Джоржетт Хейер - Сильвестр
- Ах, да! - кивнула пожилая герцогиня. - Сильвестр такой внимательный, такой бесконечно добрый.
Она произнесла это довольно печальным тоном, что было для нее несвойственно. Заметив это, мисс Пенистоун сказала тем задушевным голосом, которым мисс Пугговиц обычно пыталась задобрить Эдмунда, когда тот сердился:
- Сегодня Сильвестр был особенно красив, вы не находите? Какая стать, какой величавый вид! Сколько же женских сердец он разобьет, пока наконец не решит жениться!
Мисс Пенистоун весело рассмеялась над своими словами, но герцогине было не до смеха, и она промолчала. Мисс Пенистоун заметила, как руки ее подопечной то сжимали, то отпускали подлокотники кресла, и наконец догадалась, что герцогиня, наверное, беспокоится, как бы такой завидный жених, как Сильвестр, не попал в сети какой-нибудь недостойной его внимания женщины.
- Пусть вас не пугает, что его женитьба причинит вам беспокойство, как говорится в пословице, - с умным видом добавила мисс Августа Пенистоун, с некоторой тревогой наблюдая за кузиной. - Когда вокруг столько девушек, которые спят и видят себя его женами, думаю, вам не из-за чего тревожиться. Ведь Сильвестр такой рассудительный. Однажды мне тоже показалось, что Сильвестр может совершить ошибку... Какая абсурдная мысль!.. И я поведала ее Луизе, когда та гостила летом в Чансе. "Кто угодно, но только не Сильвестр! - решительно ответила она. Вы знаете, этот ее резкий тон. - Он слишком хорошо знает себе цену!" Думаю, вам ясно, что после этих слов я сразу же успокоилась.
Однако ее слова не оказали такого же благотворного влияния на встревоженное сердце герцогини. Когда же она прикрыла глаза рукой, мисс Пенистоун, неверно истолковав этот жест, решила, что у бедной Элизабет опять была тяжелая ночь!
Сильвестр больше не заговаривал о своих матримониальных планах. Герцогиня по-прежнему в его присутствии старалась не подавать вида, как сильно она беспокоится за сына. Если бы он заметил тревогу матери, то первым делом подумал бы, что она не одобряет саму идею женитьбы, и без всякого сожаления отказался от этой затеи. А если бы пожилая герцогиня дала понять сыну, что ее больше тревожит, не стал ли он высокомерным, Сильвестр, не осознав истинной причины волнения, отшутился бы, пытаясь разубедить в этом мать. Герцог Салфорд вовсе не считал себя излишне высокомерным. Кое-кто из его знакомых и впрямь был достоин такого эпитета. Но они казались ему просто невыносимыми. Сильвестр был одним из немногих в лондонском высшем свете, кто пользовался невероятным успехом у дам, вызывая с их стороны повышенный интерес к своей персоне. Любая простила бы ему маленькие причуды, которые так часты среди избалованных аристократов. Но, надо отдать ему должное, ни у одной не было повода пожаловаться на высокомерие Сильвестра. Более того, вряд ли отыскался бы человек, который, имея дело с Сильвестром, мог сетовать, что его светлость хотя бы жестом или выражением лица выказал свое превосходство. Сильвестр прекрасно знал, что высокомерие у лиц его круга считается признаком дурного тона, точно так же неприлично кичиться знатным происхождением или отругать слугу за какую-нибудь провинность. Правда, он, почти всегда одним из первых приезжая на балы, отказывался ждать контрдансов и, томимый скукой, покидал вечера через полчаса после приезда. Он зачастую игнорировал приглашения, не помнил в лицо всех своих арендаторов, не всегда находил хотя бы пару добрых слов для гостей, которые собирались в Чансе в дни приемов. Поэтому нетрудно догадаться, что мог найтись какой-нибудь прихвостень титулованной знати, который бы обвинил Сильвестра в высокомерии. Наверняка это был какой-нибудь наглый выскочка, которого осадил герцог.
До герцогини доходили эти слухи, и она пребывала в растерянности. Ей очень хотелось посоветоваться с кем-нибудь из друзей, для кого Сильвестр бы много значил, кто знал бы лучше, чем она (поскольку ей доводилось видеть Сильвестра только в своих апартаментах), как он вел себя в обществе. Таким другом она считала только одного человека - лорда Уильяма Рейна - дядю Сильвестра, который после смерти отца два года являлся его опекуном. Элизабет Салфорд уважала и любила лорда Уильяма, но она быстро убедилась, что всякая попытка поделиться с ним своими довольно туманными и неясными догадками вызывает у того подозрение, будто герцогиня находится в плену своих иллюзий, порожденных болезнью и беспомощным состоянием. Лорд Уильям был старомодным, грубовато-добродушным и очень чопорным человеком. Он имел определенное влияние на Сильвестра, которого любил и которым гордился. К его словам всегда прислушивались, но лорда больше беспокоило, чтобы племянник, не дай Бог, не стал пренебрежительно относиться к своему высокому положению, нежели стал высокомерным и заносчивым.
