Николай Новиков - Опасная любовь
Светящийся экран телевизора наполнял комнату дрожащим голубоватым светом. Аристарх привстал, опершись на локоть, откинул в сторону одеяло и замер, не в силах оторвать глаз от прекрасного женского тела, распростертого на простыне. Матово-белая кожа, казалось, сама излучала магическое свечение, привораживающее взгляд, а плавная гармония линий могла свести с ума. Почти каждый день Аристарх с жадностью разглядывал это красивое тело, олицетворение гармонии и красоты, и не мог насмотреться, и знал, что долго еще не сможет насытить свой взгляд.
Обессиленная, разгоряченная долгой, упоительной сценой страсти, Ирина лежала, раскинув руки и ноги. Дыхание ее было прерывистым, хрипловатым, длинные ресницы прикрыли голубые глаза, а сухие губы, напротив, были приоткрыты.
Аристарх смотрел, как подрагивают белые купола грудей, как передается это подрагивание плоскому животу, в низу которого живет своей жизнью пушистый островок. Он, словно единственный зеленый кустик на белом пространстве пустыни, с особенной силой притягивает взгляд, держит, не отпускает.
Женщина… Красивая женщина, любимая. Как сладостно было целовать ее умопомрачительное тело, все — от пяток до мочек ушей, как будто прикасаешься пересохшими от жажды губами к холодной, прозрачной влаге источника. И чувствовать, как оно отвечает на ласки и поцелуи: грациозно изгибается, то напрягаясь, то расслабляясь, дрожит от нетерпения, а потом бьется, трепещет, как птица, попавшая в сети, и пронзительные стоны, сопровождающие последние судороги, намного приятнее слышать, чем музыку великого Моцарта. Тишина, которая потом неизменно приходит, — самая прекрасная тишина в мире. А слова и мягкие, нежные прикосновения, возникающие в этой тишине, — просто чудо.
Иногда Аристарху приходило в голову странное сравнение: женское тело — это красивый и сложный, тонкий и нежный музыкальный инструмент, который подарит чарующую мелодию, но лишь тому, кто любит его и умеет играть. Аристарх умел. От первых объятий и поцелуев до тишины, приходящей потом, он долго и самозабвенно трогал нужные струны и клавиши прекрасного инструмента, и мелодия, звучавшая в комнате, наполняла восторгом все его существо.
Но он ни разу не сказал Ирине об этом сравнении. Опасался, вдруг не поймет, обидится. Это ведь для него, мужчины, она кажется в постели прекрасным инструментом. Для нее же все может выглядеть совсем по-другому, она ведь не играет, лишь позволяет играть ему. Правда, сегодня она превзошла все его ожидания, была такой, какой ему втайне хотелось ее видеть, но попросить об этом он не решался.
По-царски отблагодарила за то, что наказал подлеца Барсукова. Аристарх усмехнулся, чувствуя, что готов каждый день отлавливать и наказывать барсуковых, если за это его ждет награда, подобная сегодняшней.
— Холодно же, Арик, укрой меня, — попросила Ирина, открывая глаза.
Аристарх наклонился, нежно коснулся губами соска ее левой груди, потом старательно укрыл свое сокровище одеялом и лег рядом на спину. Ирина прижалась к нему, положила голову на подушку над его плечом.
— Ты тоже красивый, Арик, — горячим шепотом сказала она. — Я тебя тоже люблю.
— Почему «тоже»?
— Ты смотрел на меня так, будто все время повторял, что я красивая девушка и ты очень любишь меня. Ну и я тоже… Или ты совсем о другом думал? А ну признавайся!
— Признаюсь, — сказал Аристарх. — Ты правильно догадалась, именно об этом я и думал, когда смотрел на тебя. Что ты самая прекрасная девушка на свете, и я люблю тебя. Когда ты рядом, как сейчас, жизнь кажется прекрасной. А вообще-то она большей частью пошлая и подлая. И трудная.
— Насчет трудностей ты прав, — сказала Ирина. — По-моему, на нас надвигаются очередные проблемы с наличностью. Между прочим, твое любимое выражение.
— Нравятся мне проблемы с наличностью, — пробурчал Аристарх, досадуя, что она завела об этом разговор. Все настроение испортилось. — Ничего, как-нибудь решим их. Со следующего месяца нам обещают зарплату увеличить. Двадцать пять тысяч будут платить.
— Тоже мне, деньги! — фыркнула Ирина. — Это в марте прошлого, девяносто второго, года на двадцать пять тысяч можно было неплохо жить, а в этом году — ни фига. Нужно или в кино сниматься, или… — Она многозначительно посмотрела на мужа.
— С кино все ясно. Пока. А что значит второе «или»?
— Или найти себе спонсора. Знаешь, на наши спектакли в училище приходят разные люди, есть и богатые бизнесмены.
