Мегги Леффлер - Диагноз: Любовь
— Я люблю тебя, — сглотнув, сказал он, и адамово яблоко двинулось туда-сюда, словно совсем другой фрукт, например клементин. — И я действительно верю, что нам с тобой суждено быть вместе. Не могу объяснить почему… Просто так должно быть.
— Мэттью, — медленно произнесла я, думая, что очень хочу ему верить.
— Пожалуйста, дай мне закончить, — перебил он меня, засовывая руки в карманы.
Заметив его движение, я вдруг подумала, почему он не взял меня за руку. Вместо этого Мэттью достал из кармана открытую коробочку. Я моргнула от ветра и поняла, что смотрю на самый прекрасный изумруд из тех, что мне доводилось видеть раньше. Маленький, но ослепительно сияющий камень так и приковывал взгляд. Мой собственный изумруд.
— Эй, Холли! — позвала Алисия, шагая к нам с противоположной стороны палубы. Она показывала на борт «Властелина озер», возле которого сгрудились остальные пассажиры. — О черт! — добавила она, увидев, как Мэттью протягивает мне коробочку.
Я отвернулась от нее.
— Я купил его еще до твоего отъезда. И он не подойдет никому, кроме тебя. Я сначала хотел купить ожерелье, но подумал, что тебе не понравится носить на шее удавку, — взволнованно продолжил Мэттью. — Потом я подумал о кольце, хотя и считал, что это ужасная банальность. Браслет тоже не подходил тебе… — он запнулся.
— Холли! — закричал с верхней палубы Бен.
— Я люблю тебя, Холли Кэмпбелл, и я хочу, чтобы ты вернулась домой.
Крик, раздавшийся сзади, заставил меня обернуться как раз в тот момент, когда седоволосая леди — постаревшая Мэрилин Монро — падала с лестницы. Общий вопль пассажиров сопровождал каждый удар о ступеньку — голова, колени, снова голова…
Каким бы шокирующим ни было ее падение, но, стыдно признаться, единственной вещью, волновавшей меня в этот миг, был изумруд в руках Мэттью.
Глава 26
Достоверность статистики
В настоящей практической медицине слепец ведет слепца.
Оксфордский учебник клинической медициныЯ сразу же услышала вопрос, переданный по громкоговорителю:
— Есть ли врач на борту?
О черт.
— Я могу помочь! — вызвался кто-то.
— Пойдем, — сказал Мэттью, подталкивая меня вперед.
Я стряхнула с себя наваждение и, шагнув в сторону лестницы, закричала:
— Я врач!
— Холли — доктор, пропустите ее, — потребовала Алисия, когда мы с Мэттью подошли к толпе пассажиров, окруживших упавшую леди, которая теперь лежала под лестницей. — Здесь доктор, дайте пройти!
Затем, понимая, что иначе мы не пробьемся, Алисия закричала, словно грабитель, угрожающий охране банка:
— А ну отвалите, черт бы вас побрал!
Удивительно: море голосов затихло и все отвалили.
— Мадам? — Я опустилась на колени возле пострадавшей, думая о том, что в первую очередь нужно проверить дыхание и кровообращение. Женщина дышала трудно и прерывисто, вокруг ее головы расползалось пятно крови.
— Это Хелен, — сказал с британским акцентом ее муж, Фарвелл. — Ее зовут Хелен.
Он добавил, что ей семьдесят пять и что, если не считать артрита, она никогда ничем не болела.
— Хелен, вы меня слышите? — спросила я, пытаясь определить, можно ли обеспечить ей доступ воздуха, не касаясь шеи.
— Не трогайте шею! — раздался голос Эда. — Это может парализовать ее!
— Она только что упала с лестницы. Возможно, ее уже парализовало, — ответил Мэттью.
— Она повернула голову, — произнес кто-то, указывая на Хелен. Я подняла глаза и увидела одного из рабочих парома, одетого в зеленую спецовку. — Видите? Она не парализована, — добавил он.
— Вы не доктор, — оборвала его Алисия.
— А то я сам не знаю, — добродушно согласился мужчина.
Хелен застонала, держась за левую сторону груди.
— Кто-нибудь, принесите мою докторскую сумку, — попросила я, оглянувшись на пассажиров и встретившись глазами с Эдом.
— Сейчас, — ответил он.
— Хелен, вы понимаете, где вы? Помните, кто вы такая? — спросила я.
Женщина только стонала, ее ноздри трепетали, а дыхание становилось все более прерывистым.
Мэттью расстегнул на ней блузу и приложил ухо к костлявой груди, словно индеец, пытающийся услышать звуки приближающейся конницы.
— С правой стороны признаки дыхания отсутствуют, — сказал он, начиная простукивать тяжело поднимающуюся и опускающуюся грудь женщины. Ее межреберные и подреберные мышцы не работали, затрудняя дыхание. — Отказ правого легкого и возможность отказа левого, — констатировал Мэттью.
