Дэвид Лоуренс - Белый павлин. Терзание плоти
— Садись, перекуси, — пригласил он посетителя, абсолютно уверенный, что тот откажется. Он предполагал, что Сайсон стал слишком утонченным, чтобы есть такую грубую пищу. Молодой человек поморщился.
— Ты обедал? — спросила девушка.
— Нет, — ответил Сайсон. — Еще слишком рано. Я поеду обратно в половине второго.
— Это называется ланч, правда? — поинтересовался старший сын почти насмешливо. Когда-то он был близким другом этого человека.
— Мы накормим Эдди чем-нибудь, когда поедим, — сказала мать-инвалид умоляюще.
— Нет, нет, не беспокойтесь, мне не хотелось бы, чтобы вы суетились из-за меня, — сказал Сайсон.
— Ты всегда любил свежий воздух и природу, — засмеялся младший сын, парень лет семнадцати.
Сайсон обогнул здание и прошел во фруктовый сад за домом, где вдоль зеленой живой ограды росли нарциссы, казавшиеся желтыми веселыми птицами, рассевшимися на своих насестах. Он чрезвычайно любил это место. Вокруг высились холмы, и леса, как медвежьи шкуры, покрывали их гигантские плечи, а маленькие красные домики, будто брошками, скрепляли их одеяния. Голубая полоска воды в долине, скудность домашнего пастбища, нежное пение несметного количества птиц. До своего последнего часа он будет мечтать об этом месте, когда почувствует солнце на своем лице, или увидит ветки деревьев, покрытые пышными хлопьями снега зимой, или почувствует запах приближающейся весны.
Хильда была очень женственна. В ее присутствии он почувствовал себя скованным. Ей было двадцать девять лет, как и ему, но она казалась ему значительно старше. Он почувствовал себя глупо, неловко перед нею. Она совсем не изменилась. В то время как он перебирал опавшие лепестки, она вышла из задней двери дома, чтобы вытрясти скатерть. Домашние птицы возвращались наперегонки с гумна, птицы шелестели листвой деревьев. Темные волосы девушки были собраны вверху валиком, наподобие короны. Она держалась очень прямо и казалась холодной и отчужденной. Вытряхивая скатерть, она смотрела на гору.
Некоторое время спустя Сайсон вернулся в дом. Она приготовила яйца и домашний сыр, варенье из крыжовника и сливки.
— Поскольку ты будешь сегодня обедать поздно, — сказала она, — я приготовила тебе легкий ланч.
— Это очень приятно, — сказал он. — Вокруг тебя действительно распространяется идиллическая атмосфера — твой соломенный пояс и бутоны плюща.
Они все еще причиняли друг другу боль.
Он чувствовал себя неловко перед нею. Ее непринужденная уверенная речь, ее холодность были незнакомы ему. Он снова восхитился ее темными и шелковистыми бровями и ресницами. Их глаза встретились. Он увидел в ее прекрасных серых глазах слезы и странный свет и за всем этим — спокойное одобрение своего поведения и торжество над ним.
Он почувствовал, что отступает, и старался вести себя, как обычно, иронично и чуть насмешливо.
Она отослала его в гостиную и помыла посуду. Длинная комната с невысоким потолком была обставлена мебелью с распродажи Эбби, там были стулья, обитые репсом бордового цвета, очень старые, и овальный стол из полированного орехового дерева, и другое пианино, прекрасное, но тоже старомодное. Несмотря на то, что комната стала совсем другой, непривычной, ему здесь понравилось. Открыв высокий шкаф, который стоял в нише стены, он обнаружил, что тот заполнен его книгами, его старыми учебниками и поэтическими томами, которые он посылал ей, на английском и немецком языках. Нарциссы, стоявшие на подоконнике, сияли через всю комнату, он почти чувствовал исходящие от них лучи. Прежнее волшебство снова снизошло на него. Его юношеские акварели на стене больше не вызывали у него усмешки; он вспомнил, как пылко он стремился писать для нее двенадцать лет назад.
Она вошла, вытирая тарелку, и он снова увидел ее белоснежные красивые руки.
— Здесь просто замечательно, — сказал он, и их глаза встретились.
— Тебе нравится здесь? — спросила она. Это был ее прежний низкий, хрипловатый, интимный голос. Он почувствовал, как заволновалась его кровь. Это была прежняя, утонченная сублимация, он точно таял, а его дух будто испарялся.
— Да, — кивнул он, улыбаясь ей, словно маленький мальчик. Она наклонила голову.
— Это было кресло графини, — произнесла она тихим голосом. — Я нашла ее ножницы под обивкой.
