Марджори Иток - Рассвет на закате
— Я думаю, что вы теперь понимаете, что процесс остановлен.
— Или приостановлен.
— Нет. Остановлен.
Но Тони смотрел мимо Бентона Бонфорда, словно его здесь и не было, и сказал, обращаясь непосредственно к Элинор:
— Мне предложили присоединиться к «Сотбис». Я хочу, чтобы вы были со мной, Элинор. Вы знаете, что я нуждаюсь в вас. Поразмыслите, дорогая. Ведь вы живете в одной вселенной со мной, а не с этим ковбоем на тракторе.
Внезапно Джилл подняла голову; она посмотрела на Тони, широко распахнув глаза. И грубо сказала:
— Однако.
Энтони спокойно ответил, не отводя глаз от женщины, стоявшей в другом углу комнаты:
— Элинор понимает.
Странно, но Элинор действительно понимала его. И еще она верила его словам — Тони действительно думал, что она нужна ему. И еще, вероятно, — усмехнулась она, к собственному изумлению, — он понял, что хочет ее.
Она очень тихо и спокойно произнесла:
— Тони, послушайте.
— Дорогая, когда я вас не слушал?
— Да никогда. А особенно когда голова ваша занята другим. И теперь вы тоже ведете себя, как осел. Слушайте меня, черт возьми. — Тони пожал плечами. Она сказала: — Вчера, в мой день рождения, Бен вручил мне Пикассо.
Было бы нелепицей, если бы Тони ответил: какого Пикассо? Он лишь переспросил:
— На самом деле? Господи! — И его глаза жадно окинули комнату. Увидев картину, он оттолкнул Джилл и рванулся к полотну. Очень быстро.
Но Бентон оказался проворнее. Элинор не ожидала, что такой грузный мужчина может передвигаться с такой быстротой. Он опередил Тони и прислонился к столу, словно невзначай.
Тони заметил конверт, лежащий возле картины. Обогнув Бентона, он схватил его и прочел записку. И тут стало видно, как он побледнел. Почти содрогнувшись, он вздохнул и сказал Бентону:
— А, вы видели того Пикассо во время вашей поездки в Россию.
— Да.
Их взгляды встретились.
Тони тихо выругался, злобно и грубо, встряхнув головой:
— Что за невероятная, нелепая неудача!
— Не совсем.
— Это было ошибкой. Элинор, вы ведь знаете, что лично я никогда бы не продал такую вещь Джулии.
Теперь уже Бентон качнул головой. Он сказал:
— Ошибкой было то, что вы продали картину. А вот подделка была намеренной.
— Бонфорд, ради Бога, чего вы хотите? Крови? Вы уже ее получили! Я шесть недель искал картину, — прошептал Мондейн.
Джилл так и стояла посреди комнаты, всеми забытая, покинутая, сбитая с толку и ничего не понимающая. Внезапно она тоже оказалась у стола, вклинившись между двумя мужчинами, плача и причитая:
— Да кому какое дело? Кому какое дело до какой-то дурацкой картины? Что теперь будет со мной? Бентон, у меня нет ни гроша. Я все истратила — деньги, которые смогла получить после продажи твоей фермы, и деньги от продажи мебели — все. Я ухожу. Но не ждите от меня, что я уйду с пустыми руками, и если вы заставите меня сделать так, то сами же пожалеете.
Бентон рассмеялся ей в лицо. Смех был искренним. Тони Мондейн посмотрел на него как на сумасшедшего, а Джилл — со страхом и неуверенностью.
— Конечно, мы и не ждем от тебя, что ты уберешься отсюда с пустыми руками, — сказал Бентон своей бывшей супруге. — Ведь ты уже кое-кому столько наобещала…
Он слегка наклонил белокурую головку Джилл и, смачно поцеловав, всунул злосчастного Пикассо в ее ослабевшие руки.
— Вот тебе, дорогая, бесценный шедевр. Сам Мондейн заплатит тебе за него кучу денег. Только попроси.
Энтони так и замер, словно его поразило молнией. И процедил сквозь сжатые зубы:
— Вы просто невообразимая сволочь.
Джилл перевела на Тони свои красивые глаза, и в них внезапно блеснуло лукавство.
— Это правда? Это так дорого стоит?
Бентон приветливо ответил вместо Тони:
— Конечно, милая. Для него — да.
— Как… как «Тайная вечеря» или «Мона Лиза»?
— Точно.
— И я могу продать ее музею?
— Сперва я потолковал бы с Мондейном. Наверное, он даст за нее большую цену.
— Правда, Тони?
Энтони Мондейн посмотрел на Бентона с безграничным отвращением.
— Правда, — процедил он сквозь зубы. — Моя дорогая, — обратился он к Джилл, — думаю, мы обсудим это за завтраком. Я не вижу никакого смысла дольше оставаться здесь.
— Подождите!
Внезапно Элинор возвратилась к жизни и торопливо двинулась через комнату, наталкиваясь на шкаф и китайскую горку.
