Елена Катасонова - Переступая грань
Откуда столько народу? Надя, Денис и Людочка, Пал Палыч с Наташей рядом, а это кто?
- С ее последней работы, - шепчет Надя. - А те вот - ученики.
"Много пришло людей, - рассеянно думает Женя. - Видно, любили Леру". А он?.. Он тоже любил. Да, любил, что бы там ни случалось в жизни. И тут же он видит перед собой Таню. "Не надо! Не вспоминай!" Но их первая встреча уже стоит перед глазами так зримо, словно это было вчера.
"Простите, у вас не занято?"
Таня с тарелкой в руках подходит к высокому, под мрамор, столику.
"Занято, занято! Я женат, не свободен..." Вместо этого он приглашает ее за столик. Или это он подошел, а она разрешила? Ах, да какая разница? Черные, прямые волосы, глаза цвета морской волны... Остановись сейчас же, не вспоминай! Ведь если на самом деле есть Бог, то душа Леры еще здесь, рядом с ним, и все его мысли знает. "Прости, прости! Что же теперь мне делать?"
- Мы останемся с тобой, папа?
Денис и Людочка стоят, как всегда, плечом к плечу, рядом. Их двое, а он совсем один.
- Нет. Я хочу отдохнуть.
- Надо же вымыть посуду, - объясняет Людочка.
- Я помою, - твердо говорит Надя.
И все, кроме нее, уходят.
- Отдыхай, я все сделаю, - распоряжается Надя.
- Нет, я помогу.
- Ну помоги. Сколько всего осталось! Куда все девать?
- Выбросить.
- Еще чего! Уместится в холодильнике.
Они перебрасываются короткими, нейтральными фразами. Надя ловко упаковывает в целлофан горки тонко нарезанного сыра, аккуратно складывает, кусок к куску, колбасу, наполняет банки салатом. Она сдержанна и серьезна: ведь Лера - институтская ее подруга, значит, скоро ее черед. "Глупости, сердится на себя Надя. - Она ж умерла не от старости". Надя взглядывает на Женю. Похудел, осунулся за три дня; страшно и странно почернело лицо. Хочется подойти, приласкать, но Надя знает: этого никак нельзя, не положено. Всякие там нежности - после, успеется. Но той, телефонной бабе она его не отдаст, пусть даже и не надеется. В конце концов, вовсе не мужики делают выбор, это им только кажется. Выбирают и отбивают женщины, и та, которая ближе и сноровистее, сумела уловить момент, не отступила, наплевала на самолюбие, гордость и прочие глупости, та и выигрывает. А что, если прямо сейчас остаться? Другого случая может и не представиться. Надя снова бросает на Женю быстрый, проницательный взгляд - теперь уже вопрошающий. Женя еле передвигает ноги. Глаза пусты, и движения заторможены. "Сегодня он ни на что не годен, - думает Надя. - Подождать? А если объявится та, другая? Женька теперь свободен, и там, похоже, долгая связь..."
Надя замедляет темп своей бурной деятельности: медленно вытирает посуду, снимает со стола и сворачивает салфетки - мятые, с пятнами от вина и салатов, убирает простыни, протирает, разъединяя, столы. Женя сидит в кресле, невидяще смотрит на Надю. Напрасно отпустил сына: тяжело одному. И совершенно нет сил - ни встать, ни пойти - страшно подумать! - в спальню. Нет, сегодня он ляжет здесь, на диване. И завтра. И послезавтра. Надо принести постель - оттуда, из спальни. Вот уйдет Надя... Неужели она уйдет и он останется в пустой квартире? Женя тоскливо озирается по сторонам. Как странно: Лера была такой беспомощной, неподвижной, было так трудно, мучительно, а дом жил. Не стало ее - и не стало дома. Так, коробка. Пустая, холодная, тоже мертвая.
- Тебе нужно поспать.
Рядом стоит Надя.
- Нет, - качает головой Женя.
- Надо, Женча.
Надя садится перед ним на корточки, берет в свои его руки. "Женча..." Так его называет Таня. Где-то там, далеко, ждут не дождутся его звонка. Ну и пусть... Это она во всем виновата... Из-за нее страдала, погибая, Лера... Гнев вспыхивает и гаснет мгновенно. Да нет, при чем тут Таня? Это все он, он один! Ну да, он влюбился - давным-давно, в какой-то другой жизни, - и предал Леру. Прости, прости! А теперь... Разве он любит Таню? Ах, он не знает, не знает, и пусть все оставят его в покое!
- Выпей! - властно велит Надя, и Женя покорно пьет какую-то пакостную микстуру.
- Мне уйти? - спрашивает Надя.
Она опять сидит перед ним на корточках. Черные глаза снизу вверх смотрят на Женю требовательно и моляще, сильные руки сжимают его колени. И вдруг ее голова на них падает, и он машинально, не отдавая себе отчета, что делает и зачем, кладет руку на жесткие, густые волосы. Как нужна ему сейчас ее поддержка: ведь она знала Леру столько же лет, сколько он, ведь они дружили всю жизнь!
- Как мне теперь жить? - спрашивает Женя.
- Лерка велела о тебе позаботиться, - бормочет Надя и, задыхаясь от желания, ревности, страха перед неведомой, грозной соперницей, торопится укрепить совершенно не защищенные сейчас позиции.
