Дарья Агуреева - Без парашюта
Боренькины друзья не вертелись вокруг какого-нибудь лидера. Я видела, что всех их многое объединяет, что они близки, но при этом они не связаны друг с другом, они свободны, и поэтому в их отношениях напрочь отсутствует что-нибудь рассудочное. Только теплые чувства, больше ничего. Наверное, в этом и крылась причина той удивительной легкости, озаряющей их общение. Им просто было хорошо вместе, и больше ничто не имело значения. Я весь вечер инстинктивно жалась к Бореньке, не отставая от него ни на шаг. Даже в лифт я без него ни за что не садилась. Наверное, все это выглядело страшно глупо, если не неприлично. Но не могла же я остаться в чужой стране без единой родной души? Уже ночью Боренька привез меня домой, и в темноте спящего подъезда произошло странное - он поцеловал меня. Я не так уж много выпила в тот вечер, но так голова у меня еще никогда не кружилась. Конечно, все это можно было предвидеть, и ничего сверхъестественного в этом не было, но я уже давно разучилась думать. Мое сознание было занято чувствами, которые я даже была не в состоянии определить по причине отсутствия хоть какой-нибудь мозговой деятельности. В совершенно невменяемом состоянии я, наконец, вошла в квартиру и тут же натолкнулась на маму. -У тебя вообще голова есть? Почему ты не подходишь к трубке? - она изо всех сил пыталась изобразить строгость, но в ее глазах я ясно видела изумление.
- Я не слышала, наверное. Мы же были в гостях, - не хотя оправдывалась я. Надо же! Именно сейчас, когда мне нужно остаться одной, когда мне так хорошо и так странно, меня начинают дергать глупыми вопросами.
- Катя! Я что-то не очень понимаю твое поведение, - меня, видимо решили не оставлять в покое. - То тебя из дома не выгонишь, то тебя вообще никогда нет. Целыми днями названивает Миша. Что я, по-твоему, должна ему говорить?
- Как что? - искренно удивилась я. - Правду! А почему ты собственно должна перед ним отчитываться?
- Ты не слишком много на себя берешь? - перебила меня мама. - Очень скоро ему это надоест. И звонить начнешь уже ты.
- Мама! - ее слова резали мне слух. Ну надо же нести такую чушь! Да еще так не кстати . - Я же говорила, что мне почти безразлично, звонит он или не звонит. Между нами ничего не было, нет, и уже не будет!
- Вот как? - ее глаза уже переполнились удивлением, но вдруг она изменилась в лице. -А почему ты так поздно?
- Я же говорила, что Боренька везет меня в гости, - я чувствовала, что вот-вот взорвусь.
- Ах, Боренька! Очень мило, - мама явно задумалась. - Я почти уверена, что мысли ее были настроены против Бори, но она ни за что бы не призналась. После смерти Гриши, моего брата, она всегда разговаривала со мной с опаской, пряча глаза и осекаясь на полуслове. Мне оставалось только догадываться об ее истинном отношении к тем или иным вещам, но, признаться, я не очень то утруждалась. Меня не трогала, не лезли ко мне в душу, и это было главным для меня. Я дрожала над своим заполученным уединением и боялась утратить его, зайдя на чужую территорию. И конечно же в ту ночь я ни на секундочку не задумалась над тем, как выглядят со стороны столь разительные перемены в моей жизни. Это было мне неинтересно, неважно.
Время то летело с невероятной скоростью, то как будто стояло на месте. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как от меня ускользнул горячий июль, и вот я уже неслась куда-то, пытаясь ухватиться за грустнеющий август. Боренька заезжал за мной на работу все раньше и раньше, и я радовалась, что предусмотрительно не подписала трудовой договор, и единственное, что грозило мне за мою непростительную халатность были косые взгляды начальства и обиженно поджатые губы Тани. В ту пятницу Таня взяла отгул - ее крестнику исполнялось два года, директора еще в четверг с жаром принялись отмечать конец недели, и я без зазрения совести села в Боренькину машину уже в начале четвертого.
- Куда мы отправимся сегодня? - весело спросил Боря. Он все еще надеялся услышать от меня хоть сколько-нибудь внятное предложение.
- Как скажешь! Кто у нас главный? - уже по привычке ответила я. Боренька задумался, дав мне возможность на несколько минут зависнуть на кончике собственного воображения.
- Ну что ты все смеешься? Надо мной? - он вывел меня из оцепенения.
- Нет! Что ты! - я не могла справиться со своей полоумной улыбкой, которая то и дело вылезала на мое лицо.
- Катя! - Боря завел машину. - А тебе вообще интересно со мной?
Я оторопела. Я была готова к чему угодно, только не к таким вопросам. Он что, не знает, кто он такой? Двадцать четыре года подряд, день изо дня, он просыпается, видит себя в зеркале, ни на секундочку не расстается с собой... И после всего этого он может задавать такие вопросы?
