Мила Бояджиева - Большой вальс
Антония рассеянно переставляла книги на полке - французская, русская классика, специальная литература по социологии, подборка журналов и вот какая-то объемная коробка со знакомой монограммой Алисы на крышке. "Что за подарок преподнесла маман Тори?" - подумала она, открывая коробку. Стопки писем, аккуратно сложенные, адресованные на остров Антонии Браун. "Это ещё что такое?" - Тони развернула листки, исписанные стихами. - "А, милый наш поэт! Сколько излияний, какая творческая активность и завидное постоянство - вероятно, еженедельные отчеты за целых пять лет! Безнадежная любовь!.. А она-то даже не догадывалась, не замечала его. Хм, странно... Может, это как раз и был её истинный рыцарь? Не-ет. Уж если выбирать, то лучше сумасшедшего южного принца. Потрясающе красив и такая отличная школа в любовных делах - ещё бы - специально обученный гарем с 16 лет! К двадцати при известном усердии можно стать настоящим профессором, конечно, при наличии способностей. А способности у Бейлима есть, да куда там - талант!"
Антония прильнула к зеркалу, с удовлетворением установив, что выглядит ничуть не хуже Виктории, а значит - просто потрясающе. Мысль о том, что рано хоронить себя в кастрюлях и пеленках прокралась исподволь. А что, если просто-напросто стать истой парижанкой? Дома Картье, в остальное время - принц, сын с няньками и вокруг - толпы поклонников... Как же не хватало ей все это время Артура! Артур, милый Артур - подружка-наперсница, отец и адвокат одновременно... Несправедливо распорядилась с тобой судьба... Тони с ужасом представляла, что переживает Шнайдер, взваливший на себя груз двойного преступления: вину в гибели Юлии и убийство отца Тони! Кассио здорово "подставил" его, толкнув на этот шаг. Который раз она подумала о том, что Шнайдера, по всей видимости, нет в живых. Пополнил списки неопознанных трупов, вылавливаемых из рек или найденных где-нибудь на городских задворках... Хотя бы успеть шепнуть ему на прощание, что не винит ни в чем и прощает. Прощает, как, должно быть, простила и витающая на небесах Юлия.
"Бедный Артур, тобой сыграла, как пешкой, опытная и безжалостная рука". - Думала Тони. - "Прости, если взираешь откуда-то, что твоя "голубка" неудачным объектом для проявления мужества". - Антония лежала поперек кровати, пристально глядя в потолок, будто именно там должен был появиться печальный лик Артура.
...Вечером позвонил Жан-Поль. Голос встревоженный, охрипший, по-видимому, говорит из автомата - шум поездов перебивает сбивчивую речь.
- Тори, нам надо срочно увидеться. Плохие новости. Жду. - И продиктовал адрес.
Сердце оборвалось, руки задрожали - Антония и подозревала, что так всерьез воспримет неудачу Виктории. Что же случилось? Может, и впрямь не зря болтают о русской мафии? Да ещё эти нелепые связи с братом Бейлимом... Она мгновенно оделась и через пять минут летела в такси в мрачный район рабочего пригорода.
Маленькие стандартные домики уже спали. Работяги ложатся рано - лишь кое-где ещё смотрели телевизор, выпуская на улицу через открытое окно бубнящие голоса какого-то телесериала. На мотоциклах пронеслось шумное стадо юнцов в черной коже, пропел Майкл Джексон из ярко освещенного углового кафе. Таксист остановился в условленном месте, оказавшемся полутемным сквером, переходящим в пустырь и, получив деньги, уехал. Антония опасливо оглянулась. Никого. Почему-то ярко вспыхнул в памяти давнишний эпизод, который она тщетно пыталась забыть - тот маленький французский городок, где мускулистый пьяный подонок едва не изнасиловал её в чужом темном саду... Антония зябко вздрогнула, вспомнив прикосновение цепких жестких рук запах перегара, выдыхаемого в лицо...
Чья-то ладонь плотно зажала ей рот. Подкравшийся сзади человек ловко вывернул локти и шепнул: "Не пикни!" В ребро ткнулось что-то острое очевидно, не карандаш. Она попыталась вырваться, охваченная животным ужасом, но кто-то схватил её за ноги, подбив колени и повалил на землю. Их было двое - ловких, сильных и абсолютно трезвых. Они работали молча, оттаскивая девушку в кусты, подальше от слабеньких фонарей. Хрустели ветками, тащили по камням, бросили, переводя дух.
- Пора кончать. Место подходящее. - Сказал один. - Цацек на ней нет, денег мало. Кошелек у тебя? Брось рядом. Я прослежу, чтобы его нашла полиция... Ну что ж, прости нас, куколка. Гуд бай!" - Рука с лица Тони соскользнула - она увидела прямо перед собой черный глазок пистолетного дула и дико закричала.
- Отлично, ещё разок, эти трели должны услышать сонные свидетели. Ну! - Тони молча стиснула зубы. И тут же взвыла от боли - носок ботинка изо всей силы врезался ей в ребра.
Потом грянул выстрел, что-то полыхнуло у виска и она провалилась в последнюю, спасительную темноту...