Голова у нее идет кругом - от усталости, пережитого за этот долгий, тяжелый, сумбурный день, от выпитой водки, а потом вина и опять и опять водки, а главное - от сознания, очень четкого, несмотря на все треволнения: надо его удержать какими угодно средствами, пока не поздно, пока он беззащитен и гол, пока убит горем.
С ужасом и восторгом, стыдом, растерянным изумлением - ни одна женщина не делала с ним такого! - чувствует Женя, как расстегивают на нем брюки, чуткие пальцы осторожно стягивают трусы, и влажный рот припадает к нему, вбирая его в себя.
- Что ты... Зачем...
Он, конечно, об этом знает - читал, слыхал, даже видел в сегодняшних откровенных фильмах, - но чтобы кто-то сделал ему такое... Женя откидывается на спинку кресла. Как невыносимо остро, невозможно резко... Женя наклоняется к Наде, голова его изнеможенно падает ей на плечи. Не надо! Пусть она перестанет! Он больше не выдержит! Нет, нет, нет...
- Прости, - мягко говорит, поднимаясь с колен, Надя. - Сама не знаю, как это вышло...
Но они уже близки так, как только могут быть близкими люди, совершившие нечто постыдное вместе.
5
Женя сидит в институте, за своим столом, и ничего не делает. Хорошо, что нет никого в отделе: сегодня не присутственный день. Весенний ливень шквалом обрушился на Москву. С шелестом летят по асфальту машины, клейкие зеленые листочки заглядывают в окно. Тепло и невыносимо душно. "Ничего, в мае похолодает", - успокаивает себя Женя. Пиджак брошен на соседний стул, рубашка прилипла к спине. "Что-то нужно делать, - мучается Женя, - что-то решать. Ничего, совсем ничего не понимаю. Знаю, чувствую: то, что с Таней, - настоящее, но как-то странно появилась Надя, и она мне нужна. Как же так? Почему?"
Вообще-то он знает: Таня в сравнении с Надей - ребенок, дитя; во всяком случае, неумеха. Надя - вулкан, воплощение даже не страсти, а грубого секса. Жене все труднее с девически скромной Таней, а однажды, к его отчаянию и стыду, у него просто не получилось: накануне его неистово ласкала Надя.
- Не знаю, что со мной, - глядя в сторону, пробормотал Женя.
Таня затихла, отодвинулась, глядя на него испуганно и с сочувствием своими удивительными русалочьими глазами, которыми и после стольких лет он не переставал восхищаться. Но сейчас от этого взгляда Женя просто осатанел.
- Не смотри на меня! - крикнул в исступлении. - Не смотри! Что-то во мне сломалось.
- Может быть, ты меня больше не любишь? - тихо сказала Таня.
- Нет, не то! Люблю, ты же знаешь! Но...
- А почему ты не сказал мне, что теперь я могу звонить на Олимпийский проспект? - не дала ему договорить Таня.
Вот уже с месяц мучил ее этот вопрос.
- Конечно, можешь! - воскликнул Женя. При мысли о Наде - она все чаще оставалась на ночь да и днем заезжала все чаще - похолодело под ложечкой. Хотя бывает Денис...
- А почему ты не познакомишь меня с сыном?
Таня лежала на спине и смотрела в потолок. На Женю больше она не смотрела.
- Но ведь прошло так мало времени, - жалко пробормотал Женя.
- А почему ты молчишь о нашем с тобой будущем?
Танины слова звучали бесстрастно, но он чувствовал, как она внутренне взвинчена.
- Может, поедешь с нами на море? - не дожидаясь ответа, продолжала Таня, уже ни на что не надеясь и ничему не веря.
- А что, это мысль! - с фальшивым воодушевлением сказал Женя и попытался обнять Таню.
- Оставь, - сказала она и отстранилась почти брезгливо.
"Это потому, что я ничего не смог, - догадался Женя. - Женщины, даже самые близкие, не прощают... Кроме таких, как Надя". Мысль о Наде вызвала тоску, горечь: нет же там никакой любви, это так очевидно. И это постоянное ее присутствие, и эти ее звонки... Никогда он не знает, что сказать. "Надо перед ее приходом всегда звонить Тане, чтобы предупредить Танин звонок", мгновенно сообразил он, и с тех пор так и делал.
Он вспомнил об этом сейчас, сидя в пустом институте, задыхаясь от духоты, и набрал первый из Таниных номеров.
* * *
"Что же случилось? - думала Таня. - Выходит, по-настоящему он любил только Леру? А я - так, развлечение..."
Она знала, что это неправда - была любовь, настоящая, у нее единственная, - но почему она думает о ней теперь неизменно в прошедшем времени? "Потому что он стал другим, - ответила себе Таня. - Даже в постели - другим". Из-за какого-то непонятного страха она ему не звонила, хотя иногда так хотелось! Особенно вечерами. Но - не звонила, боясь чего-то, неведомого, но ощутимого. А Женя звонил каждый день, уверял, что скучает. "Так где ж ты тогда?" - хотелось кричать Тане, а вместо этого она рассказывала о своих больных, о том, как мечтает о море Саша, и какая сложная программа у них в гимназии, и как радуется бабушка успехам внучки. Не спросила ни разу:
