Норман Богнер - Комплекс Мадонны
Таксист всю дорогу назойливо жаловался на полицию, преступность, загруженные улицы, маленькие чаевые, актеров, сначала раздражая Тедди, но затем — такова тяга человека к общению — вовлекая его в разговор.
Нет, это не угнетает меня. Это душа города, часть его жизни, и нет, нет, это не вызывает у меня отвращения, так же, как не вызывают у меня отвращения мочевой пузырь и кишки человека…
Вдоль безумия Канал-стрит, мимо Китайского города и Маленькой Италии, оптового ювелирного центра — Тедди видел и чувствовал бурлящую жизнь маленьких людей, цепляющихся за существование. Такси свернуло на Центральную улицу — струпья автостоянок, витрины магазинов, кричащие именами залоговых поручителей, адвокатской защиты, нотариусов, уговаривающих виновных и пропащих зайти, подписать документы, обрести спасение.
— Вон там — это Могилы, — говорил водитель, — а вот это, — Тедди увидел пешеходный мостик, соединяющий два здания, — это Мост вздохов. Меня однажды судили за хулиганство, вот почему я все знаю.
Машина затормозила перед домом номер 100 по Центральной улице — серым, бесформенным, беспорядочным Уголовным судом.
— Можно завернуть за угол, прямо к сто пятьдесят пятому по улице Леонардо, а можно остановиться здесь. Как лучше?
— Здесь — это будет чудесно.
Тедди смотрел, как люди заходили в угрюмое здание — адвокаты, взволнованные близкие, полицейские. Крыло окружной прокуратуры, находившееся на улице Леонардо, оказалось убогим вытянутым коридором с полицейским в форме за коричневым обшарпанным столом, прожженным окурками.
— Я хочу видеть мистера Сэндфорда.
— Седьмой этаж.
На седьмом этаже — еще один полицейский за столом, стенографист за машинкой, спросил у Тедди цель его визита.
— Мне не назначена встреча, но он сейчас же примет меня.
Тедди увидел, как после телефонного звонка лицо полицейского прояснилось. Нервное подергивание глаза выдало неуверенность и предчувствие насилия.
— Я провожу вас.
Он протянул руку, приглашая Тедди идти первым. Вдоль длинного коридора со стенами, выкрашенными в неопределенный зеленый цвет, через четыре двери с массивными металлическими ручками, на каждой из которых было выгравировано: «Собственность города Нью-Йорка».
— Похоже, здесь разгуливает банда похитителей дверных ручек, — заметил Тедди.
— Что?
— Дверные ручки.
— Я не заметил.
Тусклая металлическая табличка с неуклюжей официальной трафаретной надписью: «Гарольд Сэндфорд», как раз на уровне глаз. Набрав воздуха, Тедди покончил с шутками, вызванными страхом.
ГЛАВА XII
Гарольд Сэндфорд был маленьким человеком с серьезным лицом, одетый в мятый костюм в полоску; в нем присутствовал некоторый налет отрешенного ученого, работающего в такой узкой области, что сущность работ бесполезно пытаться объяснить кому бы то ни было, кроме собрата-исследователя. К этому заключению Тедди пришел после пятиминутного разговора об изменениях законодательства в отношении убийств в штате Нью-Йорк, произошедших с сентября 1967 года. Что касается Тедди, то это было недоступным пониманию упражнением; и светлоглазый юрист, смотрящий на него через очки в оправе, казавшейся сделанной из льда ей и так искажавшей лицо, что оно имело непристойный вид, казалось, обсуждал какой-то тонкий академический вопрос, связанный с переводом хайку. Через некоторое время, потеряв нить разговора, Тедди обнаружил, что незнание имеет свое оружие: молчание. Его разум не мог постигнуть факты и решения.
— Не желаете кофе, мистер Франклин?
— Да, благодарю вас.
— Я пригласил стенографиста, и минут через двадцать прибудут оба следователя, ведущие это дело.
— Рад видеть, что я попал в хорошие, умелые руки.
— Мистер Франклин, опустив то, что вы замешаны в этом деле и признали свою вину, не может ли наше ведомство чем-нибудь быть вам полезным?
— Вы всегда проявляете такое великодушие?
— В этом нет ничего необычного. Мы имеем дело с конкретными людьми; некоторые являются закоренелыми преступниками, другие — нет. Например, если вы дадите какое-либо оправдание этому преступлению, нам это очень поможет.
— Чем?
— Вы сами не убивали этого человека, и, насколько я понял, в ваши намерения не входило, что грабители будут вооружены и станут предпринимать какие-либо насильственные действия.
— Обстоятельства таковы, что они были вооружены. Старик-портье мертв.
— Итак, для чего вам понадобились эти архивы и записи?
