Мэри Шелдон - Ящик Пандоры
Загорелая кожа на груди Дейла была похожа на копченый сыр, я все смотрела на нее, и мне хотелось ее лизнуть, чтобы узнать, так ли она нежна на вкус, как выглядит.
Он спросил, кем я работаю. Когда я ответила, он расхохотался:
— Я сразу понял, что где-то тебя видел.
Оказалось, что несколько месяцев назад его привезли в больницу со сломанной рукой и мы даже немного поговорили. Я этого не помнила.
— Ты так здорово заговаривала мне зубы.
— Ничего особенного. Я всем заговариваю.
— Ну, тогда заговори мне зубы сейчас. Тогда мне это показалось очень сексуальным.
Он не отставал от меня, а я тем временем допила третий стакан.
— «После того как медицинский страховщик получит счет за медицинские услуги, смету всех дополнительных расходов пациента направят ему вместе с…» — отбарабанила я привычный текст, но внезапно осеклась. Это было не смешно, нельзя шутить с такими вещами.
Дейл наклонился и поцеловал меня:
— Я же сказал тебе, что это очень сексуально.
Через две минуты мы были на улице. «Ямаха» Дейла стояла у обочины. Забираясь на сиденье, я испытывала странное ощущение. До этого я ездила на мотоцикле только с Гари.
Мы выехали на шоссе на Виста-Чино и покатили в сторону бульвара Санрайз. У меня возникло ужасное предчувствие, что мы едем в Дезерт-Парк, так оно и оказалось.
Дейл поставил мотоцикл на стоянку, и мы пошли к дому. Я старалась не смотреть на покрывавшие стены граффити, на сломанные игрушки и ржавые жестянки под ногами.
В квартире у него было грязно, повсюду валялся какой-то хлам, в раковине полно немытой посуды. Я велела ему сменить простыни на кровати, и мы сразу легли.
Потом он приготовил мне в пластиковой чашке какое-то подобие кофе с сухим молоком, но я даже не прикоснулась к этому вязкому пойлу. Оказалось, что я могу переспать с парнем через час после знакомства, но не в силах пить его ужасный растворимый кофе. Это насмешило меня. Дейл спросил, что здесь смешного, и я сказала:
— Ничего.
Ничего — хороший ответ, я ничего не хотела говорить ему, никогда. Я хотела только одного — оказаться дома.
Я сказала, что мне пора, что утром надо на работу. Он предложил довезти меня до клуба, где осталась моя машина, но я сказала, что проще вызвать такси.
На улице было холодно, на ясном небе сияли большие яркие звезды, и я рвалась и рвалась в это небо, чтобы взглянуть оттуда вниз и увидеть, как мелко и ничтожно все, что здесь произошло.
Утром я проснулась, сгорая от стыда и отвращения. Мерзкая вонь «Драккара» преследовала меня повсюду. Я дважды ходила в душ, но этот запах словно въелся в кожу и волосы. Я то и дело смотрела на себя в зеркало. Видеть лживое, вороватое выражение собственного лица было ужасно.
Вечером я позвонила Стеф. Я не собиралась рассказывать ей о случившемся, но в конце концов не удержалась. Когда я выложила все, наступило долгое молчание.
— Ну, — сказала она наконец, — вопрос в том, стоила ли игра свеч. На сколько он потянул по десятибалльной шкале?
— На двоечку.
Мы расхохотались. Потом зашел разговор о новой работе Стеф в банке, о наших общих друзьях в Барстоу, но я чувствовала, что у нее из головы не идет мой рассказ.
— Пандора, ты не собираешься вернуться в колледж?
— Нет. Ты же знаешь, это не по мне.
— Ну, тогда тебе надо заняться чем-то еще, — она заговорила очень серьезным тоном, — как-то изменить свою жизнь. Если бы ты получила диплом, то нашла бы другую работу. А вот так цеплять от скуки парней в барах — если честно, это меня пугает.
Это пугало и меня.
На следующий день после работы я почему-то свернула с шоссе на дорогу, ведущую к колледжу. Я остановила машину и несколько минут смотрела на студентов, которые носились по дорожкам. Все молодые, полные сил и уверенности.
Потом я вышла из машины и направилась во двор колледжа. Так странно снова оказаться здесь. Я забрела в отдел для желающих продолжить образование. За столом сидела женщина, которая предложила мне несколько проспектов, и хотя я сказала, что ничего еще не решила, она все-таки всучила мне целую пачку.
Возвращаясь к машине, я заглянула в них. Некоторые курсы — психология, антропология, французский и мой бывший основной — журналистика — привлекли мое внимание, и я вдруг подумала, что, если бы я захотела, можно было бы начать все сначала, опять выйти на старт, выбрать новую карьеру.
