Она также чувствовала, что его апатичная поза была нарочитой и что на самом деле он настороже. Она передала ему чай, и он поблагодарил ее, а затем сказал довольно тихо, пристально глядя ей в лицо:
— Меня зовут Дьюрис… — Он нерешительно замолчал, как если бы хотел убедиться, последует ли с ее стороны какая-либо реакция на его слова. Но она просто улыбнулась и продолжала ждать, и тогда он глубоко вздохнул, прежде чем сказал ей, что его первое имя — Симон. — А как вас зовут? — Он улыбнулся, однако у нее создалось впечатление, что за его улыбкой, помимо шутливости, скрывалось что-то еще.
Забывшись, она чуть не допустила промах. Ее губы фактически уже сформировали имя Эллин, однако она сдержалась и произнесла: «Эстелла Марсленд».
Как только это имя слетело с ее губ, она почувствовала внезапное сожаление от необходимости лгать. Так или иначе, ей не хотелось говорить неправду этому человеку; к тому же, в этот момент она хотела быть собой — не Эстеллой, а Эллин. Тем не менее неправда была совершенно необходима из-за списка пассажиров. Многие люди останавливались, чтобы ознакомиться с ним; она сама так поступила, и так же, вероятно, сделал Симон — или сделал бы перед тем, как путешествие закончится.
— Эстелла Марсленд… — Казалось, он повторил это имя для себя, продолжая внимательно рассматривать Эллин поверх чайной чашки, и после недолгого молчания на его губах появилась и заиграла загадочная улыбка. Он был далеко, очень далеко от нее в своих мыслях… и все же его глаза по-прежнему были прикованы к ее лицу. Она опустила ресницы, слегка смущенная таким его повышенным интересом. — Как оказалось, что вы путешествуете одна? — спросил он наконец.
Она пожала плечами с притворной небрежностью.
— Мне нравится путешествовать одной.
— Вы часто это делаете?
— В первый раз, — ответила она, бросив на него открытый взгляд, и только потом подумала о своей непоследовательности.
— Но вы только что сказали, что вам нравится путешествовать одной, — сказал он мягким тоном, все еще содержащим в себе нечто такое, что вызывало покалывание в спине Эллин. За его словами последовало неловкое молчание, которое подчеркивало, что его слова представляли собой наполовину вопрос, наполовину утверждение.
— Получилось так, что не оказалось никого, кто мог бы поехать со мной, — наконец произнесла она; к ее замешательству и удивлению, его тонкие губы скривились в презрительную гримасу. Но он сказал все тем же мягким голосом: — Я полагаю, вы понимаете, что вы недолго будете одна.
В ответ она нахмурилась; краска ударила ей в лицо.
— Боюсь, что я вас не понимаю. — В ее голосе прозвучала холодность, и она поняла, что их беседа утратила непосредственность. Симон казался циничным и немного снисходительным. В его черных глазах горел огонек, на который она не обратила особенного внимания. Она отвела взгляд в сторону и взяла пирожное. Казалось, Симон заметил ее упавшее настроение и, к ее большому облегчению, постарался сделать все, чтобы загладить свою бестактность, поэтому, когда он снова заговорил, это было сделано с таким же обаянием, которое он проявил, когда, столкнувшись с ней в коридоре, любезно извинялся.
— Вы настолько красивы, что совершенно невероятно, чтобы вы оставались одна долгое время. Уверен, что вы знаете об этом. — Его голос был приятен своей мягкостью; его глаза светились нескрываемым восхищением, а улыбка на губах была такой очевидно дружеской, что Эллин непроизвольно улыбнулась в ответ.
— Я думаю, вы обращаетесь подобным образом ко всем женщинам, — сказала она с напускным легкомыслием, не найдя ничего более оригинального, чтобы продолжить беседу.
Он засмеялся, показав два ряда ровных белых зубов, крепких и сверкающих.
