Ирина Масарновская - Любовь от кутюр
Маленькая комната при ярком свете подвеса была более чистой и опрятной, чем фотостудия Громадского.
На длинном столе, занимавшем большую часть помещения, на большом куске розовато-лиловой шерсти лежали картонные выкройки.
Слева от двери на самодельном стеллаже были сложены отрезы тканей, а справа стояли две передвижные, на колесиках, высокие вешалки, на которых что-то висело: туалеты были прикрыты белой оберточной бумагой.
— И я очень хочу посмотреть твои работы, — попросила Алина.
— Ладно, но только бумагу я буду снимать сам, — охотно согласился Вадик.
Громадский пошел проявлять отснятую пленку, чтобы узнать, получились ли фотографии Алины, и девушки чувствовали себя рядом со своим сверстником гораздо свободнее, чем при «взрослом» Георгии.
Вадик стал осторожно снимать туалеты с вешалок и вынимать их из-под оберточной бумаги. Оказалось, что он шил главным образом либо костюмы, либо комплекты, подобранные к верхней или нижней частям костюма.
Здесь были весьма художественно выполненные жакеты и юбки в размытых розовом, бледно-лиловом, голубом тонах и такие же по цвету, только более темных оттенков брюки. Были и вельветовые костюмы цвета граната, топаза или сапфира, которые можно было надеть с шерстяными пальто подходящего оттенка.
Модели были простые, без вставных или накладных деталей.
— Эту одежду нужно носить с какими-нибудь яркими и необычными украшениями, лучше всего золотистых оттенков, — объяснял Вадик, а девушки тем временем примеряли то одно, то другое и долго восхищались каждой вещью, глядя на себя в большое зеркало.
— Я конструирую один плащ, но делаю его в трех вариантах по длине: можно выбрать любой. Его можно носить и с поясом и без пояса, и он будет сочетаться с любой другой вещью из той же коллекции, — Вадик извлек откуда-то светло-коричневый габардиновый плащ на пурпурной шерстяной подкладке.
— Мне очень хочется сделать этот фасон и в оловянно-сером цвете с бледно-розовой подкладкой.
— Слушай, это ведь так здорово! Мне почти все нравится, — с восторгом заключила Алина после того, как они с Ритой на протяжении получаса перемерили все, что им показал Вадик.
— Да, действительно, впечатление такое, как будто на тебе вообще ничего не надето, — вертясь перед зеркалом, продолжала Алина. — Этих вещей на себе просто не ощущаешь.
— Я стараюсь делать такую одежду, в которой женщина выглядела бы изящной и элегантной, но при этом не испытывала бы никаких неудобств, — гордо объявил Вадик, явно польщенный похвалой сестер.
Вдруг он неожиданно подошел к стеллажу, взял с него отрез розовато-лилового шелка, отмотал от него несколько метров и, набросив ткань на худенькие плечи Алины, стал орудовать булавками.
— Большинство модельеров работают не так, — Вадика трудно было понять, так как губами он сжимал множество булавок. — Только Ритина бабушка, Клавдия Елисеевна, кроит прямо из рулона и делает разметку булавками прямо на человеке.
— Ты бы пригласил кого-нибудь в помощники мерки снимать, — предложила Рита, наблюдая за его манипуляциями с тканью.
— Ты что? — возмутился Ефремов. — Снятие мерки — это самая важная часть всей работы, и это я всегда делаю сам. Хорошим примерщиком можно только родиться, научиться этому нельзя.
— Самые лучшие примерщики — в Париже! — мечтательно проговорила Алина.
— Да, верно! Только стой спокойно, а то уколю. — Вадик вертел Алину, словно забыв, что перед ним живой человек, а не манекен. — Я могу делать выкройки, шаблоны, кроить, шить снимать мерки, могу стать мастером небольшого пошивочного цеха.
— Ишь, как расхвастался! — с улыбкой заметила Рита.
Не обратив внимания на ее реплику, Вадик продолжал скалывать на Алине шелк булавками. — Я мог многое в портняжном ремесле, но прежде всего и главным образом я — модельер, и когда у меня будет свой собственный салон, ничем другим я заниматься не буду, увольте!
— И уволят, не сомневайся. С твоими претензиями жить и творить нужно где-нибудь на западе Европы, а не на юго-западе Москвы в ателье индпошива № 43 «Мосшвейпрома», — съязвила Рита.
— Зачем ты так зло! — вмешалась Алина, заметив, что Ритины слова обидели парня. — Что ж, по-твоему, и помечтать нельзя? А может, лет через десять и у нас в Союзе что-то изменится и тогда не только Слава Зайцев да Лидия Орлова будут выезжать со своими моделями в Париж. Возможно, именно кутюрье Вадима Ефремова и Алины Светловой украсят номера модных журналов, издаваемых капиталистами.
