Кристина Арноти - Отличный парень
— Ваша работа… — спрашивает Хельга, — связана с политикой? Это что-то вроде ООН или ЮНЕСКО?
— Совсем нет. Это чисто коммерческое предприятие.
— Коммерция часто связана с политикой… — говорит она. — Не хотите немного пива?
— С компотом? Вы голосуете за кого? — спрашивает Роберт.
— Это большой секрет. Я никогда не скажу, за кого я голосую!
— Когда вы голосуете, вы ощущаете себя немкой или американкой?
— Как это?
— Отдаете ли вы свой голос за того, чья политика близка…
— Чему?
— Мм…
— Вы имеете в виду нацизм? Не стоит об этом говорить. Это дела давно минувших дней. В то время мне было всего пятнадцать лет… Что же касается американцев, то и они отнюдь не всегда были на высоте. Президент Трумэн продавал галантерейные товары; его карьера закончилась, когда он сбросил бомбу на Хиросиму. Его предшественника Рузвельта я прозвала временщиком. Этот малодушный человек уступил русским половину Европы, в то время как вся Америка дрожала от страха перед коммунистической угрозой. Молодому и решительному Кеннеди повезло еще меньше — его настигла пуля. Потом у американцев был президентом еще старый ковбой Джонсон; где бы он ни появлялся, от него несло конюшней или, скорее, овчарней. Теперь у нас вежливый президент.
— Что значит вежливый? — говорит Роберт. — Вежливый? В каком смысле?
— Вежливый, — повторяет Хельга. — Вы знаете такое слово «вежливость»? Да. Так вот, он — вежливый.
— Но почему?
— Потому что он пустился в трехдневное путешествие, чтобы лично передать Формозу[9] китайцам. Он даже не стал ждать, когда они попросят его об этом. Вы не находите, что он слишком вежливый? Еще немного компота?
— Нет, спасибо.
— Вы думаете о жене…
Ему надо было бы солгать и сказать в ответ: «Я думаю о вас».
— Да, это так.
— Она знает, что вы любите ее? До такой степени?
— То есть до какой такой степени?
— Вы окончательно потеряли голову… Вы думаете только о том, чтобы позвонить ей и убедиться, что она лежит в кровати.
Она берет телефонный аппарат со столика около постели, подтягивает немного шнур и затем ставит его рядом с тарелкой Роберта.
— Звоните…
— Нет, — говорит он. — Нет, спасибо. Вы ошибаетесь… Я… я…
— Вы влюблены в нее по уши… Завтра…
Неожиданно оба смолкают. Завтра. Что будет с ними завтра?
— Завтра вы расскажете ей правду о том, что с вами приключилось? Или будете продолжать врать ей о поездке в Бостон?
— Бостон, — говорит он, как утопающий, схватившийся за соломинку. — Нельзя сказать ей правду.
— Ложитесь, — говорит она. — Я уберу со стола.
— Посидите еще немного. Выкурите хотя бы одну сигарету.
Немка вздыхает и вытягивает сигарету из пачки, которая лежит на столе.
— Я сегодня слишком много курю.
Роберт склоняется к ней.
— Вы позволите, если я хоть несколько минут буду звать вас по имени?
— Зачем?
Он молчит.
Она раздумывает.
— Да. Сегодня вечером. Впрочем, мы никогда больше не увидимся. Мне остается только открыть в будущем китайский ресторан. Американцы ничего не смыслят в еде и проглотят все, что им подадут.
— Хельга…
— Да…
— Я хотел бы подарить вам того щенка, которого вы не смогли сегодня купить.
Она молчит. Наполнившиеся слезами глаза выдают ее печаль.
— Должно быть, его уже продали. Ведь я не пришла за ним…
— У вас есть номер телефона хозяина магазина?
Она размышляет.
— Можно позвонить, но не делайте мне такого подарка, не надо…
— Хельга…
Он встает. К своему удивлению, он твердо стоит на ногах.
— Подойдите ко мне поближе…
— А как же микробы…
— Хельга…
Она смотрит на него так, словно уже прощается с ним.
— Вы позволите расцеловать вас в обе щеки?
— И шлепните меня еще и по плечу…
— Спасибо, Хельга.
Не прошло и секунды, как она легкой тенью скользит в его объятия. Гладкие щеки. Приятный запах чистой кожи и туалетной воды.
— Спасибо, Хельга… Дайте мне номер телефона.
Она выходит, чтобы поискать в сумочке визитную карточку с номером телефона.
— Щенок был совсем маленький и белый; у него черные, как бусинки, глаза. У меня не было детства. Этот щенок для меня как спасение… Он вернул бы мне утраченное детство.
— Дайте мне визитку.
