Розалин Майлз - Греховная связь
— Туда!
Пересиливая ветер, они двинулись по утесу, волоча ноги по жухлой свалявшейся траве С возрастающим ужасом Роберт понял, куда они идут. Впереди, всего в нескольких ярдах был обрыв. Рев волн, бьющихся о камни, казалось, так и звал броситься в их дикие объятья. Он был почти готов отдаться воле рока и принять прощальный поцелуй этой последней ночи. Конец всему. Конец вине…
Нет. Рано сдаваться. Он подумал об Алли, потом об Эмме, потом о Клер. И спокойно взглянул в дуло пистолета.
— И не думай, Поль! — он повысил голос, пересиливая воющий ветер. — Можешь пристрелить меня, если хочешь, но прыгать ты меня не заставишь. А если я умру, то знай, ты убил невинного.
— Ну так и подыхай!
— Нет!
Поль в ярости направил пистолет в голову Роберта, и в этот миг раздался нечеловеческий крик Эммы. Роберт склонил голову и закрыл глаза.
— В руки Твои, Господи, предаю дух мой: да пребудешь со мной в час моей смерти…
— Ты… ты… — Вой смертельно раненного человека перекрыл и крики Эммы, и рев разбушевавшейся стихии. Рыдая, Поль отвел ствол пистолета. — Ты уничтожил меня! Ты уничтожил меня, Роберт! Как мог ты такое сделать, ничтожный лицемер! Мой собственный шурин? Все эти годы ты творил за меня молитвы, сам же меня подставив! — Возрастающая ярость шторма вторила его воплям, усиливая их своей оркестровкой. — Ты, ты! За всем этим стоял ты! Подлый негодяй! Я убью тебя! Я убью тебя! — Он медленно поднял ствол пистолета.
— Нет! Нет! Нет!
Из дула пистолета вырвался язычок красного пламени, осветив на миг окрестности. Роберт почувствовал чудовищный толчок в голову, словно его ударило какое-то титаническое существо, затем резкую боль, и понял, что пуля задела череп. В голове что-то раскололось, словно молния. Буря, драка, неистово вопящий человек, крик девушки… Ночь гибели Джима Калдера! Это и была та самая ночь!
Его трясло от неизъяснимого ужаса, он присоединил свой голос к нестройному хору человеческого и сверхчеловеческого страдания: драма достигла своего апогея, финал близок; он чувствовал, как силы покидают его, а сознание начинает мутиться. Из ночного мрака на него, стоящего на самом краю обрыва, несся человек, вопящий как провозвестник смерти. В ужасе он приготовился оттолкнуть убийцу, биться до последнего дыхания, чтобы защитить себя и спасти свою жизнь.
Он или я!
Джим! Джим! Бога ради, НЕТ!
Но когда нападающий поравнялся с ним, в свете вспыхнувшей молнии он увидел лицо Поля. Отступив на шаг в сторону от несущейся на него громады, он схватил Поля за пояс и швырнул на землю, чтобы остановить его безудержный бег вперед. Но Поль, как когда-то Джим, оказался жертвой собственной ярости, скорость его была слишком велика, чтобы ее мог мгновенно погасить человек с меньшей массой тела. К отчаянию Роберта, махина тела Поля продолжала неумолимое движение к краю обрыва; руки и ноги ослабели от потери крови и напрасно скребли по грязи и траве, пытаясь затормозить движение. Из последних сил Роберт со всего маха рухнул на тело друга и в его угасающем сознании пронеслась клятва — погибнуть вместе с Полем, если у него не хватит сил спасти его. Словно страстные любовники, они обнялись на краю гибели, медленно, но верно скользя в вечность.
— Роб!
Поль издал последний возглас и потерял сознание.
— Боже, — взмолился Роберт, — сейчас или никогда — будь со мной!
Силы оставляли его. Он знал, что долго не продержится. Борясь со штормом, собственным страхом, скользкой предательской почвой, засасывающей их в лоно смерти, Роберт призвал последние крупицы веры и надежды. Край утеса под ними обрывался в черное ничто. Распростертое тело Поля медленно, но неуклонно двигалось в пропасть; ноги и вся нижняя часть уже исчезли на глазах у Роберта.
Последняя самая яркая вспышка молнии осветила совершенным белым светом небо. В последний момент, когда, казалось, уже нет возврата, он нашел в себе силу, о которой молился. И когда Поль, подобно человеку, возлюбившему смерть превыше жизни, завис над роковой бездной, с энергией, о которой он даже не подозревал, Роберт ринулся вперед. Толкаемый слепым бешенством, он нащупал одну жилистую руку, затем другую и одним яростным невероятным движением рванул Поля наверх буквально за миг до того, как вместе с ним низринуться в безжалостное забвение.
40
Белый покой, белая тишина, белое блаженство.
И за что ему такое счастье!
Или он умер и вознесен на небеса?
