Тереза Ревэй - Твоя К.
Она пошла за Машей, которая тут же с плачем кинулась ей на шею. Чтобы утешить сестру, Ксения приготовила ей стакан любимого теплого молока с медом. Маша едва могла напиться, потому что ее зубы стучали о край посуды. Вдвоем сестры поднялись на второй этаж, так как Маша ни за что не хотела оставаться одна в кухне.
Ксения постучала в спальню матери. Открывшая дверь няня была уже без косынки, растрепанная, но вид у нее был удовлетворенный. В руках она держала завернутого в пеленки ребенка с маленьким розовым помятым личиком.
— Спасибо тебе, Господи, — перекрестившись, прошептала Ксения, не без удивления отметив хрупкость новорожденного. В комнате было подозрительно тихо. — Как мама? — обеспокоенно поинтересовалась она.
— Сейчас барыня отдыхает, но скоро вы ее увидите. Держите, мои любимые, это ваш младший брат. Ваша мать хочет назвать его Кириллом.
Ксения проснулась от тишины. Боль в теле говорила о том, что она заснула на стуле с младенцем на руках. Малыш не плакал, а лишь с любопытством смотрел на нее. Удивленная этим неожиданным спокойствием, она проверила, все ли с ним в порядке, поцеловала в макушку. После рождения Кирилла ни няня, ни Ксения не спали добрую половину каждой ночи. Жалея старую нянюшку, девушка хотела заниматься братом только сама. Но старушка не только помогала присматривать за ребенком, но и ухаживала за Ниной Петровной, очень медленно поправлявшейся после родов. Большая потеря крови мешала ей быстро восстановить силы. Ксения, словно воришка, использовала любую паузу, чтобы урвать время для сна: то прислонившись к стене в очереди к ларьку в Гостином Дворе, то сидя за столом перед едой, то прикорнув на стуле у врача.
Донесшийся снизу радостный крик заставил ее вскочить. Спустя несколько секунд послышались быстрые шаги Маши, которая тут же ворвалась в комнату. Щеки ее горели, на лице светилась радостная улыбка. С замиранием в сердце Ксения вдруг осознала, как долго не видела у своей сестры такого искреннего, неподдельного энтузиазма, и, сама не зная почему, встревожилась.
— Ты никогда не угадаешь, кто пришел! — воскликнула Маша.
Игорь Кунин, о котором Ксения и думать забыла, внезапно предстал в ее воображении в одежде пехотинца: кителе, бриджах и начищенных сапогах. Правильные черты лица излучали серьезность и в то же время нежность. Он как бы возвышался над остальным миром. Как она могла забыть этого человека, который еще недавно был так необходим ей? Ксения почувствовала легкое головокружение.
— Быстрее, идем! — сказала Маша, хватая ее за руку, чтобы заставить сдвинуться с места. — Ничего тебе не скажу. Пусть это будет сюрпризом.
Ксения протянула младенца сестре. Маша испытывала к брату ревнивую любовь собственницы. Если бы ей позволили, она не расставалась бы с ним ни днем ни ночью.
За последние месяцы Ксения словно потеряла способность радоваться, стала равнодушной и резкой, а если ей и доводилось улыбаться, то складывалось впечатление, что за нее улыбается кто-то другой. Поправив прическу, девушка, гадая, кто пришел, направилась в кухню, которая давно стала для них гостиной. Именно там они чувствовали себя более спокойно, кухню было легче натопить в отличие от больших салонов, которые теперь напоминали потерпевшие кораблекрушения суда.
На вешалке висела военная шинель с прямоугольными следами от срезанных эполет. За столом, спиной к дверям, сидел мужчина. Его отросшие слипшиеся волосы доставали до воротника кителя. Склонившись над миской, он звучно ел суп.
Скрестив руки, няня стояла у камина и удовлетворенно наблюдала за гостем. Словно догадавшись о присутствии посторонних, гость, медленно поднявшись, повернулся.
— Дядя Саша, — разочарованно выговорила Ксения.
Его мундир от самых плеч был покрыт пятнами неизвестного происхождения и заштопан во многих местах. Лоб пересекала зловещая, оставленная острым предметом свежая рана. Щеки впали.
— Ксения, вот и ты… — хрипло выговорил он.
Она пристально смотрела на него, напрасно ища в этом усталом ссутулившемся человеке своего товарища по детским играм. Старше Ксении всего на десять лет, Александр был для нее идолом, которому хотелось подражать. Но теперь она чувствовала себя неловко, словно перед незнакомцем, и только когда он улыбнулся и прежнее родное выражение осветило его тусклое лицо, Ксения бросилась к нему на шею. Александр мягко отстранил ее.
— Прошу прощения за непрезентабельный вид, но…
— Дядя Саша, ты знаешь про папу?
