Мила Бояджиева - Большой вальс
Глава II. СЕСТРЫ
Как всякий прирожденный злодей, инстинктивно стремящийся компенсировать свою аномальность, Альконе Кассио имел нежную причуду. Он не выращивал орхидей, не жертвовал деньги на лепрозории и был абсолютно равнодушен к серьезной музыке. Беспощадный Кассио по меньшей мере пару вечеров в неделю забавлялся куклами.
О небольшой комнате бункерного типа, располагавшейся на минус втором этаже высокогорной виллы знали немногие, подозревая о сокрытии в ней самых страшных тайн. Как бы был удивлен некий суперпронырливый Джеймс Бонд, обнаружив в подземном убежище Синей Бороды длинные стеллажи, уставленные безобидными пластилиновыми фигурками, и большой, наподобие бильярдного, стол, расчерченный цветными красками. как в игре "горячо - холодно" тона густели по мере приближения к центру - белой мишени с девятью концентрическими окружностями вокруг верного глазка.
Альконе не слишком изощрялся в изготовлении "актеров" для очередного спектакля, где важнее были сами правила ведения боя: никаких прямых ходов, открыто предъявленных вызовов, брошенных противнику перчаток. Никакого заметного вмешательства - лишь легкое манипулирование фигурками, изобретение такой композиции, в которой игроки неизбежно забивали бы гол в свои ворота. "Вариации самопожирания", изобретаемые Кассио, развлекали его, подобно кроссвордам на последних страницах семейных журналов.
Много лет назад юный Алькончито лепил фигурки из хлебного мякиша, двигая их по краю стола в то время, как семья чинно поглощала обед. Это приводило в бешенство его набожную мать, уверенную в том, что игры с хлебом являются прямым надругательством над телом Христовым. Повзрослевший Альконе перешел на пластилин, более безопасный с точки зрения богохульства и позволяющий разнообразить окраску, и стал прятать свои забавы от окружающих. В уединении было проще сосредоточиться, разыгрывая затяжные, иногда многомесячные партии. А кроме того Кассио просто-напросто стеснялся своего пристрастия, поскольку пластилиновые бои были единственным уязвимым местом хладнокровного игрока: именно здесь, в мире самых причудливых фантазий Кассио случались обидные проигрыши.
Узнав о самоубийстве Динстлера, Альконе спустился в бункер и взял с поля зеленую крупную фигурку, располагавшуюся в интенсивно красном секторе в центре сложной многофигурной композиции. Кассио повертел в руке странную статуэтку и поставил на край стола, погрузившись в мрачное созерцание. Увы, изящный план операции не сработал - где-то сорвался совсем маленький крючочек, разрушив хрупкий механизм. Антония, подготовленная Артуром, послушно сыграла свою роль, нанеся удары по самому больному месту отчаявшегося Пигмалиона, а визитер-Мефистофель окончательно загнал Динстлера в угол. И что же? Вместо того, чтобы принять из рук Кассио титул тайного "Властелина мира", разоблаченный профессор сумел улизнуть, испортив игру. "Слабак, сентиментальный выродок!" - презрительно пробормотал Кассио и сильным ударом кулака расплющил зеленую фигурку. Ничто не вызывало в нем такого отвращения, как кодекс обывательской нравственности, взывающей к совести и добродетели.
На пестром поле в растерянности стояли ненужные теперь игроки. Кассио обошел стол вокруг, как бильярдист с кием наизготовку, намечающий позицию для удара, и кисло наморщился - комбинация выстраивалась малопривлекательная. Правда, все ещё торчал у края мишени намозоливший глаза Браун. Передвинуть его в "яблочко" не составляло труда - не требовалось ни фантазии, ни мастерства - всего один опытный и не слишком дорогой килер. Кассио хотел было очистить стол, смахнув ненужных игроков в корзину и заняться чем-нибудь более интересным - благо события на мировой арене не оставляли время для скуки. Какие перспективы творческому уму открывали, к примеру, одни лишь гражданские войны, вспыхивающие на территории бывшего СССР! Но что-то привлекало внимание блеклых выпуклых глаз - черный угловатый кусок пластилина, плотно прильнувший к белому полю мишени. Помнится, Кассио вылепил этого "игрока" совсем просто - размял в пятерне кусок смолянистой массы и с силой сжал кулак, словно выдавливал из него соки. Потом кинул получившийся ребристый шматок на стол. Он крепко встал "на ноги", прилипнув к белому полю, и с тех пор оставался там, недосягаемый, надоевший, притянув к себе две почти идентичные оранжевые фигурки. Это сочетание угольного и оранжевого, полная схожесть двух пешек, равно приближенных к черной, намекали на возможность какого-то розыгрыша...
- Пусть постоят, - решил Альконе, прервав неинтересную игру и обратившись к сводкам.
Среди донесений, поступивших в этот день с разных концов планеты, было одно, заставившее губы Кассио растянуться в улыбке. "Дебил, - сказал он почти ласково. - Ты сразу не понравился мне, ублюдок. Полторы извилины и навозная куча добродетелей... Ну и влип же ты, милый! За непокорность и глупость дядюшка Кассио наказывает очень больно..."