— Вероятно, я говорил подобные вещи и раньше, — согласился он и наклонился вперед, чтобы взять пирожное. — Но я вполне искренен, когда говорю, что такие слова никогда не предназначались более красивой девушке, чем вы. — Его черные глаза слегка посмеивались над краской смущения на ее лице и дрожащими губами. Казалось, он понимал, что она нервничает и не может овладеть собой, а ей хотелось знать, привыкли он обращаться с женщинами, ведущими себя подобным образом, познакомившись с ним. В нем чувствовался дух превосходства, какой-то жизненный опыт. Она поняла, что если женщина не мобилизует всю свою уверенность и стойкость, то она определенно будет чувствовать себя не в своей тарелке, так как он действительно подавлял все вокруг себя. Эллин вертела в руках десертную вилку. В очередной раз отметив выражение его лица, она подумала, что помимо веселой шутливости, заметной по блеску его глаз и усмешке на губах, он одержим какой-то тайной, которая доставляет ему удовольствие.
— Надеюсь, вы будете танцевать сегодня вечером? — спросил он, как если бы хотел прийти ей на помощь в сложившейся ситуации.
Она быстро кивнула; ее сердце взволнованно дрогнуло.
— Да, конечно.
— Тогда я претендую на каждый ваш танец, — сказал он с некоторой долей властности, что заставило ее нервы приятно затрепетать.
— О… действительно? — Она чувствовала, что дрожит, и от этого злилась на себя. Неудивительно, что это его забавляло; она вела себя как застенчивая и неловкая маленькая школьница.
Симон засмеялся и, взяв тарелку с пирожными, протянул ей.
— Я абсолютно уверен, что так и будет. Я не для того столкнулся с такой девушкой, как вы, чтобы позволить вам снова исчезнуть.
Она бросила на него испуганный взгляд, чувствуя в его словах какой-то коварный, скрытый смысл. Был ли он типичным представителем своей национальности? Она вдруг подумала о Суласе. Определенно, он не имел такой самоуверенности, которой обладает этот мужчина, однако Сулас был значительно моложе — ему исполнился двадцать один год, тогда как этому мужчине было, вероятно, тридцать с лишним. На борту «Кассиллии» было много греков, но Эллин мимоходом разговаривала только с одним или двумя из них, поэтому у нее не было возможности сравнивать Симона с его земляками, но она почему-то не думала, что он типичный грек. Он казался человеком величественным, более благородным. Он все еще держал тарелку с пирожными, и она взяла одно, поблагодарив его, и положила на свое блюдце. Поставив пирожные на стол, Симон выпрямился, затем откинулся на спинку своего стула, обитого синей гобеленовой тканью.
— Вы взошли на борт в Пирее, — пробормотала Эллин, вопросительно взглянув на него. — Вы собираетесь использовать оставшуюся часть круиза?
— Я сел в Пирее. Я был в Афинах по делам и сейчас еду домой.
— Вы живете на одном из островов?
— Да, я живу на острове Родос.
Поколебался ли он, прежде чем произнес название острова? Эллин решила, что всему виной ее воображение.
— Значит, вы довольно скоро сойдете с корабля? — атмосфера разочарования повисла в воздухе — абсолютно откровенного разочарования. — Мы прибудем туда через шесть дней.
— Я надеюсь на это, — подавляя зевок, произнес Симон. Он, по-видимому, погрузился в свои мысли, а Эллин не хотела быть назойливой и сидела за столом, потягивая маленькими глоточками чай и размышляя, женат ли он и есть ли у него семья. Казалось невероятным, чтобы такой исключительно привлекательный мужчина оставался одиноким, хотя в следующий момент у нее мелькнула мысль, что он не похож на женатого и что он, вероятно, позволял себе многочисленные любовные приключения. Положив конец этим размышлениям, она позволила себе улыбнуться. Какое имеет значение для нее, женат он или нет? И заводил ли он многочисленные интрижки?