Лорд Уильям приехал в Чанс на Рождество, но вместо того, чтобы успокоить и утешить герцогиню, только усилил ее тревогу, хотя это совсем не входило в его планы. Лорд Уильям Рейн только восхвалял Сильвестра. Он сообщил герцогине, что мальчик, обладая безукоризненными манерами, ведет себя в высшей степени похвально, как и подобает его высокому положению. "Очень дружелюбен и вежлив, но умеет сохранять нужную дистанцию, - заявил дядя герцога Салфорда. - Можно не бояться, что он забудет, какие обязательства налагает на него его положение, моя дорогая сестра! Сильвестр рассказал мне, будто подумывает о женитьбе. Очень похвальные мысли! Самое время завести наследника. Мне показалось, что он готовится к женитьбе весьма ответственно. Слава Богу, в голове мальчика не витают глупые романтические идеи!"
По неизменной традиции рода Рейнов на Рождество в дом главы рода съезжалась масса родственников. Поскольку семья была огромной и большинство собравшихся задержались в Чансе на месяц, у Сильвестра оставалось мало свободного времени для встреч с матерью.
Молодой герцог Салфорд был радушным хозяином, да и его невестка, леди Генри, также отличалась гостеприимством. Ианта не только испытывала страсть к развлечениям, но и с наслаждением играла роль хозяйки дома. Ее настроение заметно улучшалось, когда первые гости переступали порог дома. Удовольствие Ианты от веселого Рождества омрачил только отказ Сильвестра пригласить на праздник сэра Наджента Фотерби. Она пыталась доказать, что коли он пригласил ее отца и мать, то мог бы с таким же успехом послать приглашение и ее жениху, но как бы ей ни хотелось раздуть пламя своего недовольства упрямством Сильвестра, оно было погашено неожиданным вмешательством ее родителей. Лорд Элвастон, которому сэр Наджент был неприятен, предупредил дочь, что если он увидит этого типа в Чансе, то немедленно вернется домой. Леди Элвастон, которая хотя и решила терпеть сэра Наджента из-за его несметного состояния, объяснила дочери, что появление примитивного денди в обществе Сильвестра будет выглядеть нелепо и может ухудшить ее отношения с семьей покойного мужа.
Сильвестр покинул Чанс в конце января, на следующий день после отъезда последнего гостя. Он направился в Блэнфорд-парк, куда прямо из Лестершира уже были посланы его охотники, но сам решил сначала заехать в Лондон. Это отклонение от маршрута ни у кого не вызвало особого удивления, ведь он сообщил матери, что в Лондоне у него есть дело. Поскольку его больше манила охота в Блэнфорде, чем женитьба, герцогиня предполагала, что сын не кинется немедленно делать предложение одной из пяти кандидаток, потому что ни одна из этих юных леди не будет присутствовать на охоте в Блэнфорд-парке. Да и в Лондоне их присутствие в это время года маловероятно. Герцогиня сделала вывод, что Сильвестру не представится возможности воплотить в жизнь столь опрометчивое решение.
Герцог Салфорд отправился в Лондон, чтобы нанести утренний визит своей крестной.
Леди Ингхэм, вдова, жила на Грин-стрит в доме, битком набитом мебелью и украшениями. Переезжая после женитьбы сына из фамильного дома Ингхэмов на Грин-стрит, где она собиралась вести уединенную жизнь, леди Ингхэм вывезла с собой все, что было ей мило и дорого. Так как ни ее сын, лорд Ингхэм, ни его мягкосердечная жена не могли сравниться характером с пожилой леди, она взяла с собой столько добра, что на этом можно было бы нажить несколько приличных состояний. Правда, леди Ингхэм щедро пообещала завещать это имущество законному владельцу после своей смерти. Кроме вещей она захватила с собой дворецкого. Перенести эту потерю лорду Ингхэму оказалось значительно легче, потому что дворецкий все больше старел, с каждым днем становился все упрямее и придерживался порядков, которые лорд Ингхэм считал пережитками прошлого. Сейчас старый слуга неторопливо передвигался по дому и величественно выполнял свои обязанности. Он отговаривал вдову от многолюдных приемов и предлагал что-нибудь типа небольшого званого вечера или игры в карты. К счастью, леди Ингхэм и сама не испытывала особого желания давать обеды и балы и выдвигала в качестве оправданий такому манкированию светскими приличиями свой преклонный возраст и многочисленные болезни. Правда, ей было только пятьдесят шесть лет, и никто толком не знал, чем она страдает, разве что подагрой. Ходила леди Ингхэм, опираясь на трость из черного дерева. Когда же ей предстояли какие-либо серьезные действия, которые грозили вызвать учащенное сердцебиение, она немедленно посылала за сэром Генри Халфордом, который настолько участливо относился к ее здоровью, что на него всегда можно было положиться.
