Агагельды Алланазаров - Тюлень
Генералу Харченко было за шестьдесят, это был загорелый, седой, кареглазый человек, вынесший на своих широких плечах все тяготы войны.
Войдя в комнату, он поздоровался, со всеми, а затем, словно ему этого показалось мало, пошел вдоль строя, за руку здороваясь с каждым по отдельности, тем самым как бы подчеркивая, как он гордится всеми ими.
Все подумали, что, наверно, их командира переводят в другую часть и это его посещение является прощальным. Сейчас генерал совсем не был похож на их прежнего командира, отдававшего решительные приказы: “Ехать туда, захватить такие-то позиции!”
Потом он сел за стол и неожиданно с силой ударил по нему рукой, сжатой в кулак.
— Ребята… Наконец-то враг получил по заслугам… — голос его сорвался и он не смог договорить, нижняя губа задрожала, он всхлипнул…
Собравшиеся не сразу поняли, что хотел сказать генерал, им подумалось, что случилась какая-то беда, несчастье с маршалом Жуковым или даже со Сталиным.
Генерал сделал несколько глотков из протяну того ему стакана с водой, после чего быстро взял себя в руки.
— Ребята, простите, слишком чувствительным стало стариковское сердце. Я хочу сделать для вас одно сообщение, правда, о нем пока нельзя распространяться, но и не сказать я не могу. Вы должны это знать. Только не поддавайтесь эмоциям! Два дня тому назад Берлин пал полностью… Вчера я специально съездил туда и увидел это своими глазами. Наш красный флаг развевается и над Берлином, и над Бранденбургом… Ожидается, что в ближайшие дни Москва известит мир о нашей победе.
Радость накрыла собравшихся горячей волной. Все повскакивали с мест и стали крепко обнимать друг друга.
Балкан понял, что генерал потому расстроился, что двум его сыновьям не довелось дожить до победы. Об этом знали многие. Старшего сына генерал потерял год назад при освобождении Смоленска. А другой его сын, на которого особые надежды возлагал генерал танковых войск Рыбалко, был командиром одной из рот непосредственно ему подчиненных танковых полков, он пал смертью храбрых всего три-четыре месяца назад во время наступления на Кенигсберг. Тогда говорили о том, что генерал Рыбалко направил в Москву представление о посмертном награждении его высшей правительственной наградой.
Балкан хорошо помнит похожего на отца круглого усатого парнишку. Всего два-три месяца назад он вместе с Балканом получал из рук генерала Рыбалко орден Боевого Красного Знамени. Генерал тогда сказал: “Владимир Васильевич Харченко воспитал хорошего сына”, напомнив, чьим сыном тот является.
Разделив свою радость с этими парнями, генерал немного успокоился, однако он видел, какие страсти кипят в душах этих воинов, они были взволнованы, у некоторых на глазах стояли слезы. Было видно, что больше всего им сейчас хочется выскочить на улицу, кидать в небо шапки, обниматься и целоваться, поздравлять друг друга с долгожданной победой, которую они с таким нетерпением ожидали. Но только что генерал предупредил их, что, пока не будет официального сообщения, нельзя распространять эту радостную весть среди воинов.
На несколько секунд генерал задержал свой взгляд на сидящем прямо напротив него Балкане.
— Сынок, ты из каких краев будешь?
Балкан вскочил с места.
— Я из Туркменистана, товарищ генерал. — Садись, сынок!
Затем он повернулся в сторону сидящего в одном ряду с ним круглолицего, с густым ёжиком волос на голове командира полка подполковника Турдыева, кивнул ему головой, говоря: “Тебя я тоже знаю”, после чего вернулся к своей прежней мысли:
— Да, мы вместе со всем советским народом победили фашистов. А ведь это был сильный враг, которого одним-двумя народами было не одолеть. Победить его без Кавказа, Средней Азии, Сибири было бы невозможно. А сколько у трат понес сам немецкий народ! Народ как мать, если у нее достойные дети, она гордится ими, когда же дети бесноваты, они приносят одни несчастья.
Помню строки, вычитанные в одной мудрой книге: “Не задевай, а коль заденешь, будешь сам задет!”. Думаю, что Гитлер читать-то читал эту книгу, но если бы он был способен внимать мудрым советам, разве стал бы он Гитлером?
Когда машина ехала обратно той же дорогой, что и утром, капитан Астахов сказал, что если он с кем-нибудь не поделится этой радостной новостью, она разорвет его.
