Виктория Клейтон - Дикие сердцем
Я подпрыгнула на месте от ужаса.
— Мистер фон Вюнзидел…
— Вернер, Вернер.
— Хорошо, Вернер. Думаю, что мы должны сменить тему. — Я с опаской посмотрела по сторонам.
За столом сидели в основном представители поколения, которое еще помнило «Фрицев» и «Джапов»[58], которые ничего не простили, ничего не забыли. Вероятно, общение с лишенной чувства юмора фанатичкой здорового образа жизни повлияло на психику Вернера.
— Нет, не вольноваться! Мы окружены друзьями. Мне хотелось поделиться с вами радостью.
Я убрала руку. Ладонь, накрытая ладонью Вернера, стала влажной. Мне с трудом удалось не показать, что я шокирована неприятным открытием. Вернер дал понять, что Амброуз… Я не могла в это поверить. Однажды Гай что-то такое рассказывал, но я решила, что это обычная болтовня. Амброуз внимательно слушал рассказ женщины с лицом пекинеса, которая сидела справа от него. Он почувствовал мой взгляд, посмотрел на меня и вопросительно поднял брови. Я отвела взгляд. Вернер провел пальцами по моей руке, чтобы привлечь мое внимание.
— Вы когда-нибудь слышали о Бабельсберге?
— Кажется, это замок в Германии, из которого Гитлер собирался сделать нечто наподобие Камелота?
— Ja, ja, вы правы. Но историю о Камелоте христиане украли у моего народа. Священный Грааль — это арийский рыцарский орден. История Грааля гораздо древней, чем история короля Артура и рыцарей Круглого стола. Я сейчас все объясню.
Вернер энергично взмахнул рукой и опрокинул бокал с красным вином, который только что для него наполнили. Алое пятно растеклось по белоснежной скатерти. Поднялась суматоха, кто-то стал сыпать на пятно соль, кто-то лил белое вино. В результате на скатерти образовался ужасный беспорядок. Повинуясь всеобщему порыву, я чуть было не высыпала на пятно крутоны, которые подали к супу.
— О чем это вы говорили с Вернером? — спросил Гай, обернувшись ко мне. Суп убрали, гостям подали рыбу, запеченную с помидорами. — Маленький философ, не правда ли? — Гай придвинул голову к моей и прошептал: — Sieg heil!
— Ты все знаешь? Я поражена! — Вернер переключился на соседку справа. Добросердечная женщина пыталась оттереть винное пятно с его брюк. — Этот человек неонацист, — сказала я, понизив голос.
— Я знаю, что он неонацист. О, рыба просто тает во рту!
— Ты не находишь это шокирующим?
— В тебе замечательно уживаются серьезность и детская наивность. Почему я должен быть шокирован?
— Но Вернер намекнул, что и твой отец принадлежит к числу сторонников неонацистов.
— Слишком мягко сказано. Если бы у него появился шанс, отец очистил бы Англию от евреев, цыган, славян, коммунистов и душевнобольных к завтрашнему утру. Одно время он считал и инвалидов нежелательными особами, но по известным причинам переменил точку зрения.
— Неужели твой отец полагает, что Гитлер был прав?
— Дорогая Фредди, сотни тысяч людей полагали, что Гитлер прав. Неужели ты думаешь, что после поражения Германии в войне они расстались со своими убеждениями? Почему вдруг? Война продемонстрировала преимущества одной военной силы над другой. Это не имело ничего общего с триумфом идеологии. Нацизм должен был уйти в подполье на некоторое время, но всегда найдутся те, кому близки положения евгеники, кто выступает за чистоту расы. Этому существуют весьма разумные объяснения.
— Неужели и ты… — я не осмеливалась произнести эти слова вслух.
— Не будь глупышкой. Конечно же нет. Я не нацист. Единственное, во что я верю, — так это в свое собственное благополучие. Обычно фанатикам, ущербным или просто слабым людям необходима какая-либо идея, чтобы они могли поверить в себя. Тебя же смущают рассказы священников о небесах и аде, о хождении по водам или воскрешении. Все это такие же фантазии, как и те, в которые верят нацисты.
— Но христиане не требуют уничтожения инакомыслящих. — Гай скептически улыбнулся. — Ну, хорошо, — сказала я, осознав зыбкость этого аргумента. — По крайней мере не сейчас.
— Ты забыла о Северной Ирландии. Никто не сможет точно сказать, сколько крови пролили во имя Христа.
— Но Христос не понукал своих последователей проливать кровь.
— Придумывая утопию, немецкие романтики даже вообразить не могли концентрационные лагеря и газовые камеры. Люди забывают о благих намерениях, поддавшись искушению раз и навсегда расправиться с врагами.
