Пат Бут - Палм-Бич
При мысли о последнем он печально улыбнулся. Отцы неизбежно рано или поздно сталкиваются с этой проблемой. Он страстно желал избежать роли отца-собственника, но был далеко не уверен, что ему это удастся. Сама мысль о будущих ухажерах Кристи напрочь выводила его из себя. Дай Бог, чтобы этот кто-то был добр к ней. Она, несомненно, заслуживает этого, но в жизни не всегда получаешь то, чего заслуживаешь. Он отбросил все эти мысли. Этого еще не случилось. Пока.
- Кристи, пойдем на пляж, покидаем "летающие тарелки". У меня просто руки чешутся.
- Пойдем, папа.
Оба они, отец и дочь, скорее походили на брата и сестру, когда стремглав неслись по зеленой лужайке к уже остывающему под лучами вечернего солнца песку пляжа.
***
Никто из них, за исключением Энн Либерманн, особенно и не хотел ехать, но она настаивала, и вот все оказались здесь.
Это был Палм-Бич во всей своей порочной красе. Огромный дом на Эль-Бравовэй вибрировал, как туго натянутая кожа большого басового барабана, гудящего, сверкающего, содрогающегося от мощной, ревущей толпы, которую поместили в его внутренности. Лайза обещала, что званый вечер у фон Пройссена превзойдет все мыслимое, и ее предсказание оказалось на удивление точным. Представление начиналось с лакеев, паркующих машины. Обычно они были одеты в аккуратную униформу - красные жилеты, опрятные рубашки с открытым воротом, черные брюки, черные ботинки. Но не сегодня. В эту ночь они были обнажены до пояса, их смазанные жиром торсы блестели и отражали свет горевших у них в руках фонариков. Надето на них было что-то вроде белых плиссированных юбок длиной едва до колен и доходившие до щиколоток сапожки, привязанные кожаными ремнями. Их выходило по двое к каждому лимузину. Один светил фонариком, другой ставил машину на стоянку - это волей-неволей напоминало каждому из прибывших, что на огромных, с золотым тиснением пригласительных карточках, украшенных причудливым гербом баронов фон Пройссенов, была указана тема вечера:
Древний Рим.
Энн Либерманн взревела от восторга. - Я же говорила вам, что это будет замечательно. Я познакомилась с Хайне фон Пройссеном в Венеции на Биеннале. Он абсолютно сумасшедший. Изысканно, восхитительно сумасшедший. Право, Лайза, не надо быть такой старомодной. Это именно то, что нужно в этом городе, - немного эксцентричности.
Лайза вежливо засмеялась. Если Энн Либерманн счастлива, то счастлива и она. Если каким-то отпрыскам германских оружейных магнатов хочется расстаться с частью не праведно нажитых их предками денег и попутно развлечь ее лучшую писательницу, то она перетерпит эту вечеринку, оставив свое мнение при себе.
Мысли Скотта бежали в том же направлении. Он знал некоторых из этих ребят. Тех, кого богачи заставляют так одеваться. Среди них была и пара приятелей, напарники по серфингу. Что же касалось его, то все это представлялось Скотту плохой шуткой. Уже в отношении самих юбок затея была достаточно неудачной, ну а намазанные жиром тела и вовсе создавали впечатление какого-то вызывающего зевоту фильма. Конечно, все это задумывалось как острое развлечение, как милая, хоть и далекая от свежести, шутка, но всему же есть предел. Фон Пройссен был "голубым", и именно поэтому лакеи на стоянке имели такой вид. Последней, переполнившей чашу его терпения каплей было то, что Энн Либерманн нашла этот отвратительный бред "восхитительным сумасшествием". Он пытался себя сдерживать. В конце концов, он уже потерял очки, уклонившись от совокупления перед завтраком. Было бы обидно, если бы все его старания в эти две отвратные ночи пошли прахом.
Девушка, которая вела в компании "Блэсс" дела, связанные с продажей издательских прав филиалам, пребывала в состоянии внутреннего дисбаланса. Ее воспитание подсказывало, что в том, с чем ей предстоит здесь столкнуться, есть нечто недоброе, нечто весьма непристойное. Но она была слишком молода, чтобы на нее не подействовал возбуждающий вид юных тел и явная, хотя, может быть, и несколько декадентская, роскошь развлечений, которые ей предлагались. Сказывалось еще и присутствие Либерманн. Может быть, это и было вечеринкой, но для служащих компании "Блэсс" вся жизнь - это работа. Следовательно, вечеринку можно было считать официальным мероприятием. Либерманн заигрывает с другим издательством, поэтому ее необходимо ублажать.
