Кэтлин Уинзор - Любовники
Бар казался полупустым. В одном углу размещался небольшой желтый камин, покрытый штукатуркой, в другом — старинное расстроенное пианино. Часть бетонного пола была покрыта индийским ковром, а остальная обстановка состояла из двух потрепанных кресел и дивана, обитого потрескавшейся коричневой кожей. У стены стоял ящик для льда, на нем — маленькое искусственное рождественское дерево, все еще с украшениями, хотя уже минула середина февраля. На пороге сидела довольно крупная дворняга, зализывая огромную рану на ноге. Время от времени она почесывала за ухом.
— Приятное тут у вас местечко, — иронически заметил Эрик, который впервые попал в это заведение. Возможно, поэтому он и задержался здесь так надолго. Тут была такая грязища, которая, на его взгляд, вполне соответствовала его нынешнему настроению.
На диване сидели мужчина и женщина, выпивая и о чем-то разговаривая. Женщина, высокая, толстая, с выпученными глазами, с повязанным на голове платком, поверх которого возвышалось сомбреро, была одета в плотный белый хлопчатобумажный жакет. Ее собеседник — малюсенького роста, с навеки испуганным выражением лица. Почти все время говорила женщина, он же внимательно ее слушал. Эрик догадался, что они — брат и сестра.
В баре находился еще один субъект, в замызганном матросском костюме и в синем берете. Из-за черной, аккуратно подстриженной бородки, скрывающей нижнюю часть его лица и придающей ему зловеще-таинственный вид, Эрик мысленно прозвал субъекта Мефистофелем.
Когда Эрик почти месяц назад прибыл в эту гостиницу, все трое уже жили там, однако он упорно не вступал с ними ни в какие разговоры и совершенно не интересовался, кто они и чем занимаются здесь. Во время его пребывания в гостиницу постоянно приезжали и уезжали какие-то люди, в основном североамериканцы, постоянно возившиеся со своими фотоаппаратами и с индейскими корзинками. И похоже, никого совершенно не волновало его полнейшее безразличие к происходящему вокруг, равно как и явное старание держаться все время особняком. Так и проплывали дни, сменяя друг друга в монотонной, медлительной и отчаянной скукотище. Эрик ощущал себя так, будто что-то околдовало его, и он очень надеялся, что, возможно, как раз это его и исцелит. Во всяком случае, он уже довольно долго пребывал как бы в подвешенном состоянии.
Заведение было очень тихим и дешевым и в Штатах, безусловно, посчиталось бы пятиразрядным, однако местность вокруг выглядела красивой. Именно поэтому Эрик и остановился здесь.
В бар, крадучись, вошел совершенно белый кот; он выгнул спину, с наслаждением почесался о стену и бесшумно прыгнул на стойку прямо около Эрика. Эрик мельком взглянул на кота, потом отвернулся, оглядел бар и снова оперся о стойку. Однако кот, подняв хвост трубой, громко замурлыкал и начал тереться о руку Эрика. Тот резко отдернул руку, а бармен с улыбкой взял кота за шиворот и поставил на пол.
Тут в ярко освещенном дверном проеме появились женщина средних лет и девушка. Преодолев небольшую лесенку, они вошли внутрь. Входя, девушка громко смеялась, но, увидев словно застывших в торжественном молчании обитателей бара, сразу же замолчала, и лицо ее приобрело серьезное выражение.
Прежде Эрик ни разу не встречал этих женщин и теперь, сам того не осознавая, поднялся с табурета и с бесстыдным изумлением буквально уставился на девушку. Остальные последовали его примеру, ибо, вне всякого сомнения, впервые в жизни Эрик видел такое восхитительное создание. Красота девушки была настолько очаровывающей, что повергла в шок всех окружающих.
Ее светлые волосы ниспадали на плечи. Кожа была невероятно нежной и красивой, чуть золотистой от загара, так что казалось, будто она поблескивает. Тело, обтянутое желтым льняным платьем, было изящным и миниатюрным, на загорелых ногах без чулок — плоские черные сандалии. Но особенное очарование ее красоте, ее привлекательности придавала какая-то волшебная смесь юности с невероятной живостью, абсолютно естественной нежностью и простотой. Именно эти качества вкупе со сказочной красотой больше всего и поразили Эрика.
— Привет! — проговорила девушка таким голосом, словно ее захватили врасплох. Она обращалась не к кому-то в частности, а ко всем. Все обитатели бара кивнули. — Мы можем здесь что-нибудь выпить? — осведомилась она и посмотрела на женщину постарше, будто ожидая, что та как-то отнесется к ее предложению.