Не хотелось открывать глаза. Ласковое прикосновение знакомой руки укрепило его в этом предположении. Он действительно умер, и сейчас на небесах. Потому что на земле это было ужасно давно — Клер вот так держала его за руку с неизъяснимой нежностью и трепетной любовью. И он снова погрузился в сон, окутанный безмолвным блаженством.
Засыпая, просыпаясь, вновь впадая в забытье, он чувствовал, как скользит сквозь череду дней и ночей. Иногда он ощущал желание говорить, но это стоило слишком больших усилий. Да и слова, доносившиеся до его сознания, как бы не соприкасались с ним. Все это не так важно — разберемся после…
Потом он проснулся в луче яркого, как весна, солнечного света. И вновь почувствовал прикосновение знакомой любящей руки — близкой до боли. Он осторожно приоткрыл глаза. Клер сидела на краешке кровати, лицо ее было открытой книгой, в которой с первого взгляда читалась безраздельная и безусловная любовь. При первом же движении его век Клер разразилась неудержимым плачем.
— О, Роберт! — запричитала она, смеясь сквозь слезы. — Это уже второе смертное ложе, у которого я сижу; ради Бога, чтоб больше этого не было! Сколько можно?
С изумлением оглядывал он тихую белую комнату, крахмальную белизну постели.
— Я что, в больнице? — полюбопытствовал он.
— Да, милый. И лучшего места для тебя не придумаешь. У тебя травма головы, пулевое ранение. К счастью, неглубокое, и скоро ты совсем выздоровеешь, но пока надо соблюдать покой. Так что ни о чем не беспокойся. Поспи еще — это самое лучшее.
Он уснул.
В следующее свое пробуждение он был значительно сильнее.
— Сколько я уже здесь?
Ему казалось, это продолжается несколько дней, а то и неделю. Ее ответ был для него полной неожиданностью.
— Со вчерашнего вечера. Вас с Полем нашли на мысе. Он тоже здесь.
Поль! Вот те раз. Поль.
— Как он?
Лицо ее сразу стало мрачным.
— Очень плох. Судя по всему, в него стреляли, но полиция никак в толк не возьмет, где и как.
— Он в сознании? Что-нибудь говорит?
Она покачала головой.
— Врач говорит, что он потерял очень много крови. До сих пор не приходит в себя. Полиция ждет, чтобы допросить его. А потом его заберут обратно, в тюремную больницу.
Роберт взял ее за руку. Теперь он понял, что надо делать, и почувствовал прилив сил.
— Нет, милая, не заберут.
— Что?
— Ш-ш-ш-ш-ш. Последний вопрос. Когда нас нашли той ночью — кто-нибудь с нами был?
Она взглянула на него в полном недоумении.
— А кто там еще мог быть?
— А откуда же полиция узнала, где мы?
— Анонимный звонок, кажется. Из паба, будто бы. Поль заходил туда вечером.
— А я так не думаю, Клер.
Она внимательно посмотрела на него, в глубине души еще не совсем веря, что эта неподвижная белая фигура вновь превращается у нее на глазах в любимого нежного мужа.
— Я слушаю, милый. А что же это такое?
Он взял ее руки и стиснул в своих ладонях.
— Клер, я наделал кучу ошибок, ужасных ошибок, и узнал о них только сутки назад. У меня одна возможность сохранить себя — это честно и искренне принять все как есть и дальше положить жизнь на то, чтобы исправить, что можно. — Он прочел на ее лице тревогу и недоумение. — Видишь ли, мне не хотелось бы тревожить тебя попусту, но ты должна знать все, что случилось, от начала и до конца И если ты решишь, если ты действительно решишь, что не можешь жить со всем этим… жить со мной после случившегося — я все пойму и освобожу тебя от обетов без всяких проволочек. Но прежде, чем ты сделаешь это, милая, — и он поднял ее ладони и прижал к своим губам, словно творя горячую молитву, — прежде чем ты сделаешь это, я хотел бы, чтоб ты твердо усвоила одну вещь: за эти последние дни я понял, как сильно люблю тебя, насколько недостоин тебя и как страстно надеюсь и молюсь, чтобы ты дала мне еще один шанс, и я мог бы попытаться доказать тебе, как много ты значишь для меня и как это для меня важно.
Он прикрыл глаза и нахмурил брови, стараясь сдержать слезы. Не следует пользоваться ее сочувствием или ее мягкостью. Наступило долгое молчание. У него было такое чувство, что жизнь его, подобно перышку, повисла в воздухе и только ждет первого порыва ветра. Наконец она заговорила.
— Роберт, не знаю, что ты хочешь сообщить мне, и было бы глупо полагать, что я тут же прощу тебя, лишь бы не потерять, как я думала, когда приехала сюда. Но одно знаю наверное, — ее чистые глаза заглядывали ему прямо в душу, — то, как ты говорил со мной сейчас, это первый честный и искренний разговор между нами за долгие годы! Поэтому еще глупее было бы — я была бы просто дурой — взять и отбросить все просто так. Давай попробуем. В конце концов, попытка не пытка. Но попробуем вместе. Понемножку. По шажку. И тогда увидим.