- Согласна, Энн. Думаю, здесь будет весело. Компания - хирург из Бразилии, известный своими пластическими операциями, с женой кинозвездой, чей внешний вид служил дополнительной рекламой его искусства останавливать бег времени; нобелевский лауреат, открывший вакцину против СПИДа, со своей скептически поглядывавшей вокруг женой, типичной американкой; модный "признанный" романист, которого Лайза только что "отбила" у издательства "Нопф"; человек, занимавшийся приобретением авторских прав на мини-сериалы для компании Эй-би-си, со своим говорливым и быстроглазым "дружком", - все они собрались у широко распахнутых, обитых кованым железом дубовых дверей под уходящими вверх беломраморными колоннами простого портика.
- У меня предчувствие, - обратилась Лайза к Энн, - что ты пока еще ничего не видела.
Сразу же за дверьми находились четверо очень красивых юношей. Для дома фона Пройссена в этом не было ничего необычного. Действительно ошеломляющим было то, что по сравнению с ними лакеи на стоянке могли показаться чрезмерно одетыми. На юношах не было абсолютно ничего, кроме набедренной повязки и тонкого слоя белой пудры, покрывавшей их "римские" лица. Все они стояли неподвижно, изображая из себя скульптуры, и в руке у каждого был короткий поводок. На поводках этих скалили клыки лоснящиеся гепарды. Таким образом, гости, прежде чем предстать перед хозяином, пропускались через созданный извращенным воображением опасный туннель.
Эта фантастическая обстановка вовсе не затмевала самого Хайне фон Пройссена. Высокий и худощавый, он, казалось, парил над окружающим, словно какой-то колдун из детских сказок. Ему было около тридцати, но, может быть, пятьдесят, хотя, вполне вероятно, и чуть больше тридцати. У него было женственное лицо с большими живыми глазами, правильного рисунка крупным ртом, в котором красиво поблескивали мелкие белые зубы. Было совершенно ясно, что всю жизнь он старательно избегал солнца. Благодаря своей алебастровой коже, мягкой и нежной, он напоминал статуэтку мейссенского фарфора. Хотя ростом он был шести футов, все его жесты говорили о тонкости и деликатности, так же как и ширина плеч и небольшой, как-то непристойно выпирающий из-под облегающей тоги животик. Его изящные ступни с накрашенными кроваво-красным лаком ногтями выглядывали из-под одеяния из египетского хлопка; беспокойные пальцы подергивались и порхали в воздухе, пока он тонким голоском щебетал гостям приветственные слова.
Лайза шла впереди, возглавляя шествие стайки гостей навстречу хозяину.
- Я думала, речь шла о Риме, - громко промолвила Энн Либерманн. - Почему же я улавливаю греческие нотки?
- Взгляните на картину Караваджо справа, - сказал Скотт специалисту по СПИДу.
- Добрый вечер, барон, - приветствовала хозяина Лайза.
В глазах Хайне фон Пронесена мелькнула насмешка над ее враждебностью. Он жил в Палм-Бич достаточно давно, чтобы понимать, что к чему. Здешние люди не понимают таких развлечений. А если и понимают, то не одобряют их. Да, некоторые молодые люди, вроде Лой Андерсонов, каждый год устраивают необузданный, задуманный Брюсом Сатков бал юных друзей Красного Креста в музее Генри Моррисона. Они знают, как отбросить условности и действительно хорошо повеселиться. Но у европейцев такие вещи выходят лучше, а у европейских "голубых" - совсем хорошо.
- Лайза Блэсс. Как мило, что все вы посетили мою вечеринку.
Он галантно, в пояс поклонился и поднес руку Лайзы к своим губам, накрашенным яркой, в тон цвета ногтей на ногах, помадой, остановив руку, как этого требовали приличия, в полутора сантиметрах от губ.
Лайза сухо представила своих спутников. Никто из них, вопреки требованию Энн Либерманн, не нарядился в соответствии с предложенной темой вечера. По одеяниям толкущейся за спиной барона толпы Лайза видела, что они здесь будут в меньшинстве, как она, собственно, и надеялась.
- Если вы чего-то захотите, но не увидите этого, обещайте, что не постесняетесь спросить.
Барон взмахнул рукой, охватывая этим жестом окружающее, и одарил гостей многозначительным взглядом. Расшифровать фразу было несложно. Все в их распоряжении. Возможно, и люди тоже.
Его слова еще продолжали висеть в пропитанном ароматом жасмина воздухе, кода он отступил в сторону, пропуская гостей.
"Фонтан жизни" возвышался на шесть футов. Это был настоящий фонтан, где каменные херувимы бесконечно справляли малую нужду в большую мраморную чашу, на поверхности которой плавали исключительно изящные нежно-розовые цветы гибискуса. Время от времени циркулировавшая в фонтане жидкость пополнялась напудренным и напомаженным лакеем в белых перчатках, которого украшала "мушка" в версальском стиле. Сама же жидкость - это было видно по этикеткам высоких бутылок - представляла собой марочное розовое шампанское "Пол Роджерс" 1975 года. В обязанности слуги также входило бесконечно наполнять "водами" фонтана специально предназначенные для шампанского фужеры "Лалик" из стекла "с изморосью".