- Боренька! Ну, наверное, если я еду в твоей машине, сижу здесь рядом с тобой, это значит, что мне скучно, тоскливо, и ты меня утомил. -Ну, может быть, тебе просто неудобно послать меня подальше, - смутился Боря.
- Если ты будешь спрашивать меня о таких очевидных вещах, то наверняка и вправду мне надоешь. Мне уже самой захотелось поинтересоваться, не надоела ли я тебе, - борясь с приступом идиотского смеха, говорила я. В ответ Боря наклонился надо мной и поцеловал. Я выпила уже целую банку джина с тоником, но только теперь почувствовала, как я захмелела. И только где-то в уголке сознания стучало, что мы вообще-то на шоссе, стоим на светофоре, и все это, как минимум, глупо.
Но в конце концов, зачем человеку разум, если нельзя делать глупости?
- Мы не разобьемся? - как можно тише спросила я.
- Ни за что, - прошептал Боря, не отрываясь от меня. - Я так долго искал тебя, Катя... Мне так хорошо с тобой.., - после таких слов я была готова и разбиться. Все куда-то поплыло, сердце вдруг исчезло, и только в висках отдавался его жуткий неритмичный гул.
- Ну надо же! - вдруг отпрянул Боря. -Ты даже когда целуешься, улыбаешься! О чем ты думаешь?
- Ни о чем, - искренне ответила я. Он нажал на газ, машина тронулась, и его рука вновь скользнула к моей.
- Так не бывает.
- Бывает... Просто у меня позитивное восприятие мира. А куда мы едем?
- В Летний сад. Ты не против?
- Конечно, нет!
И скоро мы, как школьники, приютились на лавочке в глубине парка, скрываясь за шелестящей листвой. Так странно. Мне почему-то хотелось хоть на несколько мгновений остаться одной, прийти в себя, стряхнуть нахлынувший на меня туман. Но не могла же я сбежать от него! И мы сидели рядом, перебивая друг друга поцелуями и странными Боренькиными вопросами: "Катенька! А тебе хорошо со мной? Катюша! А ты целовалась с кем-нибудь раньше?.." Видел бы он себя со стороны! Мало того, что я сошла с ума, так он еще усугубляет мое кризисное состояние такими дикими репликами!
- Боря! Ну что такое! Я не отвечаю на компрометирующие вопросы! - наконец не выдержала я.
Мы долго сидели в парке, пока я окончательно не окоченела. Тогда Боре все-таки пришлось везти меня домой. И снова потянулись светофоры, пробки...
- Скажи мне что-нибудь, - все настойчивее шептал он.
- Не могу, - не сдавалась я.
- Почему? - Боря удивленно заглянул мне в глаза.
- Боюсь.
- Катя! Да что с тобой?
И я прыгнула, скользнула в эту бездну, сияющую бездну любимых голубых глаз. Бог мой! Какое небо, какие облака, какой парашют?!! Я прижалась к нему и сказала то, что он, как мне казалось, разрешил мне сказать, то, в чем я не позволяла признаться даже себе самой.
- Я люблю тебя!
- Катя! - Боря даже отпрянул. Потом немного опомнился и стал все пристальнее всматриваться в меня.
- Ты уверена? Ты давно это поняла? У тебя так уже было? - сыпались на меня, растаявшую от неповторимой нежности амебу, его бесчисленные вопросы. Наверное, я что-то отвечала на них. Не помню. Помню только его губы, едва ощутимые прикосновения рук, яркие глаза и теплое согревающее дыхание.
- Знаешь, кажется, я тоже тебя люблю, - шептал он, явно собираясь основательно развить эту тему.
- Не надо... Не говори так, - теперь уже я отпрянула от него. Я чуть было не сказала, что знаю, что это неправда, но вовремя спохватилась, и слова угасли на моих зацелованных губах.
И все-таки на следующий день он по всем правилам признался мне в любви, на заднем сидении запотевшего "Фиата", заглушая какую-то модную песенку "Ace of Base". Я больше не отказывалась от его слов. Ведь он не может лгать. Раз он так говорит, значит так и есть.
Тем более, что смысла в этой лжи не было никакого. Я и без того принадлежала ему каждой клеточкой своего тела, своей души. Теперь я получила право любить. И я любила всем сердцем, растворяясь в собственной нежности. Любила всем телом, взбудораженным просыпающейся страстью. Любила останками своего разума, смирившегося с собственным безрассудством. Тот день был для меня началом всего. В тот день Бог заново сотворил для меня землю, воду, леса, озера, солнце, звезды... Он сотворил Бореньку и меня и подарил нам любовь. В тот день я увидела свет и впустила его в свою душу. В тот день я познала смысл бытия. И даже теперь я не верю, что тот день был началом мучительного конца.