— Правда? Где они?
Развеселившись, она быстро достала свою рабочую корзинку, и вместе они рассмотрели старые ножницы.
— Настоящая баллада об умершей леди! — сказал он, смеясь и просовывая свои пальцы в кольца ножниц графини.
— Я знала, что ты сможешь пользоваться ими, — сказала она с уверенностью. Он посмотрел на свои пальцы и на ножницы. Она имела в виду то, что его изящные пальцы подходят для ножниц с маленькими кольцами.
— Да, это можно сказать обо мне, — засмеялся он, откладывая ножницы в сторону. Она повернулась к окну. Он заметил прекрасный светлый пушок на ее щеке и верхней губе и ее мягкую, белую, как зев цветка крапивы, шею, ее предплечье, яркое, как только что очищенное зерно. Он смотрел на нее новыми глазами, и она казалась ему совсем другим человеком. Он теперь не мог оценить ее объективно.
— Ты не хочешь погулять? — предложила она.
— Да, — ответил он. Но чувством, которое больше всего беспокоило его мятущееся сердце, был страх, страх, вызванный тем, что он видел. У нее были прежние манеры, прежние интонации, но она была совсем иной, чем когда-то. Он прекрасно знал, чем она была для него. И теперь постепенно начинал осознавать, что на самом деле она была чем-то совсем другим и всегда была такой.
Она ничего не надела на свою голову, только сняла фартук, заявив:
— Мы пойдем под лиственницами.
В то время как они проходили по старому фруктовому саду, она позвала его, чтобы показать гнезда лазоревок на одной из яблонь и в живой ограде. Его несколько удивляли ее уверенность, заметная твердость и даже появившееся в ней высокомерие, спрятанное под маской смирения.
— Посмотри на бутоны цветов яблонь, — сказала она, и тогда он различил множество маленьких розовых бутонов среди свисающих веток. Она взглянула ему в лицо, и глаза ее стали жестокими. Она увидела, что пелена спадает с его глаз, и он наконец увидит ее такой, какова она на самом деле. Этого она больше всего боялась в прошлом, и это сейчас необходимо для ее же собственного блага. Теперь он увидит ее настоящей. И она, такая, ему не понравится, и он поймет, что никогда не мог ее любить. Прежние иллюзии прошли, они — посторонние люди, абсолютно и бесповоротно. Он воздаст ей по заслугам. Она получит от него должное.
Она была блестяща, он никогда не знал ее такой. Она показала ему гнездо королька в густых кустах.
— Смотри, это королек! — воскликнула она.
Он был удивлен, что она использует местное название. Она аккуратно просунула руку сквозь шипы и коснулась круглого отверстия гнезда.
— Пять! — сказала она. — Пять маленьких птенчиков.
Она показала ему гнезда малиновок, зябликов, коноплянок, трясогузок около воды.
— И если мы спустимся ниже, к озеру, я покажу тебе гнезда зимородков… Среди молодых елей, — продолжала она, — есть гнезда певчих или черных дроздов почти на каждой ветке. В первый день, когда я их увидела, я почувствовала, что не должна ходить в лес. Он казался городом птиц; а утром, услышав их всех, я подумала о шумном раннем рынке. Я боялась войти в свой собственный лес.
Она пользовалась языком, который они когда-то вместе изобрели. Теперь он принадлежал только ей. Он покончил с этим. Она не имела ничего против его молчания, но все время точно распоряжалась и руководила им, давая ему возможность увидеть ее лес.
Они шли по болотистой тропинке, где незабудки цвели богатым голубым ковром, когда она сказала:
— Мы знаем всех птиц, но здесь очень много цветов, названий которых мы не можем определить. — Это было осторожное обращение к нему, поскольку он-то как раз их знал.
Она посмотрела мечтательно на поля, которые дремали в солнечном свете.
— У меня есть любовник вдобавок, ты знаешь, — сказала она самоуверенно, однако тон ее снова стал почти доверительным.
Это разбудило в нем желание побороться с ней.
— Я думаю, что встретил его. Он очень симпатичный — и также обитатель счастливой Аркадии.
Не ответив, она свернула на темную тропинку, которая вела на верх холма, где кусты и деревья были особенно густыми.
— Люди прекрасно поступали, — сказала она наконец, — когда возводили разные алтари для различных богов в старые времена.
— О да! — согласился он. — И кому же новый?
— Никаких старых нет, — ответила она. — Я всегда искала только этот.
— И чей же он?
— Я не знаю, — сказала она и открыто посмотрела на него.
— Я очень рад, — сказал он, — что ты удовлетворена.