На его лице отразилась печаль. Он погладил племянницу по щеке шершавой ладонью.
— Нянюшка мне рассказала. У меня нет слов, чтобы выразить свое горе. Он был замечательным человеком. Ты знаешь, как я любил его. Повсюду столько убийств… Генерал Стакелберг был убит на глазах у супруги, а его труп сбросили в Неву. Этим чудовищам чуждо уважение как к жизни, так и к смерти.
Девушка задрожала, чувствуя, что ноги отказываются ее держать. Боясь упасть на руки дяди, она отступила назад.
— Тебе надо поесть, — сказала она, с трудом придя в себя. — Потом я займусь твоей раной. Я знаю, что надо делать. В госпитале мне еще не то поручают. Несмотря ни на что, я до сих пор хожу туда раз в неделю. Если бы ты знал, как мы живем! Надо бороться за все: за еду, тепло, за то, чтобы ухаживать за мамой, за ребенка… У нас теперь есть братик. Чуть позже я покажу его. Но как ты сам? Я писала тебе, а ты ни разу не ответил, поэтому я предположила самое страшное…
По взгляду дяди она поняла, что говорит не очень связно, и замолчала. Казалось, что дядя Саша успокоился. Он снова сел и, взяв ложку, склонился над миской с таким видом, словно в тот момент ничего важнее супа и тепла от пузатого самовара для него не существовало. Ни племянницы, ни няни, ни плохо прибранной кухни, ни школьных тетрадей Маши, ни одежек ребенка, которые няня перешила из старых платьев, потому что ничего другого в городе не было.
С жестким выражением лица дядя Саша кусал хлеб, обмакнув перед этим кусок в суп, не забывал облизывать пальцы и прихлебывал красное вино. На хрустальном бокале остались отпечатки его грязных пальцев. Несколько капель супа потекли по подбородку, и он вытер их рукавом. «Вот она, революция», — подумала Ксения.
Няня сказала, что нужно собрать дядины вещи и вынести на холод, чтобы заморозить вшей. Батистовую рубашку и портянки, которые носили вместо носков, они сожгут на следующий день, а пока Ксения поднялась в комнату отца, чтобы поискать что-нибудь подходящее из одежды. В первый раз она открывала эти шкафы, и знакомый запах одеколона кружил ей голову. Достав из шкафа свитер, она поднесла его к лицу, вспомнив, как, будучи маленькой озорной девочкой, прыгала в объятия отца, который начинал ее кружить, а она захлебывалась смехом. Что осталось от этого? Ничего. Только страх. Страх днем и ночью.
За три дня без особой борьбы большевики захватили власть. Крейсер «Аврора» вошел в устье Невы, Петропавловская крепость несколько раз выстрелила по Зимнему дворцу. Штаб-квартира Временного правительства, которую защищали только юнкера и женский батальон, была взята штурмом в ночь на 25 октября. Керенский бежал, как вор, в то время как Ленина избрали председателем Совета народных комиссаров. В городе воцарился хаос. Наводнившие Петроград погромщики и солдаты рыскали в поисках поживы среди изувеченных офицерских трупов, валявшихся на улицах. Случаи насилия и агрессии никто не считал. Несколько недель Ксения не знала ни минуты покоя. Лишь иногда, измотанная усталостью, она засыпала мертвым сном.
Вода, нагреваемая для ванны, наполняла кухню паром. Девушка вылила последнее ведро в большой бак и задвинула занавеску, чтобы скрыть дядю и позволить нянюшке поухаживать за ним. Без слов было понятно, что сейчас он нуждается в этой женщине, которая укачивала его в колыбели, когда он был маленьким, приходила в его комнату, чтобы сунуть ему в рот ложку гречневой каши, когда ей казалось, что он ничего не ел.
Через час Александр, завернутый в махровый халат, с мокрыми, аккуратно причесанными волосами снова сел стол. Поставив перед ним бутылку водки и стакан, няня пошла к Нине Петровне. Ксения осталась с дядей. Смоченной в спирте ваткой она продезинфицировала его рану на лбу.
— Я буду сражаться, — заявил Александр, скривив лицо.
— Против кого? — иронически спросила она. — Против немцев или большевиков? Столько врагов, что в них можно заблудиться. Я сталкиваюсь с ними каждый день на улицах. Некоторые ходят, нанизав на штыки головы своих противников.
Он только горько усмехнулся.
— Я понимаю тебя. Сначала я не был противником Временного правительства, потому что не поддерживал ту недалекую и продажную клику, которой окружил себя царь. Но эти проклятые политиканы нас продали, отдав власть в руки палачей и предателей… Ой! Осторожнее, ты делаешь мне больно! Ленин и Троцкий более чем опасны. Они из кожи вон лезут, чтобы заключить сепаратный мир с немцами, подонки.