— Пневмоторакс? — спросила я, и он кивнул.
— Мне нужна игла шестнадцатого размера, — сказал Мэттью и, повернувшись, крикнул: — Принесет кто-нибудь наконец докторскую сумку?
— Трахея не повреждена, — продолжила я, — но шейные вены расширены.
— Плохой признак. Где сумка? — снова спросил Мэттью.
— Несут из машины, — ответила Ди, и в ту же секунду перед нами оказалась моя черная сумка. Я подняла глаза и увидела Эда.
— У нее инфаркт? — спросил он.
— Пневмоторакс, — ответил Мэттью, не отвлекаясь от пострадавшей.
Дрожащими пальцами я пробежала по ребрам Хелен до второго межреберного промежутка, пытаясь определить место, в которое нужно будет воткнуть иглу… если мы вовремя найдем ее.
— Господи, Холли, что ты тут носишь? — ворчал Мэттью, роясь в моей сумке. — Набор для центральной капельницы? Стерильные перчатки? Ты что, ограбила Государственную службу здравоохранения?
Не обращая внимания на его слова, я вновь пересчитала ребра пострадавшей.
— Как там дела? — спросил паромщик.
— Нормально, — ответила я, прежде чем поняла, что он спрашивал не о нас, а о Хелен, которая часто моргала, тяжело дышала и пыталась сесть. Толпа вокруг нас возбужденно обсуждала происходящее, то и дело давая собственные советы. По общему мнению, Хелен не должна была двигаться.
— Тише, Хелен. Вы можете навредить себе, — предупредила я.
— Ага! — Мэттью нашел в недрах моей сумки нужную иглу в комплекте с трехсторонней помпой. — Разреши? — спросил он, как настоящий джентльмен. Разреши мне самому заняться этой процедурой?
— Ты хирург, — ответила я. — Приступай.
И Мэттью приступил, уверенно и со знанием дела. Я наблюдала за ним с искренним восхищением. Некоторые девушки ценят высоких, красивых и ухоженных мужчин, а мне нужны кривые зубы, очки, как у Бадди Холли, и уверенные руки, которые способны профессионально ввести иглу в чью-то грудную клетку. Замерев, я смотрела, как Мэттью работает помпой, накачивая воздух в грудь Хелен, помогая ее легкому расправиться и продолжить работу.
— Проверь дыхание, — приказал Мэттью, и я быстро схватила стетоскоп, чтобы прослушать симметричность звуков.
Завыла сирена, укрепленная между трубами «Властелина озер»: семь протяжных звуков один за другим. Похоже, это взволновало пассажиров: что, паром собрался тонуть?
— Мы не справимся, — услышала я чей-то голос, который заставил меня вскочить и крикнуть:
— Он хирург!
Только после этого я заметила, что рабочий парома говорит по рации, и поняла: его слова не имеют никакого отношения к Мэттью.
— Говорю вам, она в беде… Понятия не имею, но у нее явно большие проблемы… Вам следует прибыть немедленно. Да, он вам лучше объяснит.
Краем уха я услышала, как помощник паромщика сказал «парамедики», а затем передал рацию Мэттью, который тут же заговорил с ними:
— Здесь семидесятипятилетняя женщина, которая упала с лестницы. Ей нужна плевральная дренажная трубка. Рентген грудной клетки до и после установки, а также компьютерная томография головы. Возможно, понадобится самолет, чтобы отправить ее в Глазго. — Он вернул рацию одному из команды и посмотрел на меня.
— Я люблю тебя, Мэттью, — сказала я.
Его глаза расширились. И ты говоришь об этом сейчас?
— Я люблю всего тебя… До самых маленьких частичек… До самого маленького атома… и того, что меньше атома. Если есть что-нибудь меньше атома.
— Лептоны и мюоны, — невозмутимо ответил Мэттью. — Они меньше атома.
— Я люблю каждый твой лептон и мюон, а также пространство между ними. — Я начала смеяться, потому что мы находились на пароме возле острова Скай, потому что мы никогда не забудем Хелен и Фарвелла и потому что — наконец-то! — я могла заплакать с облегчением. Я ощутила такое огромное облегчение, что с ним могло сравниться только чувство Бена, который вновь открыл в себе веру в Бога.
— Ты умеешь подобрать подходящее время, — с улыбкой сказал Мэттью.
Фарвелл опустился на колени возле жены, взял ее за руку и сжал.
— Хелен? Дорогая? — позвал он. Внезапно я поняла, что с ней все будет хорошо. До того как это случилось, Роксана, медиум с международным признанием заслуг, сказала, что в эти выходные никто не умрет. И никто не умрет!