Она уже плачет навзрыд.
— Его уже точно продали. Другого такого больше нет. Он единственный и неповторимый. Я занималась вами, вашим горлом, а в это время продали моего песика! В Америке нельзя нарушать слово. Я не пришла за ним в назначенное время, и его продали.
Ее горе безутешно. Она рыдает. Что осталось от уверенной в себе женщины, знающей, что она хочет в этой жизни? Ничего. Только слезы и глубокая печаль.
— Продали моего щеночка! Я никогда не увижу его.
Роберт нажимает на кнопки телефона.
— Алло?
Мужской голос.
— Господин, простите, что я беспокою вас так поздно.
Хельга смотрит на него. Ее нельзя узнать. Ее залитое слезами лицо стало таким, каким было в детстве.
— У вас есть щенок терьера, которого оставила для себя одна дама?.. Она…
Роберт смотрит на нее.
— Она моя кузина. Щенок еще у вас?
Глаза Хельги.
— Щенок еще у вас?
Неожиданно сердце Роберта наполняется такой глубокой радостью, что он готов расплыться в улыбке.
— Прекрасно. Я очень рад. Я приду за ним утром. Я хочу подарить его моей кузине. Но мне придется зайти к вам еще до девяти утра. Позднее я не смогу. Пожалуйста. Я буду у вас раньше девяти часов. Вы не продадите его? Договорились. Завтра утром я буду у вас. Хорошенько присматривайте за ним. Вы знаете, этот щенок очень важен для нас двоих!
Хельга произносит:
— Вы очень добрый человек.
Роберт ложится в постель. Он смотрит в потолок. Хельга ходит взад и вперед по комнате.
Она приносит раскладную кровать.
Наконец наступает тишина. Роберт лежит в постели, отобранной у ее законной хозяйки. Хельга устроилась по-походному на раскладушке. Темно.
— Доктор сказал, что вам нельзя возвращаться в гостиницу, вам нужен постельный режим. Он слишком быстро сбил вам температуру. Лихорадка может повториться.
— Если я послушаюсь его, то пропущу целый рабочий день совещания. У меня останется всего два дня. Затем отъезд. В Европу.
— Будет лучше, если вы признаетесь ей в любви. Быть может, она и не догадывается…
— Через несколько лет, — поддерживает разговор Роберт. — Только через несколько лет.
— Никогда не знаешь, сколько времени тебе отпущено… Предположим, что один из вас уйдет раньше из этой жизни; тогда другой останется навсегда в полном неведении.
— Издержки брака, — произносит он.
Немного времен спустя:
— Какую вы дадите ему кличку?
— Щенку? Киндер.
Он повторяет по-французски.
— Ребенок. Странная кличка для пса. Ребенок, иди сюда; Ребенок, ты налил лужу… Ребенок, сейчас я тебе устрою взбучку…
Голос немки становится нежным.
— Я хочу сказать: Ребенок, я тебя люблю. Я буду любить этого щеночка, как своего ребенка. Со стороны людей я не видела ничего хорошего. Или совсем немного… Спасибо за звонок. Я уже смирилась с этой утратой.
Он хотел было ответить, что его не за что благодарить. Однако он знает, что погрешил бы против истины. Впервые в жизни он совершает благородный поступок. И вкладывает в него всю душу.
— Я буду считаться его французским дядюшкой, — произносит Роберт почти серьезным тоном. — Хорошо иметь племянника в Америке! Хоть раз в жизни я смогу хвалиться своей родней. Мой американский племянник. Ребенок. Терьер.
11
Ночь. Ей давно хотелось разгадать ее тайну. Узнать всю ее подноготную. Ночь. Она всегда оставалась для нее неизведанной территорией. Как старый сундук, чьи ключи давно утеряны. И вот теперь ночь распахивает перед ней свои двери. Она приглашает взглянуть на то, что скрывается за ними. Каштановое небо темнеет все больше и больше. На его гладком бархате, разрезанном линией горизонта, уже светятся редкие звезды.
Все чаще раздается вой полицейской сирены. Похоже, что с наступлением темноты блюстителям порядка здесь хватает работы. После того как несколько пустынных улиц и перекрестков остались позади, машина Стива въезжает в квартал для чернокожих. У сидящего за рулем американца напряженное и суровое выражение лица. Ее пугает этот белокурый робот. Такое впечатление, что он затаил на нее обиду. Возможно, он не просто сердится на нее — она его раздражает.
— Заблокируй дверь со своей стороны, — говорит Стив.
Анук послушно выполняет его приказ.
Они останавливаются на красный свет. Какой-то чернокожий мужчина проходит впереди и слегка стучит по капоту их машины.