— Это мое личное дело. Мои побуждения не должны обсуждаться здесь, и то, почему я сделал так, как я сделал, не укладывается в логику, поэтому я предпочитаю оставить все как есть. Я купил билет и пришел оплатить его. Почему я оставил свою машину там, где я ее оставил, выходит за рамки вашего расследования.
— Вы не хотите, чтобы вам помогали? — искренне спросил Сэндфорд.
— Не особенно. Помимо всего прочего, я виновен во вторжении в личные дела одного человека, — вам это может показаться невразумительным в свете убийства и ограбления, но мою совесть это беспокоит не меньше. У людей есть тайны. Если бы они предназначались для широкой огласки, они — и это главное — не были бы тайнами. У меня тоже есть тайны, мистер Сэндфорд.
— Но что-то нужно учесть и в отношении человеческого сострадания… смягчающие обстоятельства.
— Я не ищу для себя оправданий, зачем этим заниматься вам?
— Ну, если быть искренним… я много времени занимался этим делом. Я… много знаю о вас как о человеке, и о ваших делах и, несмотря на то, что вы сделали, уважаю вас. Я встречался с вашим сыном и его невестой, с вашим компаньоном. Ваш адвокат, Джон Дейл, держит со мной контакт с самого начала, и, если только я не совсем плохо разбираюсь в людях, это все — замечательные люди… люди, которые что-то вносят в наше общество, а не пытаются урвать от него, и все они единогласны, высказывая уважение и симпатии к вам. Помимо них, я встречался с банкирами, брокерами фондовых бирж, аудитором штата, инспектором Финансового управления… Ходило много слухов. Растрата, подлог. Были разговоры о судебном преследовании ваших капиталов. Но никто не смог обвинить вас… Поэтому я озадачен.
— Вы разговаривали с доктором Фрером и его… пациентом?
— Да, разговаривал. Доктор Фрер очень извинялся по поводу того, что сделал, но кроме этого…
— Этот человек — слизняк!
Сэндфорд моргнул, обрадовавшись тому, что наконец вызвал у Тедди какое-то чувство. Пройдясь по комнате, он зажег сигарету, рассеянно забыл закурить ее и уставился в окно на пустынный сквер на берегу реки. Принесли кофе и датские булочки. Кофе пришлось пить из банок. Сэндфорд, оправдываясь, сказал:
— Прошу извинить. Раньше у нас были чашки, но их стащили.
— Я к этому привыкну. Мне ведь придется, так?
— Доктор Фрер не испытывает к вам неприязни. Даже больше, он относится с сочувствием и пониманием.
— Это его обыкновенные уловки. Тридцать пять долларов в час — и он создаст проблемы, которых и в помине не было. Придя к нему с тонзиллитом, выйдешь раковым больным. Именно так он лечит…
— У меня сложилось другое впечатление. Фрера проверили. Он — вовсе не модный шарлатан, охотящийся за жертвами, а хороший психиатр, не хуже многих в нашем городе.
— Как вы пришли к такому заключению?
— Поскольку я сам не разбираюсь в этих вопросах, то обратился к специалистам, к чьим услугам прибегает наше ведомство, и они сказали, что хотели бы иметь доктора Фрера в своем штате.
— Цеховщина… один лжет, остальные клятвенно подтверждают его слова.
— Вижу, мне не удастся переубедить вас… Вам неприятно признать то, что он действовал в интересах своего пациента. Он просто был вынужден заявить в полицию.
Тедди встал, внезапно потрясенный этим открытием. Его рот плотно сжался, а любезная спокойная самоуверенность, которую он демонстрировал до сих пор, уступила место агонизирующему сомнению по поводу верности Барбары.
— Должно быть, вы ошиблись…
— По поводу чего? — вставил Сэндфорд.
— Разве не Барбара Хикман обращалась в полицию?
— Нет, это сделал доктор Фрер. — Он покопался в толстой кипе бумаг, лежащей в светло-желтой папке. — Так, вот оно… В двенадцать часов сорок восемь минут доктор Фрер разговаривал по телефону с инспектором Джеймсом Ди Лидо. Встретившись в два тридцать с доктором Фрером в его приемной, инспектор Ди Лидо и сержант Патрик Келли получили ордер на обыск вашей квартиры. Принадлежащие доктору Фреру записи и истории болезней были обнаружены в вашем логове, так? Я не могу разобрать собственный почерк.
— Это была не Барбара… Вы точно уверены?
— Я только что сказал вам…
Как-то неожиданно верность Барбары потеряла скрытую отравленную роскошь предательства. И в то же время молодая женщина была заговорщицей, планирующей гибель Тедди, и он любил ее — больше тогда, когда она сражалась за свое выживание, чем когда она спокойно принимала поражение.