...Нет, это не ад и не рай. Опять автомобиль. Щека прижата к холодному стеклу - приятная чудесная прохлада... Нет, слишком холодно, холодно. Антония скорчилась от озноба, лязгая зубами.
- Это у тебя от страха. Ты жива, девочка, - сказал мужчина, сидящий за рулем. - А я не Архангел Гавриил. Хлебни вот это.
Он протянул ей плоскую фляжку со спиртным. Тони сделала глоток и чуть не задохнулась - рот и горло обожгло - не менее шестидесяти градусов! Но теперь она могла осмотреться - незнакомец в глубоко надвинутом клетчатом кепи не спешил представиться. Они выехали на освещенные ночные улицы, и вскоре остановились - Антония узнала "свой" дом.
- Выходим. Я с тобой. - Сопротивляться и спорить не имело смысла. Тони попыталась выйти из машины, но колени подкосились и она рухнула на руки своего спасителя.
- Так не годится, милая. Держись за меня и скорее в дом.
Разбуженный Джо с открытым ртом проследил как неуверенно топала с незнакомым кавалером явно подвыпившая жилица. А ведь производила впечатление настоящей ученой дамы. Вот ведь - никогда нельзя быть уверенным в женщине!
Пока спаситель старательно проверял замки в захлопнувшейся за ими двери, Тони медленно осела на ковер и свернулась в клубок. Сознание, что смерть прошла совсем рядом, лишь задев своим черным крылом, согревало блаженным, расслабляющим теплом. Мужчина нагнулся, крякнув от усилия, поднял её на руки и с трудом дотащил до постели.
- Стар я для такого балета, голубка, - он присел рядом, сунул под язык какую-то таблетку и закрыл глаза, укрощая боль в сердце. Но Антония уже вскочила, уже обнимала его, озаренная всполохом узнавания. "Артур! Милый мой, живой Артур!"
- Стоило пожить, чтобы вытащить тебя из этой переделки. Ты что, и вправду шпионка, Тори? - он говорил сквозь зубы, не отвечая на её радостные вопли и ласки.
- Да открой ты глаза, старый хрыч! Это же я - твоя Карменсита! - Тони встряхнула Артура за плечи и с неизведанным ещё восторгом наблюдала за радужной сменой чувств, озаряющих его обрюзгшее, посеревшее лицо: недоверие, узнавание, удивление, радость, испуг!
- Артур! - она прижала его голову к своей груди. - Милый мой старикан. Дорогой мой друг - я так счастлива, что мы опять вместе!
Первый раз Антония видела, как плакал Шнайдер: беззвучно, закусив губы и посапывая, он ронял на воротник бледно-голубой рубашки тяжелые слезы.
Чуть позже, после лавины беспорядочных вопросов с обеих сторон, примачивания ушибов на теле пострадавшей, Шнайдер перешел к обстоятельному рассказу. Тони, переодевшись в пижаму Виктории и прижимая мокрое полотенце к вспухшей, ободранной скуле по-турецки устроилась на полу. Ныло предплечье в том месте, где расплывался огромный синяк с явно обозначенными отпечатками трех пальцев, под ребром кололо, стоило только поглубже вздохнуть. Кроме того, она не хотела пугать Шнайдера расчесыванием волос, помня, как один их нападавших тащил её по траве, и опасаясь теперь лишиться части своей шевелюры. Эта проблема периодически вспыхивала в жизни Тони её чудесные подаренные Динстлером кудри не хотели держаться на своем месте. Находящийся в эйфорической приподнятости Артур не замечал, что из рассеченной губы сочится кровь, пресекая все попытки Антонии помочь ему.
- Оставь, детка. Дай хоть немного побыть героем. Ведь я чувствовал себя таким дерьмом!.. Тогда прямо с похорон Динстлера я сбежал. Как зверь искал нору, чтобы забиться в неё и сдохнуть. Приобрел даже какие-то таблетки. Но вспомнил про Роми. Купил лошадку, паровоз, ещё чего-то сладкого, и двинул в Кентукки. Стою у забора знакомого домика, как дворняжка, в окна заглядываю. Выйдет, думаю, законный отец семейства и пришибет еще, да и Люси достанется. И правда, выходит, молоденький такой, ушастый, любезный: "Вам, говорит, кого надо?" - "Люси Паркер. Вместе в школе учились", - отвечаю и коробки с игрушками за спину прячу. - "Мам, крикнул он в дом. - К тебе школьный дружок пришел!" - и калитку передо мной распахнул. Мой Роми Ромуальдос. Семнадцать лет... А Люси так без мужа и осталась...
Не отравился я, значит, запил. Уж и не помню, как вышло - ни дня, ни ночи не замечал. А Люси за мной как мать ухаживала. И вправду, мать толстая такая, вислозадая и двойной подбородок чуть не до груди висит, добрый такой, мягкий... И что же ты думаешь, голубка? Нашел меня человек один. Люси другом моим представился и захлопотал - отпоил таблетками, в чувство привел, и говорит: "Вы, господин Шнайдер, не из числа моих поклонников. Я не питаю иллюзий на этот счет Но зато мне не безразлична Виктория Меньшова-Грави. И ещё кое-кто, но это неважно... А посему, считаю необходимым прояснить ситуацию.