— Что вам угодно, сеньорита? — с улыбкой спросил бармен, подаваясь вперед. Субъект в грязном матросском костюме вдруг быстро встал со своего места и вышел, словно счел атмосферу в баре совершенно неподходящей для него. Однако он остановился снаружи, у входа, с видом разбойника, спрятавшегося в укромном уголке и подкарауливающего свою ночную жертву.
— Две кока-колы, — сказала женщина постарше. — У вас есть лед?
— Нет, сеньора, мне очень жаль, но льда нет.
— Так, чудесно… Значит, льда у вас нет. Куда же это мы попали? Как называется это заведение?
Она с кислой миной осмотрелась вокруг, затем перевела взгляд на девушку. Та под неусыпным взглядом Эрика, который словно остолбенел, не в силах отвести от нее глаз, нагнулась, собираясь погладить кота. Но женщина постарше воскликнула:
— Дульчи! Что ты делаешь? У кошки может оказаться какая-нибудь зараза!
— Прости, мамочка. Мне только хотелось приласкать ее. — И она посмотрела на Эрика с веселой и милой улыбкой, лишенной всякого кокетства. Казалось, девушка вовсе не замечала его зачарованного взгляда, что еще больше поразило и восхитило его. Ибо это был один из тех редких случаев, когда молодая женщина не раздувала гневно ноздри и не хмыкала презрительно, словно собираясь накинуться на него с кулаками, дескать, что это он так уставился на нее.
— Это гостиница «Тцанаим», — произнес Эрик, скорее обращаясь к матери девушки.
Бармен поставил на стойку кока-колу, и женщина постарше взяла стакан, протянув второй дочери. Девушка отпила малюсенький глоток, состроила симпатичную гримаску, тихо проговорила: «Тепловатая», поставила стакан на стойку и вышла на улицу. Эрику захотелось пойти за ней, но все же он решил остаться вместе с «драконом», безусловно, очень ревностно оберегающим свое неповторимое сокровище.
— Вы остановились в этой гостинице? — спустя несколько секунд осведомился он у матери девушки.
Это была женщина лет сорока пяти. Очень опрятная, в светло-синем спортивном костюме. Через руку у нее был переброшен джемпер, словно она случайно захватила его в самый последний момент перед уходом. Такая же миниатюрная, как и дочь, хотя и не такая красавица, женщина обладала удивительно утонченной внешностью.
Она ответила не сразу, поскольку хотя и мельком, но внимательно изучала помещение. И только по прошествии нескольких секунд посмотрела на Эрика и сказала:
— Нет, разумеется. Мы вышли прогуляться, но на улице оказалось так жарко, что нам захотелось выпить чего-нибудь прохладительного. — И она с отвращением посмотрела на стакан с теплой кока-колой, из которого сделала не больше двух глотков, поставив его обратно на стойку. Затем открыла сумочку, расплатилась с барменом и, кивнув на прощание Эрику, удалилась.
Эрик постоял несколько секунд в нерешительности, а потом последовал за ней.
Дульчи стояла у входа в гостиницу, беседуя с сеньоритой Монтеро, которая вместе с братом была владелицей «Тцанаима». Сеньорита Монтеро — молодая энергичная женщина с коричневым, побитым оспою лицом и длинными, прямыми, черными и маслянистыми волосами — целыми днями ездила верхом, плавала в озере и распоряжалась индейцами, которые кормили птиц.
Вдали возвышались могучие горы, окружающие озеро. Возле гостиницы совсем не было травы, и двое индейских мальчиков по нескольку раз на дню поливали землю, однако пыль постоянно оседала на ней, как и на ветвях деревьев, растущих вокруг. Откуда-то поблизости доносились звуки американского джаза, передаваемого по радио. Легкий ветерок колебал все вокруг: женские платья, кустики перца, растения, посаженные в керамические вазы и консервные банки, шток-розы, пальмы и гибискусы[3]. С гордым видом прохаживался индюк, стараясь игнорировать все на свете, в том числе щенка черно-белого окраса, который то и дело наскакивал на него, приглашая к игре. От дуновений ветерка озеро было покрыто еле видной рябью. Вокруг царили тишина и спокойствие.
— Уже довольно поздно, — сказал Эрик, снова обращаясь к матери девушки. — Если вам далеко, я буду рад проводить вас.
Он заметил, что девушка разглядывает его, и только сейчас осознал, что, видимо, она по-настоящему видит его впервые. Она внимательно смотрела на него широко раскрытыми сине-зелеными глазами, полными совершенно невинного восхищения, будто разглядывала некую картину, глубоко тронувшую ее, или какое-нибудь прекрасное здание.