Состояние самого Балкана было ничуть не лучше, чем у Астахова. Он тоже вспоминал одну древнюю легенду, в которой рассказывалось о том, как трудно хранить тайны. Увидев, что у Искандера Зулькарнайна растут рога, человек очень мучался, пытаясь сохранить эту страшную тайну. В конце концов он спустился в колодец и там, где его никто не мог услышать, прокричал в дудку: “Эй, люди, Зулькарнайн рогат!” и только так освободился от мучавшего его груза.
По пути друзья сделали остановку, на ходу перекусили, а потом всю остальную дорогу горланили песни. Астахов пел песни на русском, украинском языках, а Балкан распевал те туркменские песни, которые были ему известны. Они и сами не заметили, что стали похожими на того парня, который колодцу поведал большую тайну.
* * *
Танкисты дольше положенного простояли на месте своей нынешней дислокации. Хотя Берлин уже давно взят, а украшенные цветами нарядные победные составы вернулись домой. Вскоре после празднования Победы среди воинов распространился слух: “Нас теперь отправят освобождать Китай, в Японию пошлют”. Однако эти разговоры так и повисли в воздухе. Воины полностью выполнили поставленное перед ними здесь задание, и не осталось силы, которая бы могла ворваться в Берлин впереди советских войск и отнять у них победу, завоеванную Советским Союзом. Теперь и союзники — американцы и англичане, подбрасывая шапки в небо, встречались с советскими воинами на Эльбе да на Одере, обнимались и вместе с ними радовались Великой Победе. Поэтому воины считали, что им здесь больше нечего делать, и задумывались над тем, как бы верну ться на Родину, домой.
Но были среди воинов и те, которые привыкли к здешней мирной жизни, с каждым днем становящейся все лучше и лучше, и которым не очень-то и хотелось трогаться с места. Да и местное население привыкло к своей жизни рядом с советскими воинами. Страх и ненависть первых дней постепенно сменились доверием, спокойствием, дружбой. Некоторые из жителей и вовсе хотели бы, чтобы советские танкисты навсегда остались в городке, чтобы их всегда окружали красивые и дружелюбные парни.
В их числе была и Берта, она любила Балкана той страстной женской любовью, которая с каждым днем становилась сильнее и все больше сближала их. Когда он был рядом, она радовалась его присутствию, когда же он отсутствовал, скучала по нему, беспокоилась и с нетерпением ждала его прихода. Появление Балкана вызывало у нее неподдельную радость, она радовалась так, как могут радоваться только дети, получившие свою любимую игрушку.
Внешне близость Балкана и Берты походила на ставшие здесь привычными отношения воинов с фрау-фройляйнами, но вместе с тем она отличалась все возрастающим взаимопритяжением обеих сторон, постоянством чувств.
Воины батальона воспринимали Берту невестой Балкана, поэтому поставили на довольствие и дом, в котором они жили. За это семья, познавшая голод и лишения военных лет, была очень благодарна Балкану. С тех пор, как ним стал поступать командирский паек, благосостояние семьи значительно улучшилось. Старухи были искренне признательны Балкану, который сошелся с их племянницей и внучкой, теперь они, как это было прежде, не были напряжены, словно натяну тая тетива лука, напротив, улыбались ему как близкому родственнику и всячески привечали.
Балкан никогда не приходил в строго определенное время, поэтому ему выдали один из ключей от наружной двери, чтобы он мог приходить и уходить в любое время. Если он задерживался, то открывал дверь своим ключом и сразу же проходил в отведенную им комнату. И некоторое время оттуда доносились негромкие голоса сонной Берты, снимающего верхнюю одежду Балкана. Они говорили полушепотом, чтобы не разбудить домашних.
— Ты еще не спишь?
— Когда тебя нет рядом, я не могу уснуть. — Гмм… Ну так вот он я…
— Вот и займи свое место рядом со мной! — Сейчас, если потерпишь немного, я буду. — Ты, наверно, голоден?
— Я у ребят поужинал.
— На кухне тебе оставлена еда.
— Аппетита нет…
Как только начинал доноситься шепот молодых, полный любви и нежности, одна из двух живущих в соседней комнате старух вставала и тихо закрывала дверь, оставленную приоткрытой, чтобы услышать, когда придет зять. Последний шепот сладких объятий они оставляли самим молодым.
Немецкие деревья, встретившие советских солдат буйным цветеньем по весне, теперь начали приносить плоды, превратившиеся в яблоки, инжир и щедро одаривавшие ими окружающих. В жизни танкистов как будто никаких особенных изменений не было, однако незаметно для глаз, но все же какие-то перемены, то крупные, то мелкие, происходили постоянно. Самым заметным событием тех дней стало то, что младший сержант Фейферов был удостоен чести принять участие в торжественном параде Победы в Москве.