— Вот, — сказала она, стягивая с пальца бриллиантово-сапфировое кольцо. — Вот, Джилл, кое-что еще. Это очень старая и очень ценная вещь.
Джилл Бонфорд уставилась на драгоценность в своей ладони, на голубые искорки сапфиров и на яркий огонек бриллианта.
— Господи! — тихо сказала она. — А камни не поддельные?
— Нет, конечно, — сказала Элинор. — Не правда ли, Тони?
Тони так крепко сжал губы, что был способен лишь кивнуть. Он так разозлился, что не мог дать волю языку. Джилл перевела настойчивые глаза на Элинор.
— Значит, вы хотите отдать его мне? Но зачем? Чтобы я никогда сюда не вернулась? Не волнуйтесь, это осиное гнездо привлекает меня не больше, чем прокисшее вино. Но все-таки я не понимаю, почему вы отдаете мне кольцо.
— Назовите это… — Элинор помялась, — назовите это страховкой. Это могло бы поддержать вас, пока вы… пока вы не устроитесь с жильем. Я уверена, что вам стоит иметь дело с Тони, он поможет. У него самые разнообразные связи, особенно в Сент-Луисе. Почему бы вам не попытать счастья там?
— Хорошо, — сказала Джилл Бонфорд и улыбнулась Тони Мондейну. — Может быть, так я и сделаю. — Она надела кольцо на гибкий пальчик, украшенный ярким блестящим маникюром. Затем, переложив картину под другую руку, она растопырила пальцы и залюбовалась разноцветными искрами драгоценных камней. — Хорошо. Раз уж вы оба повели себя столь великодушно, чтобы избавиться от меня, может, добавите что-нибудь еще?
— Нет, — одновременно сказали Элинор и Бентон. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись, словно озорные дети.
Тони Мондейн холодно сказал:
— Спасибо тебе, Господи, за твои маленькие милости. Хорошо. Вы выиграли. Я присмотрю за этим капризным ребенком, по крайней мере, первое время. Предполагаю, вы думаете, что я этого вполне заслуживаю.
— Скажем так, — тихо обронила Элинор, — вы стоите друг друга.
Она стояла рядом с Бентоном и чувствовала его, теплого и надежного.
Тони запахнул ворот своего пальто и дернул почти примерзшую дверь.
Снег наконец прошел. Розовые и перламутровые лучи утреннего солнца осветили сугробы в проулке. Черные скворцы, нахохлившись, сидели на ветках ив. По направлению к магазину одежды проехал фургон.
Жизнь продолжалась.
Тони поежился и сказал Джилл:
— Ступайте, дитя мое.
Джилл вздрогнула и сказала:
— Бррр!
Тони двинулся с места. Затем остановился.
Он оглянулся на двоих, оставшихся у стола, — огромного мужчину и женщину со спокойными голубыми глазами под короткой мягкой седой челкой. Его лицо скривилось, и он покачал головой и сказал:
— Не верю тому, что происходит со мной. — И затем, словно эти слова вырвались сами собой, он сказал: — А я мог бы полюбить вас.
Элинор улыбнулась и тихо ответила:
— А я не могла бы. — Их взгляды скрестились. И, повинуясь импульсу, она сказала: — Но все-таки удачи вам с «Сотбис»!
Элинор пожелала этого искренне, и он знал это. Он слегка взмахнул рукой, хлопнул дверью и исчез.
Двое оставшихся в комнате посмотрели друг на друга.
Бентон протянул руку и выключил лампу на столе. Слабые лучи утреннего солнца, проникнув сквозь занесенные снегом оконные стекла, коснулись медовой лакировки уэлшевского буфета, зеленых драконов на сиденье китайского фарфорового табурета и кричащего пурпура керамической коровы, по-прежнему издававшей свое молчаливое «му» с крышки стола.
Но Бентон не смотрел на корову. Он смотрел на Элинор, с печального лица которой давным-давно сошел румянец юности, оставив нежные мягкие линии зрелой женщины.
Он сказал ей тихо и нежно:
— Я не хочу становиться врагом ему. И надеюсь, не стал им.
Элинор качнула головой:
— Все в порядке… Тони умеет вовремя отступать. Я надеюсь, что в этой истории с подделкой он не зашел настолько далеко, что не сможет выкрутиться. Это могло бы разорить его и это отразилось бы на нас всех, ведь он имеет огромный вес в среде антикваров.
— Отразилось бы на всех?
— Да. На владельцах маленьких магазинов. Как «Антиквариат Бонфорд».
— Не имеешь ли ты в виду, что будешь по-прежнему с ним сотрудничать, что он вернется сюда когда-нибудь?
— Конечно, он вернется.
— Но будет намного лучше, если он не станет совать свой нос в твой магазин.
Лицо Бентона было грозным. Элинор вздохнула.
— Мальчишка, — сказала она. — А еще говорил, что понял, что живет в двадцатом веке.