— Но твоему отцу близки идеалы нацизма?
— Так же, как и трем четвертям присутствующих здесь гостей. Тебе не близки? И мне, и Веру тоже, если его взгляды не изменились за последнее время. Думаю, что лорду Дирингу дорого только ясное морозное утро, которое идеально подходит для охоты. В этот список смело можно включить и леди Фриск. Единственное, во что она верит, — это в превосходство английского правящего класса над другими. Представь, в какой ужас она придет, если узнает, что обедает вместе с членами ФОА.
— ФОА?
— Фашистское общество Англии. Я придумал это название ради смеха, но отец считает, что оно вполне годится.
— Не понимаю, как ты можешь так легко к этому относиться!
— Посмотри на них. Большинство из новоявленных фашистов, кроме Вернера, на полпути к могиле. Все они настолько своенравны и капризны, что не могут прийти к единому мнению даже в мелочах. Они опасны не более, чем слепые котята. Отец стал фашистом под влиянием баронессы. Он никак не мог прийти в себя после бегства мамы. Фашизм дает отцу иллюзию могущества и силы.
Я взглянула на Вернера. Он вилкой катал по тарелке печеный помидор. Вернер казался совсем мальчишкой. Возможно, ему было года двадцать два — двадцать три, не больше. Когда я училась в школе искусств, мы, студенты, обожали говорить об анархизме, нигилизме, революции и других интересных материях, которые приближали нас к заманчивому миру взрослых. Я окинула взглядом остальных гостей. Их увлечение фашистской идеологией нельзя было оправдать юностью и отсутствием опыта. Все, кроме баронессы, казались бодрыми и веселыми. Кудри мадам дю Вивьер касались скатерти.
— Ты слишком далека от реальности, — продолжил Гай. — Большую часть жизни ты провела в Лондоне, общаясь с либерально мыслящими художниками и поэтами. Все знают, что представляют собой такие люди. Быть модным и современным для них важнее всего. Они не верят в отжившие идеалы и смело ниспровергают кумиров былых эпох. Бьюсь об заклад, твои друзья — противники цензуры, смертной казни и апартеида. — Я вынуждена была признать, что Гай прав. — Некоторые из них зашли так далеко, что объявили себя марксистами. Упоминание о любой религии вызывает у них презрительную ухмылку, они считают, что лишь католицизм с его строгими ритуалами достоин уважения. Разве не так?
— Ты хочешь сказать, что вопросы этики волнуют деревенских жителей?
— Конечно же нет. Я говорю о другом. Ты полагаешь, что люди, чьи взгляды расходятся с твоими, не могут быть нравственными. Нет, они моральны, но в соответствии со своими нормами. Кроме того, в городах хватает правых радикалов и расистов. В деревне не приветствуется индивидуализм. В городе люди собираются в группы по интересам. В деревне, в силу обстоятельств, все общаются со всеми. Не думаю, что здесь найдется еще хоть одна либерально мыслящая, артистичная особа, кроме тебя.
— А Прим? Возможно, она не слишком артистична, но, безусловно, не расистка и не фанатичка. Она истинная христианка, таким образом, я не могу включить ее в список. А еще Бар Уоткинс. — Здесь я немного слукавила. Я надеялась, что Гай не знает об увлечении Бар магией и колдовством.
Гай хохотнул.
— Бар верит в ерунду с упорством, доходящим до мании. Думаю, что мы должны исключить из списка ведьм.
— Она не так проста, — промямлила я. У меня не оставалось аргументов, чтобы выиграть спор. Я решила сменить тему. — А какая у нее прекрасная кожа! Я хотела бы нарисовать Бар. Меня восхищает отсутствие в ней комплексов.
— Меня тоже, — согласился Гай.
Я вспомнила, что Гай имел с Бар короткую интрижку. Оставалась ли хоть одна женщина в округе, которую Гай не одарил своим вниманием? Мисс Глим поставила передо мной тарелку с noisettes[59]. Запах жареной баранины смешался со сладким запахом нарциссов. Я почувствовала легкую тошноту.
— А вот и я, мисс Фредди, — Вернер наклонился ко мне. — Замечательно! Какой прекрасный особняк! Чудесная страна! Вы не желаете прогуляться со мной завтра утром? Мы пройдемся к реке и отпразднуем наступление весны. У птичек брачный сезон, а цветы пахнут так сладко… — Вернер закрыл глаза и восторженно вздохнул.
Рядом с нами появилась мисс Глим с кувшином мятного соуса. Вернер наморщил нос, открыл глаза и отшатнулся.
— Мне очень жаль, но я должна работать. Я занята практически целый день.
— Что за работа, которая так бездушно разлучает нас?