Вадик благодарно посмотрел на нее снизу вверх, а потом, поднявшись с корточек и отступив слегка назад, проговорил, обращаясь к Алине:
— Ну вот, готово, дорогая. Как тебе это нравится?
Девушка осторожно подошла к зеркалу. На ней был классический греческий хитон.
— Ой, как мне хочется иметь такое! — в восторге воскликнула она.
— Когда стану богатым, тогда сделаю тебе такой роскошный подарок! — щедро пообещал Ефремов. — А пока что я вынужден экономить каждый рубль.
Вадик быстро вынул все булавки, скреплявшие платье, бережно и ловко поймал упавший с плеч Алины и тут же рассыпавшийся материал.
— Пойдемте, выпьем за то, чтобы наши мечты когда-нибудь стали реальностью! — Вадик широко раскрыл перед девушками дверь, приглашая их в кухню.
Громадский еще не вышел из ванной, над которой висела надпись «Фотолаборатория», поэтому компания без него уселась за стол.
Белый рислинг разлили по фужерам и стали его пить медленными, небольшими глотками, как голливудские кинозвезды.
Рита достала из сумки пачку «БТ» и, картинно держа сигарету, закурила.
От выпитого вина Вадик сделался необычайно болтливым. Он стал делиться с сестрами своими планами и замыслами. Эти планы были столь же отчетливы, как вид с обзорной площадки на Ленинских горах, на которой Алина побывала вчера.
Отметив про себя с завистью это их качество, Алина вслух задумчиво произнесла, обращаясь к Вадику:
— Ты так уверенно говоришь о своем будущем!
— Я? — искренне удивился молодой человек. — Да я живу в постоянной неуверенности в себе, в постоянной нерешительности. Внутренне я все время панически сомневаюсь, есть ли у меня хоть какие-нибудь способности, — ответил Ефремов, а потом мрачно добавил: — Ты и представить себе не можешь, какое это мучение — решить, должен ли пиджак быть однобортным или двубортным. А решение это крайне важно, потому что мои заказчики не так богаты, чтобы позволить на себе экспериментировать. Поэтому мне приходится решать сразу, как и что делать.
Помолчав, Вадик добавил, глядя куда-то в сторону:
— Мне даже не с кем посоветоваться.
— А я для тебя не советчик? — Рита смотрела на Вадика глазами, полными слез. Ее пухлые губы дрожали, а каштановые волосы сбились на одну сторону. Дрожавшим от обиды голосом девушка заговорила вновь:
— Бабуля моя тебе постоянно что-то по телефону подсказывает, что подшить, да как пришить. Мама таскает с собой на все выставки — и на Кузнецкий мост, и на Вавилова, и в Олимпийскую деревню. Я все заморские журналы мод к нему волоку от своих подружек, что наезжают из-за бугра в Москву, знакомлю со всякими знаменитостями, которые бывают у нас в доме, только бы найти богатого заказчика, чтобы помочь сделать ему имя в мире моды и — нате вам, он жалуется, что ему не с кем посоветоваться! Сиротиночка бедненький! — Рита громко кричала, размазывая по лицу смешанные с тушью слезы.
Вадик вскочил и, обняв девушку, стал вытирать платком ее вспухшие веки, при этом он говорил ей нежно и ласково:
— Глупышка, ну что ты так разволновалась? Я ведь очень ценю все, что делаете для меня вы, Зуевы. А тебя я люблю, и ты об этом тоже знаешь. Я хочу на тебе жениться, но только не теперь, а когда у меня будут не случайные заказы, а свое дело. Понимаешь? — он осыпал лицо Риты мелкими поцелуями.
Девушка затихла в его объятиях. Алина сочла благоразумным оставить эту пару для выяснения своих любовных отношений, а сама направилась в смежную с фотостудией комнату.
Алина толкнула дверь и остановилась от неожиданности. Комната являла собой странный контраст с артистическим беспорядком фотосалона и с предельно практичной, находящейся в безупречном порядке квартирой Вадика.
В этой комнате, очевидно, жил холостяк — личные вещи Громадского, а это была его «берлога», валялись грудой в ногах широкой тахты: нижнее белье, ботинки, рулоны фотопленки, журналы мод, альбомы.
Все помещение до отказа было завалено осветительными приборами, мешками с торчащими оттуда какими-то частями женской и мужской одежды, шляпами, перьями, вуалями.
Вдруг резкий звонок, доносившийся откуда-то из-под диванной подушки, заставил Алину вздрогнуть. Звонок повторился несколько раз, и только тогда девушка сообразила, что звонит телефон.
