Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка
Рождество прошло очень по-домашнему. Этот праздник, мирный, светлый, радостный, помог мне найти общий язык даже со Стефанией. Мы полностью простили друг другу все обиды, Моя невестка, немного оправившаяся от тягот прежней жизни, стала хоть чем-то напоминать молодую мадемуазель Старди, мою гувернантку. Рождество она встречала в платье приятного сиреневого оттенка, и, глядя на нее, разрумянившуюся, радостную, с весело сверкающими голубыми глазами, я подумала, что и она еще может быть привлекательна… и что деньги, достаток, благополучие обладают волшебной силой порой избавлять человека даже от таких пороков, как сварливость, злопамятность и обидчивость.
Перед Новым годом, устав от предпраздничной суеты, я отдыхала в мягком кресле-шезлонге и просматривала почту. Покончив со счетами и письмами, я взялась за газеты. Все они были республиканские, и все кричали о победах Бонапарта: о пользе покорения Италии, унижении Австрии…
Кроме этого, сообщалось, что Институт внес генерала в список «бессмертных». Надо же, за то, что человек лучше других умеет убивать и разорять итальянские города, его делают академиком!
Статьи все еще пестрели упоминаниями о том, как торжественно встречала Директория генерала в Люксембургском дворце, и это была ложь, потому что я знала, что эта церемония — сплошное лицемерие. Тогда все будто следили друг за другом. Да и чего иного можно было ожидать? Ни для кого не секрет, что директоры ненавидят Бонапарта, а он — директоров. Просто удивительно, как эти газеты ухитряются восхвалять и его, и их. Кроме того, и самим газетам не позавидуешь — недавно их было закрыто аж шестнадцать. Был установлен надзор над печатью, театрами, повсюду проводились домашние обыски, ссылки, повсюду вскрывали письма — словом, налицо были все атрибуты полицейского режима. Об этом, разумеется, не упоминали, но это было всем известно.
Еще я узнала, что установлен новый поразительный налог — налог на окна и двери, исчисляемый в зависимости от внешнего вида жилищ… Поистине там, наверху, — сплошные безумцы. О подобном налоге еще со времен средневековья никто и не слышал.
И тут я заметила в конце страницы следующие строки:
«Национальное агентство прямых налогов имеет честь объявить…»
Глаза у меня расширились. Резко подавшись вперед, я склонилась над газетой и быстро прочла объявление. Потом газета выпала из моих рук, и я откинулась назад, сжимая виски пальцами.
Это было сообщение о том, что 5 января 1798 года, в пятницу, в полдень, состоится продажа так называемого «национального имущества». К нему в этот день были отнесены отель де Санс, отель Карнавале и отель на Вандомской площади.
Этот последний был когда-то моим. Именно там я жила до первого замужества, там испытала волнение перед первым своим появлением в Версале.
«Так, значит, он еще не продан, — подумала я тупо. — Он конфискован у меня, но еще никому не продан. Кто бы мог вообразить? Целых шесть лет прошло, а он еще остается собственностью государства».
Я снова склонилась над газетой и прочла о том, что, вероятно, будет много покупателей — банкиров, финансистов и поставщиков. Да, у них это теперь в моде — покупать незаконно конфискованные дома и жить в них. Слова о «банкирах и финансистах» навели меня на мысль об одном банкире — Рене Клавьере. Впервые за все время пребывания в Париже я вспомнила о нем, и ярость переполнила меня.
— Мерзавец! — пробормотала я в бешенстве. — Можно не сомневаться, что он будет на торгах. Да еще и переиграет всех!
Ну, нет… Я должна бороться. На этот раз я не сдамся так легко. Теперь не август 1792 года, когда меня могли убить лишь за то, что я назову свое имя, и когда у меня не было ни гроша, чтобы противостоять Клавьеру. Теперь многое изменилось. Ах, мне лучше умереть, чем дать ему снова насладиться моим поражением, снова восторжествовать. Я должна что-то предпринять. Непременно.
Но как? Меня охватило волнение. Я ведь и сейчас не могу открыто выступить на торгах. Если я туда явлюсь, это будет для Клавьера вызовом. Своим появлением я подстегну его азарт. Он не постоит за ценой; предложит самую фантастическую сумму, лишь бы иметь удовольствие посмеяться надо мной. С влиятельнейшим банкиром Франции и даже Европы я не могла состязаться. Это было бы безумием. Вести войну с открытым забралом равнозначно поражению. Но что же тогда делать? Что можно придумать в этой ситуации?
— Впрочем, какая разница! — яростно прошептала я. — Первое, что я должна сделать, — это найти деньги! Много денег! Об остальном я подумаю потом!