— Это еще что такое? — удивился Аристарх. — Ты хочешь найти себе богатого любовника? Запомни, Ирка: узнаю — убью! Хватит с меня того фильма, в котором тебя Барсуков снял.
— При чем здесь это, — наморщив лоб, серьезно сказала Ирина. — Просто мне кажется, что многие проблемы можно решить, если найти себе богатого спонсора. Чтоб он любил искусство, театр, помогал молодым дарованиям. Сейчас все так делают.
— Ты хоть представляешь себе, что такое богатый бизнесмен? — возмущенно спросил Аристарх, вспомнив сумасшедший «мерседес» на улице неподалеку от дома. — Да они же все чокнутые извращенцы, да ты вспомни Барсукова!
— Не обязательно. Могут быть и серьезные пожилые люди, влюбленные в искусство, — упрямо сказала Ирина.
— Значит, импотенты, — сердито сказал Аристарх.
— Вот и хорошо, тебе нечего за меня волноваться.
Аристарх с изумлением посмотрел на жену. Она что, всерьез этот разговор затеяла?
— Ирка, импотенты — самые страшные извращенцы, между прочим. Многие маньяки были импотентами. Ну представь себе эдакого пожилого, богатого ценителя искусств! Все время крутится, бабки зарабатывает, а раз в неделю или там в месяц вспоминает, что у него есть жена и надо бы ее удовлетворить. Ночью заползает к ней в кровать, у них же наверняка отдельные кровати, она покорно раздвигает ноги, ждет, он забирается на нее, секунд двадцать сопит, а потом отваливается с чувством великого собственного достоинства. Как же — осчастливил!
— А она ждет продолжения? — понимающе спросила Ирина.
— Она уже ничего не ждет. Но он соображает, что мельчает в ее глазах. И начинает говорить. Примерно так: слышь, мать, нончи я купил двадцать тонн макухи по семнадцать копеек килограмм и продал ее полякам по двадцать центов. Но у нас же невозможно работать, кругом сплошные жулики, вымогатели чертовы! Тому дай, этому, другому, третьему! Нет, невозможно честно работать в этой чертовой стране. Полтыщи долларов туды-суды — и нету. Всего-то и заработал меньше двух тысяч этих проклятых долларов в день. Представляешь? Ну, ничего, мы тебе шубу песцовую справим. Или хочешь на Канары смотаться? Ну давай, решай, а я пойду спать, завтра дел много, тут нам керосин предлагают, мы его уже давно папуасам обещали. Нужно быть в форме…
Аристарх замолчал, внимательно глядя на Ирину. Поняла?
— Ты замечательный актер, Арик, — сказала она, — но этот монолог тебе не удался. Знаешь почему? Тебя злит, что они богатые, а мы бедные, поэтому ты и не любишь их.
— Да за что ж мне любить их? — возмутился Аристарх.
— Любить и не нужно. Достаточно уважать умного, интеллигентного человека, который будет каждый месяц отстегивать, к примеру, сто долларов на развитие советского искусства.
— Советского искусство больше нет.
— Ну, российского, какая разница. Понимаешь, все будут довольны. И сам он, что участвует в творческом процессе. И потом, я бы могла рекламировать его фирму. Нарисовала бы на маечке название какое-нибудь, хоть «Нибельмес», и в ней выступала бы. Спортсмены же так делают и неплохо зарабатывают. Почему же нам нельзя?
— Да потому, что ты ничего не поняла, — огорчился Аристарх. — Я тебе рассказал, как он жену свою не удовлетворил и компенсировал ей это деньгами. Но себя-то он тоже не удовлетворил. Это как-то нужно компенсировать?
— Да может, ему двадцати секунд хватило для полного счастья.
— Нет, Ирка, ошибаешься. Он к жене со своими странностями не полезет, она ведь соратник, надежный тыл, если что — передачи носить будет. Он для своих особенных, тайных желаний найдет на стороне какую-нибудь… скажем, не очень знаменитую, но симпатичную актрису. На тебе сто долларов, еще сто, и вот она — молодая, красивая — уже на крючке. Тут он и даст волю своему буйному воображению: а сюда, а вот куда, потом — и сюда… Не нравится? А ты, милая, постарайся, отрабатывай денежки! Ты актриса, играй так, чтобы я игры не заметил! В зале мужики слюни пускают, глядя на тебя, а я кручу-верчу тебя, как пожелаю, потому как — бизнесмен, сильный человек в этом мире.
Аристарх сделал глубокий вдох и посмотрел на Ирину. Теперь-то поняла, что и думать о каких-то спонсорах — глупое, да и опасное занятие?
— Могу сказать то же самое, что и Лев Толстой об Андрееве: ты, Арик, пугаешь, а мне не страшно.
— Потому что внутренне готова к этим мерзостям, — разозлился Аристарх.