По заключению полицейских экспертов автомобиль погибшего Динстлера имел испорченные тормоза. Людям Кассио не составило труда обнаружить человека, устроившего аварию по заданию некоего господина, по всем параметрам соответствовавшего "информ-портрету" Шнайдера, хранящемуся в картотеке. Кассио спустился в бункер и осторожно передвинул желто-синюю приплюснутую фигурку с периферии поля в центр на красный квадрат между двумя оранжевыми столбиками. - "Увы, любезный Шнайдер, вы не дали отдохнуть всей труппе. Да и самому придется пошустрить. Представление продолжается. А красный цвет - это, конечно, кровь!"
Затем Альконе достал маленький, в перламутровом окладе, перочинный ножичек, не без удовольствия вырезал на груди одной из одинаковых фигурок глубокий крест и поставил её на место - в красный, поближе к Шнайдеру: "Пожалуй, вам лучше не слишком удаляться от своего партнера, мадемуазель Виктория".
Виктория Меньшова благополучно прошла конкурс на должность консультанта по вопросам контактов с Восточной Европой в отделе социологических исследований фирмы SMR.
Мейсон Хартли как по волшебству уладил вопрос с её документами и через неделю после возвращения из Италии Виктория уже подала необходимые анкеты для вступительного интервью.
Собеседование прошло успешно - скромная, но уверенная в себе, девушка с отличным университетским дипломом понравилась представителю фирмы, возглавляющему подразделение социологической службы. Умная, серьезная, ни тени русского разгильдяйства или закомплексованности. Правда, судя по анкете, её бабка покинула Россию ещё накануне октябрьской революции, а девушка из чувства патриотизма оставила фамилию русских предков, не скрывая своей заинтересованности в перспективах работы в Восточном регионе. К тому же она была вполне хорошенькой, несмотря на крупные очки и старушечий стиль в прическе и одежде.
В соответствии с условиями контракта мисс Меньшова получила собственную квартиру, арендуемую фирмой для молодых сотрудников, которую и заняла с помощью двух милых дам - социологинь, добродушно принявших новенькую в свой небольшой коллектив.
Дни, проводимые Викторией в изучении тяжелых папок с анкетами о работе её отдела за предыдущий год, летели незаметно. Она мило болтала с новыми приятельницами во время ланча в кафе, рассказывая о придуманном доме и даже некоем, сконструированном из черт Жан-Поля, женихе, работающем в Принстонском университете. Но выходя после работы на шумную улицу чужого города, чувствовала себя опустошенной. Разъезжались со служебной стоянки цветные автомобили, унося к семьям её коллег. Воздушный поцелуй, посланный из-за опущенного стекла - и вот она уже одна, машинально шагает в знакомом направлении, погрузившись в невеселые думы.
Барьер взят, будущее устроено. Но этого ли хотела она? Мечты о возвращении на родину с каждым годом становились все менее реальны. Связь с матерью поддерживалась редкими письмами, передаваемыми по каналу Брауна. И что-то уходило из писем, как исчезает аромат увядающего цветка. Но иногда ныло сердце, ох как ныло, выуживая из памяти до сумасшествия яркие картинки прежней жизни - маму, отца, Максима, Катю... Каким же прочным казалось все это пятнадцатилетней Вике и как легко разрушилось, исчезнув за крутым поворотом. Жизнь выделывала сложнейшие кульбиты, возводя на пути Виктории препятствия и готовя невероятные сюрпризы. Она научилась быть стойкой, принимая потери и находки без жалобных девичьих истерик. Она изведала вкус победы и горечь поражений, не разучившись любить и помнить. Но счастья не было...
Виктория понуро шла по тихой зеленой улице к многоэтажному дому, где находилась её квартирка. Скромная по американским понятиям и роскошная - по российским. Многонаселенный дом (низкий сорт) с холлом, уставленным цветами в кадках и темнокожим любезным портье, не забывающим улыбнуться, вызывая лифт. При входе, коридорах и на лестницах, естественно, ковролин (дешевая синтетика), регулярно вычищаемый уборщицей мощным агрегатом (шум и сплошная аллергия от порошка). Гостиная, она же столовая, соединена с кухней. А в кухне обязательный набор: посудомоечная машина, микроволновая печь, холодильник и комбайн, умеющий готовить почти без вмешательства хозяйки (стандартный минимум комфорта). Спальня крошечная, пестренькая с широкой жесткой кроватью, стеллажами для книг и хозяйственной кладовкой для одежды и вещей. Естественно, два туалета. Один при входе, с маленькой раковиной для гостей. Другой - прямо из спальни с душевой кабиной и биде. В общем студенческая квартирка - на годик, не больше. Но Виктория думала о своем доме с теплом. Это был её первый собственный угол, где можно было закрыться от всего мира, расставить по столам и окнам свои любимые цветы и, главное, водрузить у кровати карандашный портрет Жан-Поля, сделанный ею в каком-то наитии.