Денег-то как раз и не было. То есть они были, но не при мне. Из Бретани я увезла достаточную сумму, но гардероб Авроры и восстановление дома немалого стоили. А сейчас мне надо было располагать очень значительным количеством денег. Это не шутка. И послать за ними в Белые Липы я тоже не могу — торги назначены на 5 января, ни один человек не сможет преодолеть такое расстояние туда и обратно за пять дней. Стало быть, надо искать выход в Париже.
Надо найти деньги… А потом найти человека, который заменил бы меня. Подставное лицо, которое не вызовет подозрений у Клавьера. Господи, если бы только мне это удалось!
Я лихорадочно ходила из угла в угол, ломая руки. Вопросов было много, но ни на один я не находила ответа. Положение казалось мне безвыходным. Я уже готова была предаться отчаянию, сесть и заплакать, как мой взгляд остановился на ларце с драгоценностями.
— Мои изумруды!.. — выдохнула я облегченно.
Да, целая коллекция, привезенная из Голконды и подаренная мне Александром… Он хотел, чтобы я отдала их в отделку, чтобы ювелиры сделали для меня великолепный изумрудный гарнитур. Что ж, с этой мечтой придется распрощаться. Я готова пожертвовать и большим, лишь бы не видеть Клавьера хозяином того дома. Достаточно и особняка на площади Карусель — я всегда бываю унижена, когда проезжаю мимо него и сознаю, что там хозяйничает Клавьер. Да еще и перестраивает его.
Боже мой, как мне хотелось, чтобы поскорее наступил Новый год, а особенно — следующее утро. Я так хотела начать действовать.
5
Было еще совсем рано, когда я приехала на улицу Сантонж, в респектабельное заведение известного ювелира Гюстава Бонтрана.
Я сразу заявила, что желаю соблюдать полное инкогнито. Никаких имен, никаких лишних вопросов. Гербы на моей карете были скрыты под слоем краски. Я была в черном строгом наряде, который не позволял судить о том, насколько я богата. Темная вуаль была так густа, что даже я, глядя в зеркало, своего лица не различала, а шляпа была надета так, что никто не смог бы догадаться о цвете моих волос.
Клавьер ни за что не должен знать, что я что-то продавала и нуждалась в большой сумме денег. Лучше, если бы он вообще не слышал о том, что я в Париже. Пусть никакие вести обо мне не тревожат его, не возбуждают подозрений — это было залогом моего выигрыша.
Ювелир принимал меня сам и был вежлив и предупредителен. Я показала ему изумруды, и он долго изучал их.
— Что ж, — заявил наконец Бонтран. — Если эти камни еще хорошенько почистить, им цены не будет.
— Как вы думаете, сколько я могу получить за них?
— Полтора миллиона, сударыня.
Поглядев на меня из-под очков, Бонтран сказал:
— Я бы купил их у вас за эту сумму.
Сама я полагала, что изумруды стоят тысяч на сто дороже, но перечить не стала. У меня теперь было другое условие.
— Здесь не хватает главного камня, сударыня. Так сказать, венца…
Я прервала его:
— Мэтр Бонтран, мне нужны деньги немедленно.
— Я не заставлю вас ждать. Я передам вам деньги через неделю.
— Вы не поняли. В моем распоряжении нет недели, нет даже пяти дней.
— Чего же вы хотите?
— Я хочу получить деньги самое большее через три дня.
— Утром четвертого января?
— Да.
— Я смогу дать вам ответ через минуту.
Он аккуратно сложил камни в футляр, отдал его мне и с поклоном удалился, попросив меня подождать. Я опустилась в кресло, задумчиво подперла подбородок рукой. Потом поглядела на часы. Хоть бы он поскорее возвратился! Лихорадка нетерпения просто сжигала меня. Я чувствовала, что успокоюсь только тогда, когда буду иметь в своих руках эти самые полтора миллиона.
Большой зал блестящего ювелирного магазина понемногу оживал. Появлялись посетители, все как на подбор одетые богато, но слегка безвкусно. Буржуа, решила я. Новые хозяева. Равнодушно следя за ними глазами, я подумала, что, если Бонтран не сможет выполнить мое условие, еще не все потеряно. Я отправлюсь к другим ювелирам. У кого-нибудь мне повезет.
Мое внимание невольно привлекла молодая дама в теплом меховом манто и высокой шляпке с перьями. Она была одета безупречно, и это заинтересовало меня. Я инстинктивно почувствовала в ней свою. Дверь перед женщиной распахнул служащий магазина. За дамой шла горничная. На миг они остановились посреди вестибюля и о чем-то перемолвились, потом хозяйка направилась к витрине. Через миг я увидела, что она беседует с приказчиком и поглядывает на меня так же заинтересованно, как я только что поглядывала на нее.