Но, поразмыслив, решила спуститься на землю. Единственно разумный выбор — остаться в той области, где я оказалась. В колледже можно учиться на вечернем отделении и получить среднее специальное медицинское образование. Поступив туда, я за два года стану дипломированной медсестрой. И если повезет, устроюсь на работу к какому-нибудь врачу, возможно, даже детскому.
Тем же вечером я позвонила Стеф.
— Я решила вернуться в колледж.
Она и не подумала удивиться, хотя бы ради приличия.
Следующим вечером мы с Гари отправились выпить кофе. Я рассказала ему о своих планах, чем вызвала бурный восторг. Я знала, что так и будет, ведь он всегда хотел, чтобы я получила диплом. Он схватил меня в объятия и попытался поцеловать, но я не позволила.
— И вот еще что, — глубоко вдохнув, начала я, — в моей жизни изменится кое-что еще.
Он продолжал радостно улыбаться, и я была не в силах смотреть ему в глаза. Не давая себе передышки, я поспешно договорила:
— Занятия будут отнимать у меня очень много времени, и мы не сможем часто видеться.
Ну вот, теперь все сказано.
Гари молчал. Он больше не улыбался. Потом кивнул:
— Понятно.
Чувство вины не помешало мне испытать неимоверное облегчение. Наконец-то я разобралась с этим. Первый шаг сделан.
С февраля начались занятия. На первый урок я пришла в джинсах и майке и чувствовала себя неловко в этом подростковом обличье. По дороге в класс я все надеялась почувствовать что-то новое, прилив сил, азарт, но не было ничего, кроме привычного ощущения тоски и усталости, которое всегда охватывало меня в школе.
Все, что говорил преподаватель, звучало для меня тупым назойливым жужжанием, и возвращение в колледж уже не казалось мне простым и ясным решением моих проблем. Сидевшие вокруг меня мужчины и женщины что-то деловито записывали, с серьезным видом задавали вопросы. А я смотрела на часы и мечтала, чтобы все поскорее закончилось.
Приближался День святого Валентина, и я ломала голову над тем, чтобы выбрать для Гари подходящую открытку — что-нибудь веселое, дружеское, но без романтики. Наконец я нашла, что искала, и послала открытку по почте. На следующий день, вернувшись домой, я обнаружила около двери букет из двенадцати роз.
Я позвонила Гари и поблагодарила его, и он предложил мне поужинать с ним в тот же вечер.
— Мы так давно не виделись, — печально добавил он.
Я извинилась и сказала, что мне нужно к завтрашнему дню сделать письменную работу.
Второго марта была тридцатая годовщина свадьбы родителей. За завтраком папа сказал, что поведет маму на ланч в «Калифорнийскую пиццерию».
— Как в старые добрые времена, — улыбнулся он.
Я вспомнила, как раньше они вдвоем ходили отмечать свои «даты». Мама надевала новое платье, отец облачался в костюм, повязывал галстук, каждый раз пристегивая к нему зажим в виде крохотного корабельного штурвала.
Я помогла отцу одеться, он даже сам завязал галстук, но к концу сборов настолько ослаб, что так и не смог никуда пойти. По правде говоря, мама и не надеялась, что он сможет.
Весь день я готовила особый праздничный ужин — жаркое из телятины, жареный перец, шоколадный торт. К нам собирался приехать дядя Джин, и папа только о нем и говорил.
— У нас есть его любимое вино? — беспокоился он, оглядывая стол.
— Есть, я специально ездила в винный магазин сегодня днем.
— Я рад буду повидаться с ним, жаль, что Мэрилин не сможет приехать.
На эту тему я вообще не хотела говорить. Никто из нас не был ни разочарован, ни удивлен, когда тетя Мэрилин не приняла приглашение.
— Джин сказал мне по телефону, что у него новый клиент, — не унимался отец. — Вот сегодня все и узнаем.
Я усадила его в кресло, и он прилип к окну, чтобы не пропустить момент появления машины брата. Я была в прекрасном настроении и много ждала от этого вечера.
Но все вышло ужасно. Дядя Джин был как-то странно напряжен и, едва войдя в дом, набросился на выпивку. Дело кончилось тем, что, когда мы с мамой подали ужин, он едва сумел добраться до стола. В разгар трапезы он вдруг раскричался на отца.
— Ты прожил жизнь впустую! И сам это прекрасно знаешь. Даже когда ты был здоров, от тебя никогда никому не было толку. Я говорю это для твоей же пользы. Сделай же что-нибудь, сколько можно так прозябать!
Отец пытался отшучиваться, но я видела, что каждое слово смертельно ранит его.
